Роман Караваев - Инверсия
Для полноты художественного образа Макс соорудил рядом с крыльцом покосившуюся, но прочную скамейку, перебрался на неё, прислонился спиной к тёплым брёвнам и впал в оцепенение. Сколько ему предстояло пробыть в этом мире, он даже приблизительно не догадывался, но узнать о нём как можно больше представлялось задачей, прямо скажем, первоочередной. От этого зависела стратегия дальнейших действий. Да и привязаться к местности не мешало.
Клюев давно усвоенным лёгким усилием расширил восприятие. Сначала он выяснил, что деревенька затаилась в довольно солидном лесном массиве Удмуртии, неподалёку от изгиба реки Чепца, затем начал раскручивать информацию дальше. Оказалось, что его здешняя родина не подозревала о возможности создания ви-генератора и всё ещё жила по законам «развитого» социализма. В чём заключался смысл этих законов, Макс знал только из школьной программы, давно пройденной и основательно забытой, поскольку никогда его особенно не занимали политические игрища, а испытать их на себе он просто не успел по причине достаточно юного возраста. Именно эти обстоятельства и вызвали обострённый интерес к условиям существования в зоне предполагаемых действий. И Клюев углубился в историю последних лет.
Сразу же всплыли занимательные подробности. Обнаружилось, что Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов не скончался здесь в 1982 году, а протянул ещё пять лет. Этого времени ему с лихвой хватило для проведения давно назревших преобразований в застойном государстве. Сначала он сделал границы полупрозрачными, естественно, лишь для сильно ограниченного контингента лиц, представлявших наконец-то официально разрешённый малый бизнес, регламентируемый, впрочем, потребностями и квотами. Страна немедленно наполнилась товарами и продуктами. Затем были сняты некоторые идеологические запреты. Наступила очередная оттепель, и творческая интеллигенция воспрянула духом, явив миру нетленные шедевры позднего социализма. В меру, так сказать, сил и желаний. Потом хлынули инвестиции в перспективные отрасли науки при одновременном сокращении ставших слишком громоздкими, неповоротливыми да и, положа руку на сердце, давно уже ненужными плановых производств. Новые технологии, разработки и методы пошли косяком. Хорошо отстроенный механизм промышленности, ранее тормозимый и подверженный сбоям лишь стараниями чиновников-головотяпов, заработал с завидной энергией и эффективностью. Короче, хорошо всем знакомого провала девяностых, когда страна потеряла практически все свои завоевания, здесь и в помине не было. Правда, не удалось избежать (если, разумеется, её хотели избегнуть) другой напасти — возрастания мощи КГБ, боевого отряда, меча и щита партии коммунистов. Учитывая все дарованные свободы, Андропов решил усилить контроль над основными массами нерадивых соплеменников, чтобы, не дай бог, не надумали чего и не возомнили себе. А где усиление, там — соответственно — и расширение штатов. Госбезопасность и раньше-то являлась государством в государстве, а теперь она стала прямо-таки всеобъемлющей структурой, пронизав своими щупальцами все слои общества. Незыблемость империи усилилась многократно. Исподволь генсек подготовил себе преемника, естественно, из бывших соратников, надежды своей и опоры. Так эстафетная палочка верховной власти гарантированно перешла в руки спецслужб. Контроль стал тотальным. При нынешнем главе государства — Несторе Петровиче Моховом — возможность попасть на отсидку за нелояльность к власти превратилась в неотвратимую закономерность. Впрочем, народ и не роптал. Чего, спрашивается, роптать, ежели все при деле, и прилавки ломятся. Случались, конечно, единичные выпады, но бдительная общественность пресекала их незамедлительно. А не надо, понимаешь, в собственном пруду воду мутить. К тому лее возродился институт генерал-губернаторства, и проявить преданность по отношению к наместнику почиталось не только умением жить, но и высокой доблестью.
Во внешней политике образовалось некоторое затишье, объясняемое тем, что Советский Союз перестал финансировать международное коммунистическое движение, без постоянных вливаний протянувшее всего лишь пару лет. В 1985 году Андропов декларировал приверженность СССР общечеловеческим ценностям и наступление эпохи самого что ни на есть расцвета гуманизма, но твёрдо дал понять, что не потерпит вмешательства во внутренние дела страны. Тот же, кто посмеет усомниться в его словах и захочет влезть с ногами в наше, кровное, получит адекватный отпор, если понадобится, всей силой русского оружия, в эффективности которого мир имел возможность убедиться не единожды. Зато дружественные страны, заявил генсек, буквально задохнутся от нашей щедрости. К ним широким потоком хлынут российские нефть и газ, им в небывалых количествах отломится новейшая техника, а уж в специалистах самого широкого профиля просто нужды не будет. Социалистический лагерь отныне упраздняется, каждый его участник волен определяться, как ему заблагорассудится. Кардинальных возражений со стороны международного сообщества не последовало, в самом деле, зачем, если всё так замечательно разрешилось, и угроза новой, пусть и не слишком большой войны перестала существовать. Особое мнение выразила лишь Америка, и в этих краях претендовавшая на роль мирового лидера. Её недремлющие спецслужбы заподозрили — и, надо сказать, не без основания, — что Советский Союз прячет большой кукиш в кармане и при любом, удобном для себя случае этот кукиш обязательно предъявит.
Клюев, слегка ошалевший от подобной информации, грустно усмехнулся. Родина действительно утаила и от врагов, и от друзей небольшой сюрприз — открытие доктора Реутова из Института перспективных физических исследований (ИПФИ). Надо же, подумал Макс, даже аббревиатуры в наших мирах, и те почти совпадают. Реутов разработал прибор, дававший возможность изменять локальные характеристики реальности. Перспективы вырисовывались захватывающие — от путешествий во времени и дублирования всевозможных предметов до телепортации и считывания практически любой информации из ноосферы. Правда, триумфа не состоялось. Слишком уж рьяно кэгэбэшники, почуявшие невероятную халяву, взялись за несчастного доктора. Вот Александр Наумыч Реутов, увидев такое к себе отношение, взял да и взбрыкнул. Мол, что это вы, уважаемые опричники, себе позволяете? Хотите весь мир до ручки довести? Куда лошадей гоните? Здесь малейшей ошибки достаточно, чтобы земной шарик в прах рассыпался. Тогда его обвинили в нелояльности и саботаже. По недомыслию исполнителей, естественно. И доктор окончательно прозрел. Встал в позу. Но пасаран! Время ещё не пришло для таких открытий!
Доктора по привычке прессанули, чтобы место знал и не выеживался. Вот тут всё наперекосяк и поехало. Случился катаклизм. Невеликий, но вполне достаточный. Лабораторию, коей Реутов командовал, разнесло по камушкам, живых не осталось, а вокруг корпусов, где таинства экспериментов происходили, образовалась непреодолимая зона диаметром в тридцать километров. Непреодолимая потому, что привычная реальность в ней прекратила своё существование, а вместо неё возникло дикое смешение пространств и времён, изредка порождавшее странные, а иногда и просто страшные чудеса. То появятся в фиолетовых сполохах над верхушками деревьев призрачные, нездешние небоскрёбы, завивающиеся спиралями, то вдруг выползет из лесу, сотрясая землю, ломая всё, встретившееся на пути, и жутко трубя, исполинский ящер. Непреодолимая потому, что после шестой, канувшей в никуда экспедиции обнесли зону бетонной трёхметровой стеной и выставили многочисленную охрану. Впрочем, экспедиции ещё снаряжались и даже возвращались, не добираясь до эпицентра, хаживали и энтузиасты-одиночки, нелегально пересекая кордон и мечтая обогатить либо науку, либо себя некими труднопредставимыми артефактами. И вскоре в зону была отправлена спецкоманда так называемых неоегерей с техникой и полным боекомплектом для дополнительной внутренней охраны объекта и пресечения любых сколь-нибудь успешных попыток проникновения на секретную территорию. Так они там и обретались до сих пор, почти двадцать шесть лет, раз в неделю забирая продовольствие от периметра и полностью меняя состав каждые полгода. Желающие находились — всё-таки тройной оклад и шесть лет выслуги за такое же количество месяцев. Да если бы даже и не набралось добровольцев, военные — люди подневольные, куда они денутся с подводной лодки. Макс невольно поморщился, д-а-а, тяжко ребяткам приходится, но с другой-то стороны, сами вызвались, приключений на свою задницу изыскивая. Не Европы, чай. Медвежий угол. За Уралом, в окрестностях небольшого городка Кыштым. В ставшей родной действительности там, кажется, тоже что-то приключилось. Только немного раньше. В пятидесятых годах прошлого века. Такие вот совпадения, едрёна вошь! Он выбрал ракурс наблюдения — точку на высоте в сорок километров и стал её плавно перемещать. Перевалил Уральские горы, приблизился к Челябинску, потом к Екатеринбургу, тщательно рассмотрел лесисто-гористую местность между ними, подивился мутному, белёсому пятну, занимавшему немалую часть ландшафта — вот, значит, как выглядит зона сверху, действительно, ноль информации — и завис над Кыштымом, вольно раскинувшимся среди озёр восточнее пятна. Засёк координаты и свернул картинку.
