Василий Звягинцев - Мальтийский крест. Том 1. Полет валькирий
Естественно, даже при своём общем высшем и кое-каком специальном образовании им с Татьяной и в голову не приходило, что настоящие специалисты запрограммировали робота таким образом, что в условиях их явного психологического несовпадения домоправительница в зародыше гасила любые намечавшиеся между ними конфликты, принимая весь напор неотреагированных эмоций на себя.
Аггрианские (исключительно по воспитанию, но не по биологическому происхождению) девушки никогда в своём лагере не видели такого изобилия изысканных блюд и подходящих именно им напитков, столь красивой посуды и приборов. Синтезаторы производили пищу калорийную, но крайне простую, с одной-единственной функцией — поддержание обмена веществ на научно предписанном уровне. Фактически тоже казарменную; в советских пионерлагерях, к примеру, кормили гораздо вкуснее и разнообразнее.
Другое дело — всем полагающимся навыкам и правилам этикета, назначению столовых приборов, способов обращения с ними курсантки обучались. Точно, как в Пажеском корпусе — сумеете гречневую кашу и печёнку по-строгановски правильно есть, с омарами и трюфелями тем более справитесь.
Они расселись вокруг стола, как учили, сдвинув колени и сложив на них руки с прижатыми к телу локтями, в ожидании дальнейших распоряжений.
Майя не выдержала и выругалась вполне причудливо и выразительно, имея в виду, что тут у них не монастырь и эти постные рожи она видеть не желает раз и навсегда. Заодно и объяснила, когда произнесённые ею слова имеют медицинское или этнографическое значение, а когда используются для выражения личных эмоций или вразумления недостаточно сообразительных особ. Последний раз приказала всем немедленно принять раскованные, желательно — фривольные позы, тут же показав, что этот термин обозначает, выпить по сто грамм коньяка или водки, кому что больше нравится, ибо банный ритуал требует для своего завершения именно такой, предписанной свыше дозы. После этого каждая ест и пьёт чего и сколько угодно. Любые правила какого бы то ни было ритуала полностью отменяются. Чтобы выйти в туалет или по иной надобности — разрешения спрашивать не надо. Докладывать по возвращении, где была, что и как делала — тоже.
Не зная ещё досконально сути дела, Майя интуитивно уловила, что вся жизнь этих прелестных и несчастных существ прошла под жестоким психологическим прессингом. Едва ли не худшим, чем в иезуитском пансионе восемнадцатого века.
Поэтому тут же и пояснила гораздо более мягким тоном, что в ближайшее время займётся их подходящим текущему моменту воспитанием, а Татьяна Юрьевна — поможет.
— Методы у нас, конечно, будут разными, — включилась Татьяна, — я со столичными манерами Майи Васильевны мало знакома, зато со станичными — вполне. Если кто по заднице от души получит — не обижайтесь. Деваться вам всё равно некуда, а для общего развития — ой, как полезно…
При этом глаза Татьяны приобрели мечтательное выражение. Наверное, она подумала — как бы хорошо было, если бы в своё время кто-нибудь озаботился её правильным воспитанием.
Неизвестно, всё ли сразу и правильно поняли новые воспитанницы из слов «старшей наставницы». С точки зрения их девятнадцати условных лет разница между двадцатишестилетней Майей и тридцатилетней Татьяной ощущалась явственно, причём вторая и массогабаритно, и характером заведомо превосходила, на первый взгляд, конечно. Но закивали они дружно и согласно.
Курсантки имели минимум по три полных высших образования (уровня советских вузов начала восьмидесятых годов), и общее знание жизни, в принципе достаточное, чтобы даже в одиночку, оказавшись в начале двухтысячных годов, как-то устроиться. Пожалуй, не хуже, чем Лихарев сумел.
Майя продолжала наблюдать за тремя девушками, показавшимися ей несколько более уверенными в себе, чем остальные. Прежде всего — за Анастасией, позволявшей себе вступать в разговор со «старшими» по собственной инициативе. Из приведённой цитаты Хемингуэя и некоторых других словесных оборотов Майя догадалась, что там, откуда их привезли, она наверняка общалась с теми же людьми из «Братства», что понравились и ей самой. От них и набралась манер и стиля поведения.
Тут она слегка ошиблась. Девушки провели вечер и единственную ночь только в компании Новикова, Левашова и Шульгина. Причём лишь Андрей позволил себе вмешаться в психику своей подопечной. Остальные ограничились пределами дозволенного. Но и этого хватило. Память у них была абсолютная, а усвоение новых, полезных в будущей работе навыков — автоматическим. Тем более что общение было не проходным, а составной частью обряда инициации.
«Итак, что мы имеем? — анализировала ситуацию Майя. Ей хватало врождённого интеллекта, образования, спецподготовки и опыта общения с Ляховым и Тархановым в абсолютно немыслимых ситуациях, чтобы сейчас рассуждать спокойно. — Я помню то, что мне говорил Александр Иванович на мостике над рекой. Про возможное бессмертие и другое тоже. С любой нормальной точки зрения — бред. Но сначала…»
Это воспоминание было неприятно, но чересчур ярко.
Они болтали о чём-то совсем несерьёзном. В голове у неё шумело от выпитого вина, настроение — прекрасное. И вдруг его рука легла на… Литературно — на бедро, по правде — на самую что ни на есть задницу. Причём в этом его жесте совершенно не было ничего сексуального. Для него, наверное. Для Майи — было. Поразительно — только что ни о чём подобном она не думала, и вдруг — словно пронзило! Стало необыкновенно ясно — продолжи он начатое — сопротивляться молодая женщина не станет.
И тут же увидела его усмешку. Всё понимающую и одновременно — равнодушную. Эта усмешка Майю и вздёрнула. На очевидную глупость подвигнула.
— Уберите, я вам не… Я мужа сейчас позову!
— Господи, ну и судьба, — тихо и грустно сказал Шульгин. — Муж у неё. Сейчас мне морду набьёт. Как благородный человек. Я, как не менее благородный, отрицать не стану, что почти нечаянно, инстинктивно погладил его супругу по специально предназначенной для этого части тела. Очень мне понравившейся. Потом заложу руки за спину и перетерплю… Да я его сейчас сам и позову. Покаюсь, признаю право на сатисфакцию.
Голос у него был такой, что Майя абсолютно, без малейшего сомнения поверила — так он и поступит.
— Александр Иванович, ну, прекратите. Ну, я вас прошу. — Майя чуть не закричала, сжав своими руками Шульгина за предплечья. Не хватало ещё подобной демонстрации. Не просто вечер будет сломан. Что-то гораздо большее. В том числе и надежды на вечную жизнь…
— В конце концов — что тут такого? Я и сама…
— Майя, Майя, успокойся. — Шульгин не грубо, но отчётливо её отстранил. И взгляд — более чем просто безразличный. Подобного стыда и разочарования она, наверное, никогда в жизни не испытывала. Ни один мужчина ей не показывал, что она, такая-разэтакая, на самом деле — никто. Для него.
Ужаснее мысли ей никто не внушал.
А казалось бы — и этот уже немолодой человек ей ну совершенно безразличен, и убеждения у неё безусловные. Муж — это муж. Долго выбирала, но раз выбрала — всё! Гулянки кончились.
— Забудем. Я действительно… Не знаю, как и вышло. Устал, наверное… Ты меня позвала… поговорить. Ну и что-то в мозгах перемкнуло…
— Александр Иванович… — непонятно отчего Майя испытала невероятную опустошённость, сама схватив его за ладонь. Опустошённость была глубокая, бессмысленная и непостижимая. Земля улетала из-под ног, и чёрное небо вертелось сразу во все четыре стороны.
Майя, всегда уверенная в себе настолько, что соблазнить Героя России и полковника Ляхова ей не составило никакого труда, при огромном противодействии со всех сторон, сейчас окончательно растерялась.
Шульгин открыл портсигар, протянул ей, сам закурил.
Глава 3
«Ладно, во всём разберёмся с течением времени, сейчас нужно заниматься текущими проблемами», — подумала Майя. Ей было очень стыдно за ту сцену, тем более что буквально через минуту они заговорили о другом, и она почти что влюбилась в Александра Ивановича, за его последующие взвешенные слова. Главное же — за то, что он ей пообещал. Не как плату за что-то, а от всего сердца.
Девушки после банных процедур, а также и правильной чарки, видимым образом растормозились. Не давила на них, что отчётливо чувствовала Майя, прежняя дисциплина. А новой ещё не предложено, кроме полушутливых слов Татьяны.
— Значит, так, девчата (не удивляйтесь — у нас это вполне общепринятая форма обращения в своём круге), начинайте и рассказывайте всё, как есть. Валентин вам последний приказ отдал? Считайте, что действительно — последний. Теперь мы с вами, вы с нами, и никто вам ничего не сможет сделать, кроме того, что вы сами позволите. Доходчиво?
Чем хорошо было Дайянино воспитание — оно не предполагало такой вредной вещи, как сомнение в словах вышестоящих.
