Андрей Ерпылев - Песчаная война
– У вас есть документы Евросоюза? – с легким акцентом дополнил прибалт несколько постарше. Он глядел на бывшего соотечественника даже с некоторым сочувствием: мол, чего же ты, дядя?
– Вы просто скажите, мол, мы были в вашей группе. Вот, – и Олег протянул знатоку наречий небольшую пачку черно-зеленых купюр.
Деньги немедленно исчезли, словно и не появлялись на свет.
– Мяс ирги иш Евросаюнга, – произнес первый парень проверяющим документы солдатам, а затем повторил то же самое на сравнительно неплохом английском.
– В сторону! – по-английски же рявкнул один из солдат.
– Кайп? – попытался возмутиться гражданин Объединенной Европы.
– Прочь! – солдат передернул затвор и, видя, как толпа из разных стран пытается вступить в пререкания, прекратил их самым простым способом. Короткая очередь прозвучала неожиданно грозно, а прошедшие поверх голов пули дали понять, что следующие кусочки свинца вполне могут пройтись по телам.
Какой-то поляк попытался возмущенно запшекать, и на него немедленно был наставлен ствол. Бронетранспортеры завертели пулеметами, кто-то из офицеров рявкнул, мол, имеет приказание открывать огонь на поражение, и толпа схлынула, оставив лишь тех людей, которые имели право на автобусную поездку. Двое-трое, пытавшихся прокатиться под шумок, были сразу отсеяны, а дальше лицам без нужного паспорта осталось только глядеть, как разворачивается и уезжает вдаль обманувшая их надежду на спасение колонна.
– Позвольте! – поджав губы, выдернул из нагрудного кармана сникшего литовца свои деньги Олег.
Что ждало отбывших – корабль в каком-нибудь порту, самолеты на уцелевших где-то взлетных полосах, было не столь важно.
– И что же мы, это, делать будем? – спросил Сергей куда-то в пространство.
Увы, но существуют вопросы, на которые трудно найти ответ…
Глава четвертая
Наступавшая ночь была гораздо хуже уходящего дня. Днем хотя бы светило солнце, а как жить без света? То есть, разумеется, можно. При свечах, при лучине, при помощи фонариков… Только где взять эти свечи? А фонарики если и были у кого-нибудь, погоды не делали.
И пришла тьма. Где-то далеко на севере она вдруг раскололась вспышкой. Затем – еще одной. И еще. Спустя какое-то время долетел сглаженный расстоянием грохот, похожий на ворчание сытого зверя. Небо в той стороне еще долго подсвечивали красным невидимые сполохи, отнюдь не добавлявшие людям, запертым во вчерашнем раю, спокойствия.
В разных номерах, в коридорах, просто на свежем воздухе обсуждалось в принципе одно и то же: что делать теперь? И никто не находил четкого однозначного ответа. Правда, жила надежда на приход помощи, все равно в каком виде. Ведь не бывает так, чтобы навязшее в зубах в мирное время «международное сообщество», многочисленные организации и прочее в том же духе совсем уж забыли о людях, оказавшихся оторванными от родных земель в этот момент!
Наверняка сейчас со всего света спешат разнообразные спасатели, летят самолеты, плывут корабли… По телевизору всегда так – стоит где-то случиться беде, стихийному бедствию, теракту, еще чему-нибудь, и сразу следуют резолюции, призывы, а там и конкретные дела. Все-таки двадцать первый век на дворе. Расстояния не играют прежней роли, и весь земной шар стал намного меньше благодаря оперативности транспорта.
Но в целом было тревожно. Как-то не вязались нынешние события с вечным солнцем, ласковым морем и безоблачным небом. Кто там на кого напал, почему напасть свалилась так не вовремя, и вообще, что будет дальше?
Свет – ладно. Многие люди постарше родились в исчезнувшем ныне государстве, где различные неудобства воспринимались в порядке вещей. Более того, практически все пережили перестройку и последующий развал, который был намного хуже любой войны. Если сутки-двое – ничего особо страшного нет. Можно перетерпеть и не такое. Тем более один день уже прошел, ночью можно спать, а уж еще денек как-нибудь переживем.
В дискомфорте и мыслях о себе как-то почти забылся налет на аэропорт. Когда не видишь, тогда и не переживаешь. Лишь невольные свидетели пытались утопить в алкоголе память о разорванных на куски телах, льющейся, как вода, крови, криках сгоравших заживо людей…
Только немного их было, если посчитать, свидетелей…
Может показаться дикостью, но Юра Семецкий в этом темном аду, вернее – чистилище, сменившем благословенный субтропический рай, был счастлив.
Он творил.
Его не волновало, что дорогой этюдник и прочие недешевые рисовальные принадлежности сгинули без следа вместе со всем его нехитрым багажом. Настоящему художнику достаточно любой бумаги, даже если это оборотная сторона аляповатой репродукции, украшающей стену номера, и любого стила – карандаша, шариковой ручки, маркера, забытого кем-то из предыдущих жильцов в ящике прикроватной тумбочки. Ему в своей жизни доводилось набрасывать захвативший его образ обгоревшей спичкой на полях книги, губной помадой на оконном стекле, а то и просто пальцем на песке. Будь это необходимо – он и собственной кровью на чистой стене вывел бы нужные линии. Неважно, если эскиз окажется недолговечным, главное – перенести его из зыбкого марева воображения в реальность, зафиксировать любым возможным способом, а уж после этого он впечатается в сознание навсегда и в нужное время будет извлечен из памяти, чтобы оказаться запечатленным на более подходящем носителе. На плотных листах александрийского картона или на мониторе компьютера.
Юрий Михайлович Семецкий к своим без малого пятидесяти годам так и не добился именования по отчеству. Да и не особенно стремился к церемониям этот щуплый, невысокий человечек, похожий на подростка. Лысоватого такого подростка, с большой лобастой головой. Художник от Бога, он вот уже второй десяток лет подвизался в одном из книжных издательств, специализирующихся на беллетристике. Книги с яркими обложками, украшенными рыцарями, инопланетными монстрами и томными красавицами, имелись если не в каждом доме огромной страны, некогда занимавшей одну шестую часть суши, то уж в каждом книжном магазине и ларьке былой империи – непременно. И за «валом по плану», когда, особо не заморачиваясь вопросами авторства, он, подобно десяткам коллег, «передирал» мужественных мачо из глянцевых журналов, облачая вместо костюмов от кутюр в латы, скафандры или камуфляж – по надобности – как-то позабылись юношеские мечты о персональных выставках и приобщении к сонму великих живописцев. Идеалы уступили место здоровому цинизму, а пословица о синице в руках и журавле в небе, видимо, придуманная кротами, уже не вызывала отторжения…
Но иногда случались рецидивы.
Примерно как сегодня, когда, обставившись горящими свечами – пришлось совершить налет на бар-ресторан с «парижским» колоритом, все равно пустующий, пока никто не вспомнил об этом альтернативном источнике освещения, – Юра, позабыв о времени, водил уже источенным наполовину карандашом по бумаге. И из-под грифеля струились боль и страдание, растерянность и ужас, поселившиеся в его сердце с того самого момента, когда он увидел ползущего к нему по бетону взлетной полосы человека. Вернее – половину человека…
Он старался и никак не мог передать выражение сосредоточенности на лице обреченного. Казалось, человек поставил перед собой какую-то задачу и старался исполнить ее любой ценой. И упрямо полз, опираясь на руки и оставляя за собой черный на сером бетоне мокрый след, тут же высыхающий под палящим солнцем…
Рядом с человеком рождался абрис разорванного пополам взрывом автобуса, смазанные от скорости силуэты истребителей, причудливые облака дыма… И люди, люди, люди, похожие на изломанных капризным малышом кукол, или куклы, похожие на мертвых людей…
– Я позаимствую у вас парочку? – раздался над плечом художника незнакомый голос, и Юра наконец очнулся, выходя из транса.
Неужели, как бывало обычно, когда погружался в «творческий запой» – так именовала подобные состояния одна из его многочисленных «рыженьких» – он позабыл запереть дверь номера? Когда накатывало вдохновение, с ним случались штучки и похуже – например забытый на газовой плите чайник или срочный заказ издательства, за невыполнение которого сулили «снять голову».
– Что? – непонимающе уставился он на худощавого мужчину средних лет, смутно кого-то напоминавшего: не то сталкивались когда-то в жизни, не то видел по телевизору.
– Я возьму пару ваших светильников? – терпеливо повторил незнакомец, указывая на составленные на угол стола незажженные, ждущие своей очереди свечи. – Ночь на исходе, возможно, они вам не понадобятся.
– Да-да, конечно! – Юра сейчас хотел только одного: чтобы досадная помеха была устранена, и он снова мог погрузиться с головой в знакомое далеко не каждому – может быть, только конченому наркоману или творческому человеку – состояние. – Берите сколько угодно.
