Василий Головачев - Камертон

Василий Головачев

Камертон

Солнце зашло. Весь западный склон небосвода заняла медленно надвигающаяся фиолетовая пелена облаков. Ветер уже давно затянул свой пронзительный вокал. Резко похолодало.

Прохожих на мосту через Днепр в этот предвечерний час не было, но Ивонину это обстоятельство лишь доставляло удовольствие: он любил с работы и на работу ходить один, настраиваясь на рабочий или «отдыхательский» режим в одиночестве. К тому же впереди была встреча с Ингой, и он шел и улыбался.

День закончился удачно: начальник отдела не тревожил, предоставив Ивонину право самостоятельно решить проблему компоновки спецконструкции, главный специалист отдела сделал пару глубокомысленных замечаний и тоже «умыл руки», таким образом, Ивонин в спокойной обстановке нашел решение, и теперь предстояло расчетами доказать его осуществимость. Ну а за это Ивонин не тревожился, теоретически он был подкован неплохо, как отметил с долей иронии начальник на оперативке, намекая на почти никакой опыт Ивонина как молодого специалиста.

Окончательно стемнело. Сине-фиолетовая стена туч придавила город обреченностью непогоды. Ветер усилился, хотя дождя еще не было; на мосту он свирепствовал вовсю, не опасаясь заблудиться на проспектах и улицах, в тупиках и двориках.

Ивонин поднял воротник плаща, прибавил шагу. Проводив взглядом переполненный троллейбус, он уловил сочувственный взгляд пожилой женщины и усмехнулся в душе: настроение, несмотря на непогоду, не ухудшалось. Для поэтической души Ивонина, как и для природы, плохой погоды не существовало.

На середине двухкилометрового пролета он вдруг почувствовал – не увидел или услышал, именно почувствовал, – что кто-то прячется в нише моста, на площадке, делавшей изгиб над опорой. Почему прячется? Потому что без причины никто сидеть у перил моста не станет, значит, прячется... или упал.

– Кто здесь? – негромко спросил Ивонин, останавливаясь.

Фонарь в этом месте только что погас, сгустив темноту. Страха Ивонин не ощущал, первый разряд по боксу неплохо гарантировал личную безопасность, но смутное беспокойство все же заставило его пристальнее вглядеться во мрак.

– Кто здесь? – повторил он громче. И вдруг ему показалось, что он... падает в бездонный колодец, зыбкие стены которого сложены из страха, боли, тоски и одиночества, – бесконечный колодец, пронизывающий Вселенную человеческих трагедий. Странным образом он увидел, как неведомо где оползень уничтожает несколько зданий на окраине какого-то города, – и получил укол пронзительной боли в сердце; увидел, как волна цунами, подхватив стоящие в бухте корабли, понесла их на берег и разбила о скалы, – обруч жаркой боли сжал голову; увидел, как падает с обрыва в реку поезд с горящим тепловозом; потом промелькнули видения автобуса, несущегося в пропасть; заливаемый водой поселок; снежный буран, ломающий домики экспедиции; падающая со стапелей на полигоне ракета; полицейские, разгоняющие демонстрацию, танк, стреляющий по белым трубам близкого города, и тысяча других событий, каждое из которых затрагивало какой-нибудь нерв и превращало тело в сплошной распухающий ноющий нервный ком...

И вдруг все исчезло. Ивонин ощутил себя на мосту, ветер яростно бросал в лицо пригоршни неизвестно когда начавшегося ливня.

Одинокий автобус обдал парапет рассеянным светом окон, и тут Ивонин увидел в углу ниши скорчившуюся фигуру. С минуту он приходил в себя, ни о чем не думая, даже не пытаясь дознаться, кто прячется в нише. Удар реакции от страшной цепи галлюцинаций был довольно сильным, лишь проезжавшая мимо колонна грузовиков привела его в чувство.

Как нарочно, ртутный фонарь над ним в это время вспыхнул, напомнив астрономический термин «пульсар». Ивонин наконец смог разглядеть, кто перед ним. Это был худой, нескладный пожилой мужчина, на лице которого выделялись лихорадочно поблескивающие глаза и яркие, словно искусанные, губы. Одет он был в черную кожаную куртку, чрезвычайно потертую на сгибах, серые бесформенные брюки, натянувшиеся на острых коленях, и тяжелые армейские ботинки с проржавевшими насквозь пряжками. Шею незнакомца укутывал лиловый шарф, тем не менее он дрожал так, что это было заметно даже на расстоянии.

Ивонин встретил его взгляд и ахнул: столько в этом взгляде было неистовой боли, тоски и отрешенности...

– Сердце? – подскочил к незнакомцу Ивонин, нагнулся. – Давайте помогу.

– Двадцать тысяч... – прошептал незнакомец невразумительно. – Восемь баллов... за три минуты...

Ивонин беспомощно оглянулся. В обе стороны мост был пуст, струи дождя превратили его в зыбкий хребет какого-то доисторического чудовища. Только сумасшедший мог решиться идти через мост пешком в такую погоду.

«У него бред, – подумал Ивонин, – и, как назло, ни одной машины. А может, все это чудится? Мне, а не ему?»

– Сейчас, – продолжал шептать обладатель кожаной куртки. – Сейчас пройдет... не волнуйтесь. – Болезненная улыбка исказила его губы, глаза постепенно обрели смысл, прояснились, боль стала покидать их. – Не надо искать машину, – продолжал он уже более внятно. – Ни один врач не в силах помочь мне, уж поверьте, Игорь.

– Откуда вы меня знаете? – хмуро удивился Ивонин.

Незнакомец сделал неопределенный жест. Улыбка его исчезла. Он ухватился за перила, медленно разогнулся и оказался на голову выше Ивонина. Со смешанным чувством жалости и недоумения тот отвел глаза от нелепого костюма незнакомца, потом снова посмотрел на его лицо. Страшно было видеть, как крупная дрожь колотит его тело, не затрагивая головы.

– Наденьте мой плащ, – решился молодой человек. – И пойдемте отсюда, а то промокнете окончательно. Я вас провожу.

– Не стоит. – Незнакомец отвел руку Ивонина и сморщился. Глаза его снова остекленели на минуту, так что Ивонин почувствовал раздражение и смутное недовольство собой. «Псих какой-то, – подумал он, вытирая лицо ладонью, – или наркоман... а я пристал со своей благотворительностью...»

– Так помочь вам? – почти грубо сказал он, хотя тут же смягчил тон. – Далеко идти?

Незнакомца стало корчить, судорога исказила лицо до неузнаваемости, оно стало страшным, как у эпилептика.

– О, черт! – Ивонин обхватил согнувшееся, бившееся крупной дрожью тело, не зная, что предпринять, беспомощно оглянулся. По мосту промчался желтый «Москвич», но водитель не заметил их возни, а может, не захотел остановиться. Инженер чувствовал в этот момент себя так глупо, что первой его мыслью было плюнуть и уйти. Но тут незнакомец снова забормотал:

– Еще волна... и еще семь тысяч... Иранское нагорье... три города полностью... не держите меня, не держите... мне легче.

Ивонин отпустил странного больного, тот с усилием разогнулся. Лицо у него стало серым, как бетон моста.

– Идите, – выдохнул он сквозь стиснутые зубы. – Я знаю, вы спешите, Игорь, идите, я сейчас справлюсь с приступом сам.

Инженер, наверное, выглядел довольно обескураженно, потому что незнакомец снова усмехнулся через силу.

– Зовите меня Михаилом, – сказал он. – Я не псих и не наркоман, и болезнь моя не входит в арсенал излечивающихся. Ни одна клиника мира не способна вылечить того, на ком отражается любое явление природы, чья нервная система способна ощущать зарождение циклона в Тихом океане и лесной пожар в джунглях Мадагаскара, вспышку на Солнце и падение вулканической бомбы... к сожалению, не только вулканической.

Мучительная гримаса перекосила губы Михаила, он с заметным усилием преодолел свой новый приступ. Что он почувствовал сейчас, какое событие? Ивонин понял, что принял слова Михаила за правду, и разозлился. Но тот вдруг улыбнулся и проговорил:

– Только что в Джайлаусском ущелье произошел обвал, есть жертвы... Вы не верите, я вижу, но не обижаюсь, привык. В современную эпоху мне никто не верит. А я в самом деле реагирую на все, что происходит в мире, просто крупные явления природы, сопровождающиеся большим количеством жертв, «забивают» основной фон мелких событий. Иногда бывает так больно, что хочется покончить с собой, иногда организм «сочувствует» мне, и я теряю сознание... Если хотите проверить, засеките время: только что на набережной грузовик наехал на тумбу и опрокинулся. А на проспекте Гагарина ветер повалил фургон на трамвайные рельсы, и трамвай врезался в него и загорелся. Завтра все это появится в газетах.

– Но это же страшно! – воскликнул Ивонин. – Это удивительно и страшно, если только это правда!

– Правда. – Улыбка у Михаила получилась совсем «человеческая», горькая и задумчивая. – Я ношу это в себе почти всю жизнь.

– И никто не знает этих ваших способностей?

– И сейчас никто, вернее, только вы. Раньше знали Кампанелла, Гострид, Абу-ль-Вефа, Соломон... Нас было трое, но наши товарищи не выдержали пытки жизнью, и теперь я совсем один, один вот уже около двух веков.