Николай Буянов - Медиум

Николай БУЯНОВ

МЕДИУМ

ПРЕДДВЕРИЕ

Как Звезда вспыхнула на Земле, не видел никто. В те далекие времена здесь ещё не поселился человек. Полудикие племена, одетые в мохнатые шкуры, с кривоватыми грубыми копьями, изредка встречались далеко внизу, в зеленых долинах, где было тепло, росли деревья и паслись животные, дающие еду и шкуры для одежды. Выше в горы, где безраздельно властвовали камни и снег, они не рисковали подниматься.

Собственно, ещё долгие века эти места оставались такими же холодными и безжизненными. Ледники громадными языками спускались вниз, никогда не тающий снег сверкающими шапками покрывал недоступные вершины. Никакого движения здесь не было – не шумели деревья, не журчала вода, только вечный холод, который не могло растопить Солнце – яркое, маленькое и слепящее в бездонном небе, но такое же ледяное, как снег и камни…

Однако хозяева Звезды, более древние, чем сами эти горы, знали: рано или поздно человек достигнет этих мест. Срок придет. И тогда Звезда, представляющая собой сверхнадежное хранилище, вспыхнет, не оставив следа, и молодой Земле явится Шар.

Сами они не увидят этого. Их цивилизация доживала последние мгновения. (Что есть мгновение для цивилизации? Дни, месяцы, годы? Не все ли равно?)

Следующему поколению уже не дано будет умереть от старости – уйти в другой, лучший мир… Их ученые убедительно доказали: смерть физического тела не есть смерть индивидуума, а лишь подъем его из осязаемого мира в тонкий, где так же живут и мыслят и оказывают свое влияние на общую Гармонию, поддерживая равновесие темных и светлых сил.

Небольшое число из Них, те, кто обречен был на спасение, прожили в этом мире дольше остальных. Только спустя определенное время они узнали, как Небесный Огонь сплошным покрывалом укутал Землю, вспенил моря и океаны, превратив их в клубы пара, выжег мозг Земли, её душу, до неузнаваемости изуродовал её прекрасный лик, оставив черные провалы глазниц – там, откуда ушла вода…

Потом и до Них докатился этот Огонь – уже невидимый глазу, но оттого ещё более страшный.

Они не строили городов – в нашем понимании этого слова. Не создали диковинных машин, способных преодолеть земное притяжение. Их цивилизация шла по другому пути. Главным объектом их изучения стал мозг – его уникальная способность охватить разом микро – и макровселенную, находясь везде и нигде одновременно, общаясь с электронами атомов и с далекими звездами, посылая им сигналы со скоростью, в миллионы раз превышающей световую… От другой цивилизации, ещё более древней, чем сами, Они получили в наследство умение управлять силами природы – магию, не разделявшуюся тогда на цвета, – она служила одной-единственной цели: сделать жизнь лучше, поддержать расу в её стремлении к всеобщей гармонии.

За тысячи лет своего существования Они достигли небывалого расцвета и могущества… И все же их цивилизация была обречена. Наступил момент, когда в результате борьбы за существование Они разделились на два лагеря, породив агрессию и злобу… Кто-то из Них впервые сделал страшное открытие: Магия может быть с успехом применена для нападения и обороны… И начались войны – многие и многие века кармических войн, истощавших многострадальную планету. Некоторые пытались остановить надвигавшуюся катастрофу, но их голос тонул в общей какофонии, и тогда ученые сделали отчаянную попытку проникнуть в будущее.

Они долго не могли открыть секрет временных перемещений. Все опыты заканчивались неудачей… Может быть, это милосердные Боги пытались охранить их от потрясений? Кто знает… Но пытливые умы были настойчивы. Слишком много сил и средств было брошено в атаку, и слишком самоуверенны были они в своей гордыне, не терпевшей неудач…

И тогда, проникнув-таки в свое будущее и увидев его – ярко, во всем множестве ужасающих деталей, они познали настоящее, и их охватил ужас от содеянного.

НО БЫЛО ПОЗДНО.

– Вот она.

Ксилограмма – двенадцать гладко обработанных каменных пластин – была найдена на второй день раскопок. Профессор Начкебия опустился на корточки перед разломом в древней монастырской стене. Ее остатки, словно острые драконьи зубы, кое-где ещё торчали над ушедшим в глубину фундаментом. Строители, блин, подумалось ему. Не могли предугадать, с каким адским трудом кто-то, упрямый до фанатичности, через десять веков будет пробираться по этим лабиринтам к заветной цели, больше всего на свете боясь нарушить при этом неведомую гармонию древних. Тайну…

Поэтому (профессор со всей пролетарской прямотой предупредил: «Голову оторву тому мудаку, который…») – только кисточки, скребочки, совочки… Забудьте, что есть такое слово: «лопата». Лопата и раскопки – вещи несовместимые».

Георгий Начкебия поднял голову. «Солнце зло палило сверху, из бездонной синевы, так, что не спасали защитные очки. Сын гор. Он усмехнулся про себя. Сколько же сын не был дома? Гималаи – не в счет, это не Осетия… Только для совсем уж несведущего человека горы везде одинаковы – холод в сочетании с палящим солнцем, ледники, будто исполинские зеркала, хмурые кряжи, покрытые нетающим снегом… Камень – снег, камень – снег, белое – черное.

Монастырь Син-Кьен, на развалинах которого они трудились, был возведен за сто лет до гуру Падмы Самбхавы, при первом буддистском правителе Тибета Лангдарме, в эпоху «раннего буддизма» – не совсем научный термин, скорее, жаргон, который обозначал период проникновения учения Будды из Непала на Тибет и позже – в Китай. С тех пор трижды – во времена религиозных распрей в конце X века, затем два раза – в XV – монастырь выдержал тяжелейшие штурмы с применением стенобитных машин и последующие многомесячные осады… Монахи уходили от стен в глубокие подземные лабиринты, унося с собой священные реликвии, жили в кромешном мраке, забывая, что есть где-то солнечный свет, и белоснежные вершины, и воздух, чистейший, словно хрусталь, напоенный ароматами горных трав…

Кисточка в руках Георгия скользила по гладкой поверхности, испещренной клинописью. Ассистентка Настенька Фельдман, очаровательная ведьмочка-практикантка, сидела на корточках рядом, приготовив блокнот, и, затаив дыхание, следила за действиями профессора. Она была влюблена в Гоги до беспамятства (кабы не личное его расположение, сидела бы до седых волос в своем Козельске младшим научным сотрудником. А тут Тибет… Международная экспедиция! Она и мечтать о таком не смела.).

Древний манускрипт, переживший под развалинами, казалось, само Время, наконец-то предстал перед археологами – как живое свидетельство Истории. Тайной, почти божеством, достойным самого трепетного отношения. И теперь, это зная каждый, на несколько ближайших дней этот участок раскопа превратится в подобие операционной: днём – при ослепительном горном солнце, вечерами – при свете переносных ламп, работающих от старенького шумного движка.

Неподалеку от отгороженного квадрата, у дальнего края, сидел на камне старик в обветшавшей одежде. Он был здесь с того момента, как экспедиция развернула первые палатки. Уходил ли он спать или за едой – никто не знал. К нему успели привыкнуть за несколько дней, как привыкают к некой детали пейзажа. В первый день кто-то из молодых попробовал подойти, порасспросить на плохом английском, но старик только еле заметно качал головой: то ли не хотел вступать в переговоры, то ли не понимал языка. Его почему-то интересовали раскопки, притягивали, словно магнитом, хотя – Гоги голову готов был прозакладывать – понять что-либо стороннему человеку в действе со скребками-кисточками было совсем не просто.

– Кто это? – спросил он по-английски одного из местных, наемного рабочего.

– Тхыйонг, – чуть ли не шепотом ответил рабочий, косясь на неподвижную фигуру на камне. – Тот, Кто Знает.

– Откуда он пришел? Насколько мне известно, ближайшая деревня в шести днях пути к югу…

– Все так, сабиб… Но про них говорят, что они могут перемещаться по воздуху быстрее птицы. Сам я, конечно, не видел… Но так говорят.

– Он понимает санскрит?

– Он говорит на чанг-коре, северном наречии. Но, думаю, санскрит поймет тоже.

Они выбрались из раскопа.

– Как я выгляжу?

Настенька Фельдман запунцовела.

– Как всегда, Георгий Бадиевич, великолепно.

– Ну уж? По-моему, я насквозь пропитался потом и пылью.

Настоящий мужчина и не должен пахнуть французскими духами.

Он рассмеялся и чмокнул её в ушко.

– Ты прелесть, дорогая моя.

– Ну уж? – лукаво передразнила она его. – Так уж и дорогая?

Для кавказца все женщины – дорогие. Ладно, пойду на переговоры с тем аборигеном. Спрошу, может, ему надо что-нибудь. Заодно проверю, насколько я силен в санскрите.

Настенька с тоской посмотрела ему вслед. Вот именно: все женщины… А хочется, чтобы только она.

У старика было смуглое худое лицо, покрытое сетью морщин, будто земля в пору долгой засухи. Длинные седые волосы спускались по плечам, ещё сильнее подчеркивая темный цвет кожи, отчего лицо его напоминало негатив. Гоги не видел его глаз, они совершенно терялись среди морщин, но, подойдя поближе, он вдруг словно провалился в них, как в черный колодец… Он почувствовал странное свечение в их глубине – невидимое свечение черной дыры в далеком космосе. «Не впадай в маразм, – сказал он себе. – На тебя просто влияет местность. Атмосфера: раскопки, манускрипт, древние руны… А старик обыкновенный».