Владислав Жеребьев - Негоциант
Подчиненные, точнее та их часть, что была приближена к верхам и была в курсе торговых дел, могла подписывать контракты и вести деловые переговоры, тщательно отбирались и одобрялись самим бизнесменом. Ни протекции, ни блата или просьбы старинного друга, ничего такого у Подольских и быть не могло. Только лучшие, только те, на чьем резюме он поставит подпись собственноручно. Для других прозрачный внутренний и внешний рынок, а то, что приносит основной доход корпорации, только для элиты.
— Садитесь, господа, — кивнул старик, указывая сухой, испещренной пигментными пятнами рукой на два кожаных кресла с высокими выгнутыми спинками. — Настало время разговора.
Мы уселись в предложенные кресла.
— Прежде чем мы начнем разговор, господа, — улыбнулся Подольских, — вам придется подписать документы о неразглашении. Вот они, на столе. Простите меня, старика, за то, что не встал при вашем появлении, проклятый ревматизм, одолевающий меня последние десять лет, опять не дает покоя.
«Странно, — мелькнуло у меня в мозгу, — в ночь с пятницы на субботу был бодр и свеж, а сейчас будто разваливается на куски. Талант, тебе бы на сцене играть, а не за столом в кабинете сидеть».
— Прошу вас, господа, — вновь кивнул Семен Петрович, — письменный прибор рядом.
Мы взяли в руки листки, которые нам предстояло подписать. Славик лишь окинул взглядом и тут же полез за ручкой, но я только цыкнул на своего товарища. Профан, чертов профан. Ну кто же подписывает документы, пусть даже и пустяковые, без детального ознакомления с текстом договора?
— Браво, мой друг, браво, — зааплодировал Подольских, глядя на мою реакцию. — Чего-то подобного я от вас и ожидал. Обманывать мне вас незачем, но для спокойствия вашего знакомого, столь небрежно относящегося к договорной части, могу пояснить все, что отражено в документе сухим официальным языком, а именно: все, что будет произнесено в стенах этого здания и кабинета в частности, должно оставаться тайной. Малейшая попытка разглашения сулит вам умопомрачительными исками, которые я, уверяю вас, с легкостью выиграю в любом суде, засадив вашу веселую компанию лет на десять, и не факт, что местом вашего заключения будет тюрьма.
— Желтый дом? — хмыкнул я.
— Как вариант, — уверенно кивнул старик. — Прибежище сумасшедших и гениев, непризнанных талантов и неугодных диссидентов, оплот остроты мысли и буйства воспаленного воображения. Ваш путь будет только туда, и другого не дано.
— Семен Петрович, — укоризненно покачал я головой. — Нехорошо начинать деловое партнерство с таких не завуалированных угроз. Не по-деловому это как-то, не по-людски.
— Зато честно, — пожал плечами Подольских. — Предательства я не терплю, но если человек мой, весь, без остатка, всеми своими стремлениями и помыслами, то и награда будет немалой.
Вздохнув, я потянулся за ручкой и, оставляя свой автограф, чувствовал себя так, будто кровью расписываюсь, не иначе.
— Замечательно, — кивнул Подольских, убедившись, что оба документа подписаны. Цепкие пальцы старика приняли бланки и убрали их в ящик стола. — Теперь по существу. Если у вас есть какие-то вопросы, задавайте, не люблю, когда меня прерывают.
Я взглянул на Славика, но тот лишь пожал плечами. Действуй, мол, брателло, ты в этом деле голова, а я так, за кефиром вышел.
— Вопросы есть, — начал я. В голове действительно роилась тьма накопившихся за эти дни вопросов, на которые я, как ни силился, не находил разумных или логичных ответов. — Почему именно я, господин Подольских?
— Ответ прост, — сморщился старик. — Я так решил. Я детально изучил ваше дело, взвесил все за и против и, сопоставив полученные факты со сложившимися обстоятельствами, остановил выбор на вашей кандидатуре. Сошлемся на мою интуицию и закроем эту тему.
Сказано это было столь резко и безапелляционно, что я счел нужным переключиться на другую тему. Не стоило сомневаться в старике, ой как не стоило. Не любил он этого, и, видимо, на то были свои, не менее веские причины.
— Место действия, а именно расположение, как вы изволили упомянуть, «Негоциантского дома Подольских»? — припомнил я нашу полуночную беседу. — Тогда вы навели много тумана, намекая на что-то потустороннее. Попахивает мистикой, не находите? Мистика в нашем деле вредна, нестабильна она, делу повредит влегкую.
— Торговый бизнес сам по себе является нестабильным, и за константу его принимать сложно, — кивнул Подольских. — Мы зависим от колебаний рынка, войн, открытий, добычи энергоресурсов, вернее, желания добывать эти ресурсы, и еще тысячи мелких причин, вроде бы крошечных песчинок, попавших в хорошо смазанный и отлаженный часовой механизм торговли, но способный разрушить его, похоронив навсегда. Мистики в моем предложении нет ни грамма. Тут в фаворе точные науки. Физика, химия, биология, астрономия, кибернетика. Долгая это история на самом деле.
— А вы расскажите, Семен Петрович, — наконец подал голос молчавший до этого Зимин. — Нам с товарищем было бы небезынтересно послушать.
— Ну что ж, — вздохнул Подольских. — Ваша правда. Кидать вас в пучину неизвестности я тоже морального права не имею, но о некоторых фактах в угоду общего дела все же умолчу. История эта началась без малого полвека назад, когда вас, не побоюсь этого слова, еще и в планах не было. Мы строили коммунизм, ходили строем и пели дифирамбы очередному генеральному секретарю коммунистической партии в частности и самому социализму в целом. В ходу была уравниловка, усредниловка и всеобщая кабала под соусом равенства. От всех по способностям, каждому по потребностям — гласили лозунги тех годов. Да, мы были самой опасной ядерной державой, да, наше образование, на данный момент стремительно деградирующее и разваливающееся на глазах, было одним из лучших, и если совковому специалисту удавалось волей судеб попасть за рубеж, то в большинстве своем даже переквалификация не требовалась. Так, чистая формальность.
Это сейчас вы ходите в джинсах, пьете импортное пойло и сидите в Интернете за просмотром порнофильмов. За все за это при старом строе можно было загреметь в тюрьму. С легкостью.
В те далекие времена я был молодым и инициативным геологом, придерживающимся политики власти и готовым преумножать величие своей страны. Как это было возможно? Да очень просто. Работай прилежно, и все выйдет. Так я и поступил, так поступали и остальные, знакомые и незнакомые, родные и не очень. Первая моя экспедиция на Байкал была не совсем геологической, скорее с уклоном в этнографию, и призвана была подготовить мой неокрепший организм к дальнейшим тяготам во славу Центрального комитета. Байкал, если вы не знаете, глубочайшее озеро на планете Земля, находящееся в Восточной Сибири. Красивейшие места, умопомрачительные виды, а вода такого качества, которого не достичь ни одним фильтром. Край дикий и прекрасный. Место — мечта. Естественно, приехали мы туда не красотами любоваться, а изучать легенду. Центральной линией байкальского эпоса являлась история о том, что у великого и могучего Байкала была прекрасная дочь Ангара и еще триста тридцать шесть рек-сыновей. Все они денно и нощно увеличивали могущество своего батюшки, неся к нему свои воды. Но однажды Ангара полюбила Енисея и, стремясь к нему, начала выплескивать воды из Байкала, пытаясь укрепить любимого. Узнал об этом Байкал, разгневался и, бросив в свою дочь огромный кусок скалы, проклял её. Позже камень этот назвали Шаман-камень, а его местонахождение считается устьем реки-дочери.
Легенда красивая, интересная, но вот одна незадача. Строение, а точнее элементы, из которых состоит сам Шаман-камень, на семьдесят процентов не совпадают с теми, что можно было найти в радиусе ста километров от самого озера. Как такое объяснить?
Старик, скрестив руки на груди, победоносно взглянул на нас из-под кустистых бровей.
— Байкал — озеро глубокое, — пожал я плечами. — Возможная тектоническая активность в прошлом, особый рельеф дна. Да мало ли что могло быть причиной появления чудо-камня в тех широтах?
— И нам стало интересно, — кивнул старик. — Собрав образцы, мы ринулись назад, к цивилизации, с целью изыскания средств на дальнейшее, более тщательное изучение феномена. Как уж мы смогли найти деньги, дело десятое, и, к сожалению, сыгравшее печальную роль в судьбах всех членов экспедиции. Отмечу только, что финансирование пришло из-за рубежа, из Канады, куда я впоследствии был вынужден отправиться в эмиграцию, а по сути, бежать из Союза. Виной тому, впрочем, была не столько сама находка, серьезно пошатнувшая наши представления о мироздании, сколько прототип глубоководного аппарата «Мир», чей тестовый образец сыграл немаловажную роль в изысканиях. Данные, полученные в то время, стали основой для создания «Мира-1», разработанного спустя тридцать пять лет. Впрочем, и наш образец уже в те времена способен был погружаться на глубину до двух километров и нести в себе экипаж из двух взрослых человек. Из-за просчетов, впрочем, пострадало двое пилотов, но это неизбежная цена, которую приходится платить пытливому уму науке. Знали, на что шли, знали, что может произойти. Исследования эти хранились в строжайшей тайне многие годы, в каком-то из министерских сейфов. Сам даюсь диву, как меня, замешанного во все это, умудрились тогда выпустить за рубеж. Но самое любопытное заключалось даже не в конструкции аппарата, технологии которого на тот момент были насколько передовыми, настолько же и фантастическими, а результаты нашего изыскания. На них тогда не обратили внимания, посчитав несущественными. Как вы думаете, что мы там обнаружили?
