Зеб Шилликот - Расколотый мир

Зеб Шилликот

Расколотый мир

Глава 1

Тело лежало на правом боку прямо под окаменелым пнем.

– Где-то рядом должна быть и его лошадь, – сняв широкополую шляпу и вытирая лоб рукавом, сказал Кавендиш.

Джаг машинально осмотрелся. Его острый взгляд скользнул по окружавшему их пейзажу, но так ни за что и не зацепился.

Разодранный в клочья, истерзанный, лишенный кожи, полуобглоданный труп был почти невидим в океане молокоподобной пены, окружавшей путников и простиравшейся вдаль насколько хватало глаз.

В этой однородной массе, из которой то там, то здесь торчали почерневшие стволы деревьев или ветки с ороговевшими листьями, понятие расстояния совершенно теряло свой смысл.

– Я вот думаю, от чего он умер? – задумчиво обронил Кавендиш, осматривая безбрежье беловатой и жирной на вид массы.

– Судя по его внешнему виду, поставить правильный диагноз уже невозможно.

И действительно, часть тела, выступавшая из белесой пены, выглядела просто ужасно: из-под истлевшей ткани торчал плечевой сустав – сочленение розоватых от крови костей с редкими кусочками плоти на них. Лишенные кожи и мышц бок и грудь представляли собой отвратительное зрелище: грудная клетка походила на пустой грот – под полукружием ребер в средостении не осталось никаких внутренностей, кроме сердца и вилочковой железы. Впрочем, их скорая участь не вызывала никаких сомнений.

– Мы прервали их пирушку, – заключил Кавендиш, показывая на пасмурное небо, где, тяжело взмахивая крыльями, неутомимо кружили стервятники.

– Я никогда не видел такого скопления стервятников, – сказал Джаг, запрокинув голову. – Грифы-урубу, кондоры, белоголовые грифы, бородачи... Чего они ждут, как ты думаешь?

Кавендиш неопределенно пожал плечами.

– Прежде всего, что им позволят закончить обед. Но я не уверен, что еды хватит на всех. Причина кррется в чем-то другом.

– В нас, да?

Кавендиш надул щеки.

– Вряд ли их шабаш объясняется нашим появлением.

– Но есть еще наши лошади.

– Этого недостаточно... Причиной такого скопления является, несомненно, что-то другое. Но я готов отдать голову на отсечение, если хоть что-то понимаю.

Озадаченный, Джаг решил помалкивать... Уж если сам Кавендиш, натерший седлом мозоли на заднице, терялся в догадках, значит, происходящее и впрямь выходило за рамки обыденного.

Как далеко ни уносили Джага воспоминания, он не мог припомнить, чтобы прежде видел нечто подобное. Да и старый Патч, его приемный отец, никогда ни о чем похожем не рассказывал. А уж он-то наглотался пыли дальних дорог.

Воспользовавшись непредусмотренной остановкой, Джаг отстегнул от пояса фляжку и утолил жажду. Затем налил в ладонь немного теплой воды и поднес ее к мягким губам своей лошади. Он повторил это несколько раз, и гнедая лишь довольно пофыркивала.

– Может, он умер от жажды? – неожиданно предположил Джаг, показав на растерзанные останки.

Разведчик поморщился.

– Если это так, я бы искренне удивился. Здесь слишком влажный воздух. Но есть верный способ проверить твое предположение.

С этими словами он вытащил из кобуры, болтавшейся у бедра, револьвер, прицелился в бурдюк, висевший на сучке окаменелого дерева, и нажал на спусковой крючок.

Буквально взорвавшись от точного попадания, кожаный мешок мгновенно опустел, обрушив на землю поток воды.

– Вот и ответ, – сказал Кавендиш, пряча оружие.

– Возможно, он был тяжело ранен или болен? – не успокаивался Джаг.

– Вполне вероятно, – эхом отозвался Кавендиш, с прищуром вглядываясь вдаль. – Но, скорее всего, дело совершенно в другом...

– В чем, например?

Кавендиш снова пожал плечами.

– На этот счет у меня нет никаких предположений. Сейчас я подумал, не лучше ли нам возвратиться назад?

Джаг нахмурил брови.

– Как это, возвратиться назад? Что мы от этого выиграем?

– Выберемся из этой сметаны, что само по себе не так уж плохо!

– Из нее можно выбраться, двигаясь и вперед, разве нет? Эта пена неизбежно где-то закончится.

– Мы так думали, когда первый раз ступили в это дерьмо, помнишь? Вот только до сих пор ему не видно конца. Согласись, мы уже давно сбились с дороги в этой молочной каше. И кто во всем этом виноват?

Не найдя, что возразить, Джаг погрузился в воспоминания о недалеком прошлом.

Глава 2

Уже несколько дней они ехали по бескрайнему плоскогорью, усыпанному мелким трахитным камнем.

Огромное пустынное пространство было усеяно отполированной временем галькой и покрыто твердой пленкой, сверкавшей на солнце, как бриллиант – результат испарения минеральных растворов, поднявшихся по мельчайшим трещинам из недр земли.

Жесткое, скользкое покрытие стало трудным испытанием для лошадей, и зачастую путешественникам приходилось покидать седла и продолжать путь пешком, ведя лошадей под уздцы.

К счастью, погода испортилась, и солнце затянула серая дымка, иначе отражение солнечных лучей от гладкой поверхности плоскогорья сделало бы передвижение просто невыносимым.

– У меня такое впечатление, будто мы идем по чешуе. Что ты на это скажешь? – спросил Джаг, выделывая замысловатые па, чтобы попасть ногой на крохотный пятачок нескользкой почвы.

– Некоторые называют эту корку "кожей ящерицы", – буркнул в ответ Кавендиш. – Настоящая мерзость! Видел бы ты себя со стороны: балерина, да и только!

– Не я выбирал направление! Ты говорил об оазисе, райском уголке...

Разведчик пожал плечами.

– Не все сразу, малыш. Мы переживаем трудный час, в этом я с тобой согласен, но... терпение... Наступит время радости.

Питая надежды на лучшее будущее, они продолжали, продвигаться вперед, оставляя за собой бескрайние пустынные пространства, мрачные каменистые гряды, выжженную дотла землю, покрытую стекловидной коркой и лишенную признаков жизни.

Вечерами, остановившись на ночлег, Джаг обычно делился накопившимися за день мыслями и впечатлениями, ибо лишь перед сном Кавендиш позволял втянуть себя в разговор.

В течение всего дня он только и делал, что ругался, кого-то проклинал, обрушивая свое негодование в большинстве случаев на воображаемого собеседника или на свою лошадь, в которой поочередно обнаруживал все мыслимые отрицательные качества, начиная от вялости и медлительности и заканчивая нервозностью и излишней резвостью. Иногда он изливал желчь на Джага, но делал это не прямо, а ограничивался нескончаемым брюзжанием. Когда Джаг отставал или просто замедлял ход, разведчик бурчал по поводу слишком медленного темпа, который, по его мнению, лишь продлевал их муки, а если Джаг вырывался вперед, он обвинял его в том, что тот взял сумасшедший темп и несется, словно подгоняемый страхом.

Вечерами же, сидя в темноте, поскольку дров для костра не было на многие мили вокруг, Джаг, не переставая жевать копченое мясо, ненавязчиво затевал разговор: вначале односложно говорил о себе, затем высказывал очевидные истины и избитые мысли, не умолкая до тех пор, пока его спутник, изнервничавшись от пустопорожней болтовни, не прерывал его громовым возгласом:

– Да когда ты, наконец, закончишь стрекотать? Ты так любишь звук своего голоса, что начинаешь думать вслух, где бы ни оказался!

– Говорят, что любой орган человеческого тела нормально функционирует лишь при условии его постоянной тренировки, – ответил Джаг. – Вот я и тренирую свой язык. Я разговариваю, чтобы не превратиться в глухонемого. И тебе предлагаю заняться тем же самым.

– Чепуха! Врожденные или приобретенные способности не забываются!

– Этого не скажешь, послушав, как ты чертыхаешься через каждую секунду... Ты знаешь эту местность, так почему же мы не можем выбраться отсюда, а?

– К памяти это не относится. Нет ничего более обманчивого, чем память. Время уничтожает запах падали, разрушает препятствия. А воспоминания приукрашивают прошлое, смягчают серые тона... Позже ты сам убедишься, что память сохранит только хорошее. В моих мозгах воспоминания о "коже ящерицы" не задержались!" Черт бы побрал эту скользкую пустошь! Мы уже почти неделю по ней топаем!

Действительно, уже шесть дней они продвигались по ровной, будто покрытой лаком, пустыне.

Далеко позади остались другие опустошенные районы, редкие леса, несколько покинутых жителями деревень, где путники останавливались, чтобы дать возможность лошадям восстановить силы.

– Может, лучше повернем назад? – спрашивал Джаг на каждом привале.

Кавендиш только отрицательно покачивал головой.

– Мы идем правильно, я в этом уверен. Более того, я это чувствую.

После такого заявления разведчик извлекал из своих скудных запасов любимую сигару медианитос, неторопливо раскуривал ее и, сделав пару затяжек, продолжал:

– Вполне естественно, что в последний раз, проезжая через эту местность, я не знал, что вскоре снова окажусь здесь. Может, поэтому дорога мне и не запомнилась. А если учесть, что тогда я был молод и нетерпелив...