Артем Каменистый - На руинах Мальрока
Не доверяя первому впечатлению, уточнил:
– За что посадили?
– Твою прабабушку обрюхатил. – Ответ был мгновенным и непринужденным, высказанным гнусаво-похабным голосом, лишенным даже намека на уважение к собеседнику.
Да, это явно те, кто мне нужен.
За спиной, вдали, послышались сильные удары чем-то массивным по дереву – охрана начала штурм.
– Господа разбойники, на днях вас повесят. За шею. Всех, кроме редких везунчиков, – тех милостиво искалечат. Слышите удары? Это дверь вышибают охранники. Их на улице двое, а вас здесь больше десятка. Решать надо быстро.
– А чего решать – мы здесь ничего не забыли. Дверь открой, мил человек, и посмотрим, чья потом возьмет.
Разделавшись с засовом, потянул решетку:
– Вперед, господа, пока на шум подмога не подошла.
Разбойники, возбужденно гомоня, кинулись к двери. Конфидус было помчался следом, но я его грубо остановил, ухватив за воротник:
– Ваше святейшество, куда-то торопитесь?
– Так ведь вы сказали…
– Я разве с вами разговаривал? Я с разбойниками разговаривал.
– Дан, я вас не понимаю. Нам ведь бежать надо.
– И вы думаете, что дверь откроется и нас под звуки фанфар проводят к городским воротам? Конфидус, за дверью минимум парочка вооруженных солдат. А скорее больше: в этом мелком городке на такой шум наверняка стража отовсюду сбежится. И настроение у них будет плохое.
– Мелкий городок?! Да это же столица королевства! Дан, я так и не пойму, что вы замыслили!
– Дверь долго не продержится. Солдаты начнут драться с разбойниками, да и недоимщикам в суматохе достанется. Каково нам будет в цепях на таком веселье? Хотите под раздачу попасть? Так что давайте не будем терять времени: уходим через канализацию. Пока до всех дойдет, что случилось, успеем далеко убраться.
– Минутку, Дан!
Епископ, заскочив в каморку, где меня заковывали в кандалы, прихватил оттуда короткий молот, большие клещи и пару зубил. Предусмотрительный.
Инструменты пригодились почти в тот же миг – слив для нечистот оказался слишком маленьким. Благо пол здесь деревянный – против железа доска продержалась недолго. Расширив отверстие, епископ ловко скользнул во тьму, с шумом брякнулся в воду (надеюсь, что в воду), приглушенно доложил:
– Дан, прыгайте. И факел не бросайте – здесь очень темно.
Из отверстия дохнуло столь мощным смрадом, что у меня чуть колени не подогнулись. В тюрьме пахло, конечно, не розами, но теперь я так не считал – все познается в сравнении. Покосился на горящий факел. Боязно – будто в метановый резервуар прыгать собрался. Как бы не рвануло.
Позади, после особенно сильного удара по двери, зазвенели железными предметами, заорали в десятки глоток. Похоже, началась драка.
Мысленно пожелав разбойникам успехов, задержал дыхание, сиганул вниз. Посадка вышла мягкой – удержался на ногах, по пояс уйдя в нечистоты.
* * *Взрыва не получилось, но не потому, что концентрация газов здесь была слишком низкой. Наоборот – они из подземелья вытеснили весь кислород: факел погас почти сразу. Чадяще тлел, не освещая ничего, кроме себя. Как мы в этом смраде сразу не задохнулись, ума не приложу.
Уж лучше бы взрыв. Пусть все на воздух взлетит, вместе с городом. Весь город: с королем, тюремщиками и обязательно – с инквизиторами. Особенно это касается Цавуса.
Хорек…
Не будь Конфидуса, сдох бы. Еретик чувствовал себя здесь столь же уверенно, как в родном храме. Левой рукой придерживаясь за стену галереи, упрямо продвигался непонятно куда. Оставалось надеяться, что он понимает, как следует себя вести в подобных местах.
Время от времени мы падали, спотыкаясь или цепляясь цепями за различные препятствия. На дне часто встречались камни и неидентифицируемые предметы; на поверхности – коряги, какие-то трухлявые доски, плавучие островки из веток и разного хлама. Один раз наткнулись на что-то, похожее на труп. Надеюсь, тело было звериным – освещения от факела недостаточно для уверенного определения.
Человек привыкает ко всему, вот и я быстро перестал обращать внимание на нестерпимую вонь. Но организм не обманешь: дышать становилось все труднее, а ноги подкашивались. Кислорода здесь и впрямь маловато: галерея глухая, без отдушин.
– Конфидус, если мы здесь надолго задержимся, то не выберемся. Дышать нечем. Задохнемся.
– Знаю, Дан, знаю. Иду по течению – куда-нибудь да выведет. Слабое оно, но есть. Может, наверху выходы и пропускаем, да только ночь темная – не видно света нигде. Потерпите, обязательно выберемся.
Дыхание сперло так, что в ушах начало звенеть. Факел продолжал тлеть, но света его я уже не различал. Все, до крайности дохожу, а выхода все не видно. Эта канализация бесконечна. Зря я назвал столицу маленьким городом – в маленьком городе не наберется жителей, чтобы столь грандиозно нагадить.
Епископ вдруг остановился, почти без всплеска погрузился в вонючую жижу. У меня хватило сил догадаться, что он вырубился. На миг даже возгордился: я, измученный до последней стадии, все еще держусь на ногах, а он – вон как. Затем приступил к спасательной операции – бросил бесполезный факел, нащупал на дне тело спутника, поднял, потащил за собой.
Куда идти, непонятно, но зато ясно, что долго это не продолжится: сам на грани обморока, да и лишний груз не в помощь. Бросить епископа? Ну уж нет – помирать так вместе.
В моей ситуации вроде бы положено направляться на юг под гимн беглых урок: «По тундре, по железной дороге, где мчит курьерский Воркута-Ленинград. Мы бежали с тобою…» – но знать не знаю, где в этой клоаке юг, да и слова песни наверняка перевру безбожно. И вообще не до песен, если откровенно…
Все, сейчас и сам упаду – сил больше нет…
Вот теперь точно спою…
Хриплю из отчаянного упрямства: пусть вокруг меня не наблюдается морских волн, но, раз уж деваться некуда, погибать надо подобно «Варягу». И пусть я не пустил ко дну ни одного «японца», пусть сгорят последние крохи кислорода в легких, но останусь под флагом:
…Мы теперь на свободе,О которой мечтали,О которой так многоВ лагерях говорят.Перед нами раскрытыНеобъятные дали… [2]
На последней строке не удержался – упал в смрадную жижу, с трудом приподнялся и встрепенулся, ощутив на мокром лице холодящий ветерок. Не сказать чтобы он принес ароматы цветущей сирени, но обнадежило дважды: во-первых, это явный признак связи с поверхностью; во-вторых – свидетельство бокового хода. Пока что галерея шла прямо, без ответвлений. Хотя в последнем не уверен – в этом мраке и смраде можно слона не заметить.
Идти дальше или свернуть? Сквозняк… ветерок… обнадеживает.
Свернул.
Новая галерея была узкой – я то и дело задевал правым боком за стену, а слева постоянно цеплялось тело епископа. Надеюсь, он еще жив. Почему сам на ногах до сих пор, старался не думать – бонусам в такой ситуации надо радоваться без анализа.
Очередное препятствие: споткнувшись, едва не упал. Нет, это не камень и не коряга: похоже на начало лестницы. Шаг за шагом… вверх… через силу… через «не могу».
Призрачный свет впереди – звездное небо. Последние шаги – выбираюсь на поверхность. Какие-то тележки, бочки, стены вокруг. Похоже на хозяйственный двор. Людей нет, и это к лучшему – нам свидетели вообще ни к чему.
Осторожно уложив тело епископа на землю, обессиленно присел, привалился к тележному колесу.
Отдых, долгожданный отдых.
Глава 4
«Я мстю, и мстя моя страшна»
Так бы и валялся до утра, бездумно таращась в стену, но благостное ничегонеделание разрушили. Епископ на свежем воздухе быстро пришел в себя и не стал предаваться праздности – заворочался, приподнялся, внимательно изучил окрестности и лишь затем тихо сообщил:
– Дан, мы в ограде золотарей выбрались. Большая удача: сюда и днем люди не очень любят заглядывать, а ночью даже за большие деньги никто не зайдет. Стена вон городская в двух шагах, а за ней кладбище старое, где еще до нашествия Тьмы хоронить начали… нехорошее место, не говоря уже о том, что вонь несусветная от всего этого хозяйства.
– Кому вонь, а мне фиалками пахнет…
– Вы правы: в сравнении с тем, что мы пережили под землей, и впрямь аромат райских цветов.
– Конфидус, вы, я так понимаю, хорошо знаете город, раз даже с владениями золотарей знакомы?
– Да, доводилось здесь службу нести юнцом. Все, что вблизи стен, знаю прекрасно – хоть глаза завязывай.
– Расскажите тогда подробнее: что здесь и где.
– Вон стена новая – за ней то самое кладбище. За кладбищем – старые валы, и не живет там никто. Рва там выход – грязное место. На стене дозорных много, а на валах только патрули редкие. Вон там, дальше, квартал кожевников вдоль стены тянется, а в другую сторону, тоже у стены, сыроварня раньше была, а сейчас не знаю что. Наверное, все равно сыроварня – в этом квартале все, что есть в городе вонючее, собрали в одну кучу. Дальше, уже к центру, три здания поднимаются – видите, два из них чернеют? То, что самое левое, – тюрьма, откуда мы только что сбежали. За ней, чуть дальше, церковная канцелярия с темницами в подвале – там вас и держали. Но отсюда ее не разглядеть. Тот дом, что посредине, – исправительный, там ночуют бедолаги вроде осужденных недоимщиков. Днем их на работы отпускают, а на ночь запирают. Ну а крайний справа, самый высокий – это обитель ордена карающих, логово Хорька. Интересно: почему они выбрали для себя самое вонючее место в городе? Думаете, чтобы к тюрьмам поближе быть? А я вот не думаю – неспроста это. Хорьки – они, знаете ли, пахнут вовсе не фиалками: привычка сработала. Дан, я потерял молот и зубила. И клещи. Это плохо – через стену и без цепей нелегко перебраться. Думаю, лучше всего опять спуститься в траншею и найти ход к выводу в ров. Он где-то дальше должен быть. В таких ходах решетки ставятся на выходах, но вряд ли за ними следят серьезно – думаю, прогнили они, годами в нечистотах вымокая. Разломаем с божьей помощью. Главное, не задохнуться в этом смраде. Дан! Куда вы так уставились?
