Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов
– Пакет вскрою немедленно, поднимаю по боевой тревоге бригаду и в полной боеготовности выдвигаюсь в Москву. А что вообще происходит, Михаил Андреевич?
– На товарища Сталина было совершено покушение. Он тяжело ранен и находится вместе со мной и Буденным в тринадцатой поликлинике, где его оперируют. Задача батальона, который прибудет ко мне, обеспечить охрану товарища Сталина. Еще есть вопросы?
– Вопросов нет. Приступаю к выполнению поставленной задачи, – четко ответил Кирсанов, включив режим берсерка. Теперь эти сметут все и всех, кто встанет у них на пути.
Я едва успел положить трубку телефона, как в кабинет ворвался один из моих бойцов.
– Командир, у нас проблема! – выпалил он. – Нужна кровь для переливания, а никто не знает, какая группа у товарища Сталина. И реактивов, нужных для определения, здесь нет. А проводить операцию сейчас без переливания невозможно.
Хм, кровь. Какая группа у Сталина, я прекрасно знаю. Точно такая же, как и у меня. Это я еще по своей прошлой жизни помню. Вычитал где-то, что у Сталина, Ленина, Гитлера и Путина была вторая группа. Прямо как у меня.
Так, стоп! Кровь! Такая же группа, как у меня! Моя кровь! А мой организм обладает повышенной регенерацией! Так, может, и моя кровь сможет в этом вопросе помочь Сталину?
Предупредив всех о прибытии моего шурина, которого все знали лично, с подкреплением, а также батальона из бригады спецназа, и еще раз напомнив, что внутрь здания могут войти и выйти из него лишь Сазонов, Берия и главный хирург Красной Армии Бурденко, я отправился в операционную.
– Слушайте меня внимательно, Людмила Васильевна, – обратился я к хирургу. – Сейчас вы возьмете у меня кровь и перельете ее товарищу Сталину. Крови вы возьмете столько, сколько потребуется. Насколько я знаю, вполне можно потерять полтора-два литра и остаться в живых. Вот столько вы и возьмете. Смешивать кровь еще с чьей-то я вам категорически запрещаю. Вы хорошо меня поняли?
– Вы можете не выдержать такой кровопотери и умереть. – Хирург произнесла это так, словно просто констатировала факт.
– Есть мнение, товарищ доктор, что я не умру. Так что приступайте. Обо мне не думайте. Сейчас главное – это спасти товарища Сталина.
…Очнулся я через сутки. Перед глазами устроили хоровод черные мушки. Штормило так, слово перед этим дня три только и делал, что вливал в себя алкоголь. Чувствовал я себя, как высушенная на солнце таранька. Внутри меня была великая сушь. По-моему, такое бывает при большой кровопотере. Интересно, сколько крови из меня выкачали? Хотя если я все еще жив, то не так уж и много.
Заметив, что я очнулся, ко мне тут же подскочила пожилая санитарка. По-моему, та, которую я спрашивал о телефоне.
– Очнулся, милок? – как-то ласково, заметно окая, спросила она. – Ну и слава богу. – Она оглянулась вокруг и быстро перекрестилась. – На-ко вот, попей. Тебе сейчас пить больше надо. Это же столько кровушки-то у тебя взяли. – Она поднесла мне к губам поилку в виде небольшого чайничка.
Боже! Это не вода! Это нектар, амброзия. Я пил и не мог напиться. Когда жажда совсем на чуть-чуть поутихла и горло перестало драть, словно наждачной бумагой, я, оглядевшись, с тревогой спросил:
– Где товарищ Сталин?
– Здесь он, здесь. Ему в соседнем кабинете палату организовали. Слава тебе, господи, успели спасти его, родимого. – Санитарка смахнула с глаз слезу. – Сам Николай Нилыч Бурденко вместе с нашей Людмилой Васильевной оперировал. Сказал, еще бы чуть-чуть и… – Пожилая женщина не выдержала и, закрыв лицо руками, зарыдала.
– Так что же вы плачете-то? – Я попробовал сесть в кровати, и у меня это, как ни странно, получилось. – Как вас по имени-отчеству?
– Екатерина Даниловна… – Санитарка достала из кармашка платочек и вытерла слезы. – Как тут не заплакать, ежели спужались все? Это ж не кого-то там, а самого нашего товарища Сталина изверги, чтоб им пусто было, гадам, поранили так. Ой, чего это я, старая, заболталась-то? – Она спохватилась. – Мне же велено было, как вы очнетесь, сразу об том доложить, а я и забыла… – Она, прихватив с собой поилку, опрометью выскочила за дверь.
Через минуту дверь вновь открылась, и вошла здешний главврач Людмила Васильевна. Я как раз, преодолевая слабость и головокружение, смог нормально сесть, опустив ноги на пол. Хорошо хоть брюки не сняли, а то неудобно было бы предстать перед женщиной, хоть и врачом, без штанов. Хотя я за последнее время столько в госпитале провалялся, что особо и не стеснялся.
– Михаил Андреевич, вам нельзя вставать! – Доктор подскочила ко мне и попыталась вновь уложить меня в кровать. – Вы еще слишком слабы. У вас взяли слишком много крови.
– Есть мнение, товарищ доктор, – я слегка улыбнулся: частенько я стал употреблять это сталинское выражение, – что вставать мне уже можно. Как состояние товарища Сталина, и почему он все еще здесь, а не в Центральном госпитале?
– Состояние товарища Сталина стабильное. Но… – она замялась, – я даже не знаю, как такое возможно: заживление ран и послеоперационного шва идет прямо на глазах. Это просто чудо какое-то. Конечно, помогло переливание крови, но я такого никогда еще не видела. А перевозить отсюда больного я запретила, и товарищ Бурденко со мной полностью согласился. Ранение слишком тяжелое, и перевозка может только ухудшить состояние товарищ Сталина.
– Никаких чудес, Людмила Васильевна. Такие люди, как товарищ Сталин, рождаются раз в тысячу лет. Но все же вам лучше забыть обо всем, что вы здесь видели. Для вашего же блага… – Я посмотрел в глаза доктора.
– Да-да, конечно, – заторопилась она, – товарищ Берия сказал то же самое.
– Ну вот видите. Все верно. Кстати, сколько крови у меня взяли? А то чувствую я себя как высушенная вобла.
– Первый раз почти литр и повторно еще 0,7 литра. Я вообще удивляюсь, что вы так быстро пришли в себя.
В этот момент вошел Буденный. Левая рука у него была забинтована выше локтя и лежала на перевязи. Доктор только кивнула и молча вышла в коридор.
– Очухался? – спросил Семен Михайлович, садясь на стоящий рядом табурет. – Ну и то дело. Ох и испугался я, Михайло. В Гражданскую под пули ходил и не боялся, а тут аж поджилки тряслись. – Он огладил свои знаменитые усы. – А ты молодцом. Я тебе теперь по гроб должник. За него… – Он кивнул куда-то в сторону, но я прекрасно понял, о ком идет речь.
– Как он? – спросил я.
– Бурденко говорит, что самое страшное позади. Сейчас с ним Николай Нилыч постоянно находится. Один раз пришел в
