Андрей Буторин - Упавшие в Зону. В поисках выхода
Ему опять приснился сон. Приближенный, можно сказать, к текущей обстановке, но совершенно бестолковый. Плюху снилось, что «богомолы», в селении которых он и в самом деле находился, разговаривают с ним на чистейшем русском языке. Причем это не вызывало у него ни капли удивления, воспринималось, как нечто само собой разумеющееся. «Богомол», которого разведчик почему-то называл во сне Федором Андреевичем, пытался убедить его, что околачивается он тут совершенно напрасно.
«Ты пойми, – клал ему на плечо тяжелую лапу Федор Андреевич, – нам ведь для тебя пары яблок не жалко, живи ты здесь хоть до пенсии. Но что ты тут высидишь? Ты ведь с нами просто деградируешь – сам видишь, мы в первобытно-общинный строй только-только влезли. Тебе домой нужно, там твое место. И работа твоя там, и папа с мамой, и Маш…»
«Стоп! – прерывал Плюх «богомола». – Только вот этого не надо, ладно? Я тебя, конечно, уважаю, но моя личная жизнь в область твоей компетенции не входит, дорогой Федор Андреевич. А домой мне все равно теперь не попасть».
«Это почему же?» – скалил острые зубы «богомол».
«А то ты не знаешь? – начинал обижаться разведчик. – Корабля-то у меня больше нет».
«Это вот ты откуда знаешь, что его нет? Ты ходил к нему?»
«Не ходил, и тебе не советую. От моего корабля ничего кроме фонящих обломков не осталось. Чем туда идти, лучше сразу в гроб ложиться, чтобы ноги зря не стаптывать».
«Но ты же не ходил, – не отставал Федор Андреевич. – Откуда такая безапелляционная уверенность? Признайся уж, что просто домой возвращаться не хочешь».
«Хочу. Только это, во-первых, что бы ты ни говорил, невозможно, а во-вторых, у меня еще здесь кое-какие дела остались».
«А чего ты тогда тут развалился, если дела? – непонятно как умудрялся хмурить несуществующие брови Федор Андреевич. – Скушай на дорожку яблочко – и вперед!»
«Ты же сам утверждал, что я могу здесь жить хоть до пенсии! Кстати, почему только до пенсии? А что потом?»
«А потом пенсия, – печально вздыхал, разводя суставчатыми лапами «богомол». – Как сказал бы наш великий Вождь и Учитель, блямс!..»
«Блямс!» – эхом прозвучало в голове косморазведчика. А потом, уже явно извне, но все ближе и ближе: «Блямс-блямс-блямс!»
Глава 6
Плюх вскочил, едва не разворотив шалаш. Замер, прислушиваясь, но ничего, даже стрекотания «богомолов», не услышал.
– Уже от собственных снов стал шарахаться, – прошипел разведчик. – Во что ты превратился?
Процесс самобичевания мог бы продолжаться и дальше, если бы не раздвинулись закрывающие вход ветки, и в шалаш не ворвался, сбив Плюха с ног, «богомол». В полумраке его окрас не отличался от цвета остальных собратьев, поэтому первой мыслью разведчика было: «И все-таки я еда…». Он принялся отбиваться, пытаясь попасть кулаком в фасеточный глаз насекомого, но тот заверещал вдруг, ничуть не возмущенно, напротив – с откровенной радостью:
– Блямс-блямс-блямс-блямс!
– Блямс?!.. – не поверил ушам косморазведчик, но брыкаться все же перестал.
– Блямс! – затряс его за плечи «богомол» – то ли просто от избытка чувств, то ли неуклюже пытаясь поставить на ноги.
– Блямс… – выдохнул Плюх, чувствуя, как губы расплываются в улыбке. – Блямсик!
«Богомол» наконец догадался слезть с разведчика, и тот, схватившись за лапу друга, поднялся. Блямс тут же заключил его в объятия и снова заблямкал:
– Блямс-блямс-блямс!..
– Как же я рад тебя видеть, дружище! – взаимно обнимая Блямса, похлопал его по спине разведчик. – Ведь я уже с вами не раз навсегда попрощаться успел.
Тут Плюх разжал объятия, отступил на шаг от друга и спросил дрогнувшим голосом:
– Почему ты здесь? А где Илона? Вам что, не удалось…
– Блямс-блямс-блямс! – возбужденно перебил его «богомол». – Блямс-блямс!
Он замахал лапами, цепляя покрытие шалаша, так что тот затрясся, готовый вот-вот развалиться.
– Давай лучше выйдем, – сказал косморазведчик, несказанно жалея о том, что не понимает речи зеленого друга. Судя по его эмоциям, Илона была жива, но как узнать подробности, Плюх понятия не имел.
Стоило им выбраться из шалаша, как разом прекратился стрекот заметивших их «богомолов». Мало того, все они приняли странные позы: вполуприсядку, склонив головы и приложив к плечам кисти передних лап-рук.
– Это они в твою честь, что ли? – глянул на друга Плюх.
– Блямс, – лаконично ответил тот, и в этом высказывании определенно звучали нотки гордости.
Один из находящихся поблизости «богомолов», скорее всего, «Федор Андреевич», как показалось косморазведчику, выпрямив ноги и подняв голову, но не убирая с плеч ладоней, направился в их сторону. Не доходя пару метров, остановился, снова присел и что-то проскрежетал, наверняка обращаясь к Блямсу, хотя полукружия фасеточных глаз не могли подсказать, на кого именно он смотрит. Впрочем, благодаря такому строению органов зрения, смотрел «богомол», вероятно, сразу на все и на всех, а вот обращался действительно к Блямсу, поскольку тот быстро и коротко скрежетнул в ответ, и «Федор Андреевич» вернулся к сородичам.
– Ого, ты уже и по-ихнему навострился, – уважительно посмотрел на друга разведчик.
– Блямс, – скромно прокомментировал тот. И добавил: – Блямс-блямс.
– Ладно, – вздохнул косморазведчик. – Это все хорошо, даже замечательно, но на эту тему мы побеседуем позже, ладно? А сейчас мне бы хотелось, чтобы ты проводил меня к Илоне. Можешь? Знаешь, где она?
– Блямс-блямс-блямс! – возбужденно запрыгал, размахивая лапами, машечкианин.
– Так идем! – едва удержался, чтобы тоже не подпрыгнуть, Плюх.
Он уже и так понял, что Блямс знает, где находится Новоромановск. Ведь когда разведчика привезли в селение, Блямса здесь определенно не было. А потом, возле ручья, «Федор Андреевич» отправил куда-то сородича, и, после того как Плюх покемарил в шалаше, Блямс объявился. Не мог же он просто жить неведомо где, в одиночестве. Да и вряд ли это бы ему позволила Илона. Значит, жил он, скорее всего, с «имперцами», а своих диких сородичей, для которых был, судя по всему, кем-то вроде бога, всего лишь время от времени навещал.
– Идем! – повторил косморазведчик и попытался ухватить друга за лапу, но тот вдруг отдернул ее и возражающим тоном заблямкал.
– Ёхи-блохи! – нахмурился Плюх. – Почему ты не хочешь меня отвести? Или я все же здесь пленник?
– Блямс!.. – обхватил «богомол» лапами голову, как бы говоря: «Ну что ты несешь?», а потом тревожно заблямкал, подняв к багровому небу лапы и голову.
Плюх поразился, насколько выразительными стали жесты зеленого друга. Наверняка результат общения с Илоной. Скоро, глядишь, поручик Соболева и маршировать его научит и честь отдавать. Он невольно улыбнулся, чему откровенно удивился Блямс, который снова начал тыкать лапами в небо.
– Да понял я, понял, ночь скоро, – сказал косморазведчик. – Жаль, конечно, но что поделаешь. Вот только выспался я уже, чем теперь и занять себя… О! Раз уж тебя я понимать еще не умею, то расскажу о том, что случилось со мной с тех пор как мы расстались. Идет?
– Блямс! – радостно откликнулся «богомол».
– Тогда полезли в шалаш. Чего на глазах у всех торчать?
Стоило им вернуться в укрытие, как резко потемнело, а вскоре в шалаше и вовсе ничего стало не видно. Впрочем, рассматривать там было и нечего, а разговору темнота не мешала.
Перед рассветом Плюх все же заснул и пару часов поспал точно, но когда его растолкал Блямс, разведчику показалось, что он только что смежил веки. Впрочем, вспомнив, куда, а точнее, к кому, ему предстоит сейчас пойти, он тотчас вскочил на ноги и заторопил зеленого друга:
– Идем! Ну же, идем!
«Богомол» заблямкал, зажестикулировал, стал подносить лапы-руки ко рту. Плюх догадался, в чем дело.
– Хочешь есть? Слушай, а давай по пути? Попроси у Федо… ну, кто тут у них главный, по паре яблок тебе и мне, да и пойдем. А в ручье попьем и умоемся заодно. Как ты на это смотришь?
– Блямс, – произнес «богомол» нейтральным тоном, так что разведчик не понял, согласен с ним друг или нет. Он так ему и сказал:
– Не понял… Так мы идем или нет? Есть еще какие-то трудности? Или, может, я здесь все-таки пленник, а ты меня всего лишь навестить явился?
– Блямс-блямс-блямс! – возмущенно замахал Блямс лапами и решительно выбрался из шалаша.
– Вот так-то лучше, – последовал за ним косморазведчик.
Ничего просить у «Федора Андреевича» не пришлось – тот уже стоял неподалеку с двумя «богомолами», каждый из которых держал в передних лапах сплетенные из прутьев подобия широких тарелок, на которых лежали яблоки, клубника, какие-то светло-зеленые побеги.
Плюх направился к этой троице, закинул в рот одну за одной три клубничины, взял два яблока и кивнул стоявшему поодаль Блямсу:
