Грэм Макнилл - Последняя церковь (The Last Church)

Грэм МАКНИЛЛ

ПОСЛЕДНЯЯ ЦЕРКОВЬ

(The last Church)

Из сборника "Tales of Heresy"

Когда-то на ночных службах в церкви Молниевого Камня было многолюдно. Страх темноты заставлял людей искать убежище, и ночью в церковь стремилось гораздо больше народу, чем днем. Сколько себя помнил человек, именно ночью проливалась кровь, именно ночью случались налеты, чудовищные машины спускались на огненных крыльях, и воинственные громовые гиганты свирепствовали сильнее всего.

Память Урии Олатэра хранила образ этих гигантов, идущих в бой, еще с тех пор, как он был лишь ребенком. И хотя с того времени прошло семьдесят лет, Урия видел их так ясно, как будто это было вчера: высокие и не знающие жалости, они несли мечи, в которых были заключены молнии, и были облачены в шлемы с плюмажем и блестящие доспехи цвета зимнего заката.

Но ярче всего ему запомнилось ужасающее величие их фантастической, необоримой силы.

Жестокие войны, развязанные этими гигантами, сметали целые нации и их правителей, и целые армии захлебывались в крови и гибли в битвах, которых история не знала с начала времен.

Теперь война закончилась, и из сонма свергнутых деспотов, этнархов и тиранов выступил тот, кто спланировал всю эту последнюю мировую войну, — великий победитель, которому ныне принадлежала эта выжженная планета.

Казалось бы, что может быть лучше, чем окончание войны, но Урия, с трудом двигавшийся по нефу пустой церкви, покоя не чувствовал. В руке он нес свечу, и пламя ее мерцало и трепетало на холодном сквозняке, вздохами отзывавшемся в трещинах в камне и старом дереве дверей, ведущих в притвор.

Да, раньше ночные службы собирали много прихожан, но немногие теперь решались прийти в церковь: людей отпугивала насмешка и презрение, с которым теперь относились к верующим. Времена изменились — не то что в начале войны, когда напуганная паства искала утешения в словах священника, обещавших им покровительство милостивого бога.

Урия шел к алтарю, прикрывая шишковатой рукой слабый огонек свечи: он боялся, что даже этот последний источник света погаснет, если он отвлечется хоть на мгновение. Снаружи сверкнула молния, и церковные витражи вспыхнули в электрическом зареве. Священник сомневался, что кто-то из его прихожан решится бросить вызов грозе, чтобы присоединиться к нему в молитвах и пении гимнов.

Холод непрошенным гостем проникал до самых костей; Урии казалось, что эта ночь особенная, наполненная неким неповторимым смыслом, но в чем тот заключался, он не мог определить. Он отогнал это необъяснимое чувство и преодолел пять ступеней, ведущих к престолу.

В центре престола стояли часы из бронзы, их металл потускнел, а стекло циферблата треснуло; рядом лежала толстая книга в кожаном переплете, окруженная шестью незажженными свечами. Урия осторожно приблизил свою тонкую свечу к каждой из них по очереди, и постепенно церковь наполнилась долгожданным светом.

За исключением потолка, внутреннее убранство церкви не отличалась ни роскошью, ни необычными деталями: традиционный длинный неф, по обе стороны от него — простые деревянные скамьи, пересекающий его трансепт, а за ним — отгороженная занавесом алтарная часть. К верхним хорам вели лестницы в северном и южном трансептах, и широкий притвор создавал галерею, предшествовавшую внутреннему пространству самого храма.

В церкви становилось светлее, и Урия грустно улыбнулся, заметив, как блики света отражаются от черного циферблата часов. Хотя стекло покрылось трещинами, золотые, инкрустированные перламутром стрелки сохранили свое изящество. Сквозь окошко у основания корпуса был виден часовой механизм, но зубчатые колеса в нем никогда не поворачивались, и медные маятники замерли неподвижно.

Еще нерадивым юнцом Урия объездил весь свет и в одном из путешествий украл эти часы у чудаковатого мастера, жившего в серебряном дворце в горах Европы. Весь дворец был уставлен тысячами необычных часов, но теперь он исчез, сгинул в одном из бесчисленных сражений, что разгорелись на континенте и в которых огромные армии шли на бой, не думая о том, какие замечательные вещи гибнут в безжалостной буре войны.

Урия подозревал, что эти часы — единственные в своем роде, так же, как и его церковь.

Тогда он бежал из дворца, а часовщик в высоком окне посылал вслед ему проклятия, кричал, что часы отсчитывают время до судного дня и пробьют, когда начнется конец света. Урия лишь посмеялся над безумными речами мастера и преподнес часы в подарок удивленному отцу. Но после огненной бойни при Гадуаре он забрал часы из разрушенного дома, ранее принадлежавшего его семье, и принес их в церковь.

С того дня часовой механизм не издал ни звука, но Урия все равно боялся услышать однажды его перезвон.

Он задул принесенную свечу, положил ее в неглубокую чашу перед алтарем и, вздохнув, опустил ладонь на мягкую кожу книжного переплета. Как и всегда, от книги исходило умиротворение, и Урия задумался, что же помешало прийти сегодня в церковь тем немногим горожанам, кто еще сохранил веру. Церковь стояла на срезанной вершине высокой горы и добраться сюда было нелегко, это правда, но обычно это не останавливало его уменьшающуюся паству.

В далекие времена эта гора была высочайшим пиком на исхлестанном штормами острове; вечно окутанный туманами, он был связан с материком сверкающим серебряным мостом, но в ходе древних гибельных войн часть океанов испарилась, и остров превратился в скалистый мыс, выступающий в сторону моря от земли, что когда-то, как говорили, правила миром. На самом деле именно уединение, в котором оказалась церковь, и позволило ей выстоять под напором «разума», пропаганда которого ураганом пронеслась по планете в соответствии с приказом ее нового повелителя.

Урия провел рукой по лысому черепу, чувствуя, как высохла покрытая старческими пятнами кожа, на которой выступал длинный шрам, протянувшийся от уха к затылку. Снаружи послышался шум — звук тяжелых шагов, голоса, — и он повернулся к дверям свой церкви.

— Как раз вовремя, — заметил он, взглянув еще раз на неподвижные стрелки часов. Они показывали без двух минут полночь.

Высокие двери притвора широко распахнулись, и внутрь ворвался холодный ветер; он вихрем пронесся над ровными рядами скамей, всколыхнул пыльный шелк и бархат хоругвей, свисавших с верхних галерей. Сквозь дверной проем была видна сплошная пелена бесконечного дождя, ночное небо прорезала молния, вслед за которой прогрохотал гром.

Урия прищурил глаза и плотнее запахнулся в шелковую ризу, стараясь защитить от холода измученные артритом кости. В дверях притвора возник высокий силуэт, голова человека была покрыта капюшоном, с плеч ниспадал длинный багряный плащ. За спиной пришедшего Урия видел оранжевое зарево факелов в руках целого войска темных фигур, оставшихся под дождем. Как он ни вглядывался, старые глаза не могли рассмотреть в этих фигурах ничего, кроме отблесков огня на металле.

Наемники, забредшие сюда в поисках добычи?

Или… вовсе не наемники.

Человек в плаще вошел в церковь и прикрыл за собой двери. В его движениях, полных почтения, не было суеты, и двери затворились мягко и осторожно.

— Добро пожаловать в церковь Молниевого Камня, — сказал Урия, когда незнакомец повернулся к нему. – Я как раз собирался начать полунощницу. Может быть, ты с друзьями присоединишься?

— Нет, — ответил мужчина и отбросил с головы капюшон, под которым открылось строгое, но незлое лицо — лицо, примечательное своей непримечательностью и совершенно не соответствовавшее его военной выправке. — Мои друзья не захотят.

Кожа мужчины загрубела и загорела от жизни под открытым небом, темные волосы были стянуты в короткий хвост.

— Как жаль, — сказал Урия. — Моя ночная служба довольно известна в этих местах. Ты уверен, что они не согласятся войти?

— Уверен, — подтвердил мужчина. — Им и без этого хорошо.

— Без чего? — съязвил Урия, и незнакомец улыбнулся.

— Среди тебе подобных редко встретишь человека с чувством юмора. Насколько я могу судить, люди твоего сорта обычно угрюмы и мрачны.

— Моего сорта?

— Священники, — пояснил гость с такой злостью, будто само слово казалось ему пропитанным ядом.

— Боюсь, ты встречал неправильных священников, — ответил Урия.

— А разве есть правильные?

— Конечно. Хотя, учитывая нынешние времена, слуге божьему нелегко сохранять бодрость духа.

— Воистину так, — согласился незнакомец и медленно пошел вдоль нефа, прикасаясь рукой к деревянным скамьям. С бьющимся сердцем Урия заковылял от алтаря навстречу гостю: он чувствовал, что под внешним спокойствием в этом человеке скрывается явственная угроза, что он опасен, как бешеная собака, которую удерживает только истершаяся веревка. Этот человек любил насилие, и хотя Урии он ничем не угрожал, священник чувствовал в нем что-то зловещее.