Вадим Тарасенко - Прыжок Волка
Казалось, сама Судьба презрительно, надменно расхохоталась ему прямо в лицо.
А через месяц после победы на президентских выборах О'Санни Харка его арестовали. Теперь его обвиняли точно в том же, в чем он пытался обвинить нынешнего Президента — в предательстве. И доказательством этого все та же запись, сделанная в доме Харка. Одна из записей, где он, сидя рядом с хозяином дома, произносил страшные слова: "В этом плане содержится исчерпывающая информация о дате начала операции, силах, привлеченных для ее выполнения, направлениях удара и маневрах каждого боевого звездолет".
То, что буквально перед этими словами нынешний Президент говорил: "С помощью чела Андрея Кедрова передаем план операции по освобождению Эльдурея командованию челов", ничего в судьбе Сарба не меняло. Ему вменялось в вину то, что пользуясь своим служебным положением, он обманул будущего Президента, чтобы используя его оппозиционность по отношению к бывшему Президенту Норку, убедить челов в правдивости информации, которая и на самом деле была правдивой.
На вопрос Сарба зачем это было ему нужно, где в этом здравый смысл, ведь он не баллотировался в Президенты и ему совсем не надо было уменьшение рейтинга Норка, которое неизбежно последовало бы в случае неудачи около Эльдурея, следователь чеканил бронебойное:
— Предательство в пользу челов, этих презренных левосторонников, обычной логикой не объяснишь. Это патология, своего рода душевная болезнь. А какой у душевнобольных может быть здравый смысл?
Правда эта своеобразная душевная болезнь не освобождала от наказания. Это не говорилось, но подразумевалось.
Бывший директор Службы Государственной безопасности скрежетал зубами, но с этим неуничтожаемым доводом поделать ничего не мог.
"Меня от рудников Гамеда спасти может только чудо, — измотанный неприятными воспоминаниями и мыслями, Сарб растянулся на койке. — Всемогущий Картан по каким-то, одному Ему известным причинам каждый раз, буквально в шаге от моей победы обращал ее в мое поражение. В результате чего я здесь. Поэтому, если Ему будет угодно, Он может совершить и чудо", — мужчина заворочался на койке.
Обида за такую несправедливость к нему, буквально захлестывала человека, бывшего одним из самых влиятельнейших лиц государства. Ведь он ничего недостойного для крока не совершал. Всю свою сознательную жизнь он только боролся за процветания своей страны, автоматически означавшее ослабление ее врагов — челов и фролов.
"Так что же получается, для Тебя, о Всемогущий Картан, это не главное? И даже не то, что не главное, а совсем незначительное, раз какие-то мои грехи смогли перевесить главное — беззаветное служение Родине. Какие у меня грехи? Обычные, как у простого смертного. Имел не одну женщину в своей жизни и даже не две, и не три. Ну и что? Не насиловал же их. Все было по взаимному согласию. Да и с женской стороны этого самого согласия, как правило, всегда было значительно больше, чем с моей стороны. И даже если это грех, разве его можно сравнить со служением, с эффективным служением на благо Родины? Крал? Нет! Ни единого левра я незаконно не положил в свой карман. Ни единого. Построил виллу в престижном уголке Арикдны? Так за свои. Участок выделили за смехотворную цену? Все по закону, как государственному служащему высшего ранга. Убивал? Да! Врагов государства, врагов моего Содружества Свободных Планет. Убивал в молодости своими руками, сидя в рубках боевых звездолетов, убивал, приказывая это делать другим. Так разве это грех? Грех убить ни в чем не повинного крока или какую-нибудь зверюшку, но не чела или фрола. Какой это грех, если они не такие как мы, совсем не такие, в своей основе не такие? Никакого греха в этом нет. Так за что ты меня так страшно наказываешь, Всемогущий Картан? — Сарб с шумом повернулся на койке на левый бок. — Может за то, что я свысока относился ко многим людям? Но не к Тебе же! Да и разве можно относиться как к равному, к человеку, пусть и кроку, который не понимает элементарных вещей, который, прежде всего, стремится к личной выгоде, даже в ущерб государственным интересам? Которому значительно важней, что у него находится в его холодильнике, а не то, сколько и каких звездолетов находится на наших базах? Это же просто навоз, просто пушечное мясо, которым надо управлять и которым можно и нужно жертвовать ради процветания любимой страны. Или я не прав, Всемогущий Картан? Значит не прав, — мужчина, не находя себе места, повернулся на другой бок. — А если не прав, наказывай, ссылай на Гамед, что хочешь со мной делай, Твое право", — и уже не молодому мужчине стало так обидно за себя, за свои идеалы и стремления, которые, как оказалось, ровным счетом ничего не значат на весах Всемогущего Картана, на весах Бога, что он попросту заплакал. Он плакал, как плачет сильный, но загнанный в угол мужчина: молча, со скупыми слезами на глазах.
Погруженный в свои переживания, Сарб не услышал, как тихо, почти беззвучно, щелкнул электронный замок, и стальная дверь камеры распахнулась.
— Здравствуй, Локки.
Мужчина рывком сел на койке.
— Весса, ты?
— Я.
— А ведь ты предала меня, — после паузы, тихо проговорил мужчина. — Это ты прокрутила по телевидению запись, спасающую Харка… Жаль, что это я поздно понял. А я ведь для тебя столько сделал…
— Локки, ты же знаешь, что в бывшей твоей службе благодарность была редкой гостьей.
— Ты права и, несмотря ни на что, я восхищаюсь тобой. Так все точно просчитать и решиться на такой риск — поставить на другого и начать играть против меня. Браво, "Блестящая".
— Хоть это и лестно слышать такую оценку о себе из уст человека, который столько лет руководил Службой Государственной безопасности, но вынуждена признать, расчет тут не причем.
— А что же? Интуиция?
— Любовь.
Сарб хрипло, с каким-то надрывом рассмеялся.
— Весса, ты смогла полюбить?! Разве компьютер может любить?
— Получается, что может.
— Тогда, я рад за себя, — мужчина о чем-то задумался. — Значит, когда там, на конспиративной квартире ты отдалась мне не того, что я был директором Службы Государственной безопасности и мог помочь твоей карьере и бизнесу, а чтобы спасти любимого человека?
— Да, Локки, — просто ответила женщина.
— Мне стыдно за себя, — после паузы произнес Сарб, — я занимал такой пост и не смог до конца понять одного из лучших своих агентов.
— Лучшего, Локки, лучшего! Поэтому и не смог, — А'Весса Лам весело рассмеялась.
— Зачем ты пришла, посмеяться надо мной? Или пригласить на твою свадьбу с Харком?
— Нет, Локки. Все намного прозаичней. Я пришла, чтобы использовать твой ум в решении одной очень серьезной проблеме.
— У тебя могут быть проблемы, которые ты не можешь сама решить? — Сарб нашел в себе силы придать голосу ироничный оттенок.
— Проблема не моя, точнее не только моя. Это проблема всех, всех кроков. У нас стали пропадать звездолеты.
— Так… Как это пропадать?
— В течение месяца два звездолета, эсминец и крейсер, уйдя в гиперпространство не появились в расчетной точке. Точнее, они нигде не появились. А еще семь звездолетов существенно отклонились от своей расчетной точки выхода.
— И какие на этот счет имеются соображения? — после паузы спросил мужчина.
— Когда пропал крейсер, в пяти световых годах от его расчетной точки выхода, у одной из звезд было зафиксировано кратковременное увеличение яркости.
— Постой… ты хочешь сказать, что звездолет вышел из гипера прямо в звезде?
— Это наиболее правдоподобное объяснение случившемуся — пропажа без вести корабля и одновременное кратковременное увеличение яркости звезды, словно в нее вбросили небольшую массу.
Сарб замер, обдумывая случившееся. Знакомое чувство азарта, охватывающее его, когда перед ним возникала сложная проблема, стегнуло по сердцу, посылая его в галоп, зубы впились в нижнюю губу. И вместе с этим азартом по телу, еще более обжигающе, разлилось: "Спасен! Рудники Гамеда отменяются!". И эти два чувства, слившись воедино, взорвались в голове красочным, праздничным фейерверком. И бывший директор Службы Государственной безопасности, бывший бригадный генерал О'Локки Сарб впервые за долгие годы громко расхохотался. Он хохотал так, как хохотал на какой-нибудь пирушке, будучи курсантом Высшей Военно-Космической академии, не обремененный еще высокими званиями, высокими должностями и еще более высокими обязанностями, которые заставляли постоянно просчитывать каждое слово, каждый жест, каждую эмоцию. А теперь у него тоже не было ни званий, ни должностей, ни обязанностей. А было чувство спасения от смертельной угрозы. И чушь, что с годами жизнь становится менее привлекательной, чем в молодости. У неудачников, не сумевших добиться ничего стоящего в жизни, может это и так. Но у человека, который познал пьянящую любовь многих прекрасных женщин и еще более пьянящее чувство власти, большой власти, желание жить, желание и дальше наматывать на свои сильные кулаки нить жизни, с годами ничуть не уменьшается. Оно даже увеличивается. И поэтому Сарб хохотал, хохотал до слез, не обращая внимания на стоящую перед ним красивую женщину, задумчиво и, кажется, понимающе, смотрящую на него.
