Инстинкт (СИ) - Хохлов Владислав

Инстинкт

Пролог

— Чёрт! Это пойло на вкус, как моча! — прозвучал недовольный голос одного из мародёров.

На деревянный стол бара с громким ударом опустился стакан, наполовину заполненный старым виски. Оставшаяся часть слюны и спиртного стекали по прозрачным стенкам стакана, образуя легкие водянистые узоры. Всё помещение медленно начало наполняться сильным запахом алкоголя. Даже он, такой обильный и посторонний, довольно резко бил в голову всем присутствующим в этом баре. Стоящий за стойкой бара человек был полностью одет в разнородную одежду: рваная куртка, дырявые джинсы, наколенники и налокотники покрывали большую часть тела — всё это имитировало безопасную броню.

— Ты жалуешься? Это первая бутылка за последние два года, что мы бродили по развалинам! — раздался возмущенный голос из тёмного угла.

Медленно к стойке бара подошли ещё два человека, и кинули жалобный взгляд на своего пьющего товарища. Переступая через обломки мебели и стен, шагая по разбитому стеклу, металлическим обломкам и камням, они преодолели главный зал маленького паба, остановившись недалеко от открытой бутылки виски. Эти двое юноши не первый раз выходили в город, пытаясь найти себе что-нибудь съестное или что-то, что поможет им обезопасить себя, и тех, кем они дорожили. Ужасно скомканные листы металла облегали руки и ноги. Грудь прикрывали толстые шубы из давно убитых животных.

Раздался очередной стук опустившегося на стойку стакана, уже опустошенного. После этих действий, пыльного пространства на деревянной стойке стало ещё меньше.

— Всё равно! Моча! — пьющий мародёр уже начинал медленно покачиваться взад-вперёд. По его изречениям можно было легко определить, насколько сильно он был пьян. — Ах, может и сойдёт…

Несмотря на то, что этот юноша употреблял алкоголь и раньше, длительная диета на одной воде быстро расслабляет организм, и легко убивает стойкость к чему-то крепкому. Мародёр начал терять равновесие, пытаясь не упасть плашмя на пол. Он приспустился на колени, и окончательно оказался в сидячем положении.

— Зря мы ему это позволили, — произнёс человек, разглядывающий бутылку. Старый напиток, с выдержкой более пятидесяти лет. Неудивительно, что какие-то сто миллиграмм смогли повалить крепкого и здорового юношу.

— Не ребёнок! Сам должен отвечать за свои поступки!

Их осталось двое: те, что руководствовались здравым смыслом, и не собирались расслабляться за пределами безопасного дома. Оба смотрели на своего товарища, что решил испытать удачу: попытаться отдохнуть и расслабиться. В отличие от своих товарищей, выпивший мародёр выбрал не то место, и не то время.

— Оно там, — шепотом произнёс сидящий на полу мародёр, указывая пальцем куда-то на потолок вдаль зала. Его глаза были такими же стеклянными, какими и были после второй попытки попробовать виски. Только было одно отличие: его зрачки увеличились в несколько раз, превратившись в два больших чёрных шара.

Между товарищами завязался незатейливый разговор:

— Ему хватило до галлюцинаций?

— Похоже на то.

Обращая внимание на отсутствие реакции со стороны своих друзей, пьяный мародёр начал нервно хихикать, не отводя взгляда с того места, куда он смотрел. Эту забавную картину и манеру поведения подхватили и его коллеги, также начав смеяться. Постепенно смех изменялся от нервного смешка, до странного и безумного гогота. Напряжение в воздухе угасало, так же, как и скребущиеся мысли о судьбе их пьяного друга. Подготовленные к тяжелым ситуациям автоматические ружья опустились на пол, поцеловав дулами деревянную поверхность.

Незаметно для двух мародёров, позади кто-то начал имитировать их собственный смех. Сочетались попытки посмеяться, или то, что отдалённо можно было назвать смехом, а также странное клацанье. Этот новый шум довольно быстро заглушил все звуки, исходящие от других людей, и вскоре, создал идеально мёртвую тишину.

Глава 1. Обязанности

— Когда это случилось, мне было всего лишь девять лет. В день заселения произошло много чего плохого. Именно это стало причиной моего отказа, — сказал стеснительно Томас.

— Мы правильно понимаем, что ты отказываешься из-за того, что тебя заселили в убежище? — удивлённо заметил один из сидевших напротив юноши мужчин.

Том стоял один напротив длинного стола, что едва упирался в боковые стены небольшой комнаты. За этим деревянным гигантом находилось четыре человека, что внимательно разглядывали этого не очень высокого и довольно бледного юношу. Их серые и облегающие робы без единого кармана, и уставшие глаза предавали им некую схожесть с мрачными врачами, что обсуждали с пациентом его смертельный диагноз. Только в отличие от представителей древней профессии, эти далеко не юные люди хотели понять суть появившейся проблемы, и, возможно, помочь исправить её, преследуя личные цели.

— Послушай, Том. Ты — единственный кто отказывается от «ночи продолжения». Для каждого она проходит один раз в три года. Учитывая риск, исходящий от твоей работы, это, возможно, твой последний раз. Последняя возможность оставить после себя хоть что-то, — прозвучал голос одного из отцов.

Им нравилось называть себя отцами. Эти четверо сами начали эту моду. Именно так они подчёркивали свой статус и важность. Вскоре, это подхватили и другие люди. С того момента прошло много лет и все уже забыли, как это начиналось, и успели к этому привыкнуть.

— Я всё понимаю, и… — Юноша сделал небольшую паузу, пытаясь собраться с мыслями и показать себя крепким и уверенным в глазах отцов. Он выслушивал одну и ту же речь от них уже третий раз, но пытается отказываться снова и снова. — Я хотел бы никогда не участвовать в «ночи продолжения», а о причине, желал бы не разглагольствовать.

— Если это никак не повлияет на твоё здоровье, то пожалуйста. Мы тебя не заставляем, — сказал один из отцов. Мужчина, что обращался к юноше, встал со своего кресла, в знак того, что совещание окончено.

Отцы по очереди покидали комнату, в которой обычно проводили беседу со своими подчинёнными. Каждого из них Томас не любил. Он не мог назвать это ненавистью. Эта была необычная неприязнь, созданная на том основании, что их поступки выходили за пределы норм морали и приличия. По крайней мере, так было видно глазами «старого мира».

Свет погас. Молодой юноша стоял в полном одиночестве. Исходящий из приоткрытой двери коридорный свет слабо отражался от дальнего деревянного стола, демонстрируя свою властность в появившейся тьме. Томас хотел бы находиться в темноте всегда. Он желал, чтобы совещание проходило при таком же слабом освещении, чтобы он мог не видеть лиц отцов. Так он разговаривал бы с самим собой, а не с людьми, что вынуждали его идти на контакт. Простояв ещё несколько минут в кромешной тьме, юноша покинул комнату, выйдя к длинным и серым коридорам с тусклыми и мигающими лампочками. Помещение было наполнено мерзким запахом сырости и плесени. Некоторые участки стен были исцарапаны так, словно дикий зверь оказался в ловушке и пытался выбраться из своей мучительной западни, оставляя за собой следы тщетных попыток выбраться за её пределы.

Все двери, мимо которых проходил Томас были заперты. Они используются только в «ночь продолжения», и никогда больше. Их использование для других целей было полностью запрещено собранием внутренних правил, из-за чего, никто даже не смотрел в их сторону. Каждый вид этих дверей сжимал сердце юноши, при представлении того, что происходит за ними. Три года назад ему довелось самостоятельно увидеть происходящее в одной из этих комнат. Творящееся там преступления против человеческой нравственности вечно скрывалось за тусклыми красными гирляндами, что создавали «подобающую атмосферу». В ту ночь, Томас самостоятельно отпросился на важную для бункера вылазку, и тогда его очередь занял другой человек. Самая первая попытка юноши увильнуть от своей обязанности выглядела крайне глупой, когда он пытался симулировать боли в животе.