Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
– Два раза в одно место не падает снаряд, выпущенный из одного орудия с неизменными установками прицела, – меланхолически уточнил подполковник Уваров, моментами умевший быть удивительно занудным (это уже мысль Анастасии). – В любом другом случае шансы абсолютно одинаковые. Видели, знаем. И нормальный солдат прячется в воронку не по названной вам «теории вероятностей», а просто потому, что она является естественным укрытием…
Он взял папиросу из открытой коробки, к которой потянулся рукой тремя минутами раньше. Размял, закурил и продолжил. – Поэтому, естественно, куда-то ещё перемещаться смысла нет никакого…
Только Настя ощущала, сколько внутренних сил стоило Уварову вести себя таким вот образом: ничего по-настоящему не понимая, держаться, как положено командиру на передовой. Ей не пришлось видеть, но многие «печенеги» рассказывали про бой под Берендеевкой. Был момент – рванул на краю заболоченной речки тяжёлый снаряд. Кого оглушило, кого кинуло лицом в дно окопа. А капитан Уваров стряхнул со щёк и фуражки грязь и продолжал тем же тоном прерванную разрывом фразу. Бойцы имеют право бояться смерти, командир – никогда. То, что она сейчас чувствовала к Валерию, была уже не просто любовь. Нечто гораздо большее!
– А скажите мне, пожалуйста, Иван Романович, – обратился подполковник к Катранджи, – чем был вызван ваш столь эффектный прыжок? Я, как начальник вашей охраны, должен быть в курсе… Стиля ваших реакций, так скажем. Иначе, в другом подобном случае, можем и не успеть… – Сейчас он вполне относил действия Кристины к общей схеме действий своего подразделения.
Официанты, появившиеся из недр ресторана, вообще ничего не видевшие и не понявшие в случившемся, начали, наконец, накрывать стол.
– Да вот знаете ли, Валерий Павлович, – ответил Ибрагим, торопливо проглотив налитый ему Уваровым фужер «для снятия стресса», никого не ожидая и не чокаясь, – я давно научился улавливать грозящую МНЕ опасность и реагировать мгновенно, не задумываясь об окружающих. Плохо это или хорошо, отдельный вопрос. Пофилософствуем при случае, если ещё поживём, но сейчас я надеялся, почти даже был уверен, что с этого обрыва долечу до воды. Ещё когда я был совсем мальчишкой, мы прыгали со скал в море. Я – сын паши, друзья мои, с детьми водоносов и ночных грабителей с тридцати метров в сильный прибой нырял и оставался жив. Отец, когда ему доложили, одобрительно поцокал языком: «Мужчина растёт. Тру́сы мне не нужны!»
– Здесь бы – не долетели, – мягко сказала Кристина. – Формулу расчёта траектории приводить не буду, но точка падения оказывалась в семи метрах от уреза воды. При самом сильном толчке. Учтите угол снижения дна – чтобы выжить, вам не хватало пятнадцати метров по горизонтали или двадцати тысяч джоулей кинетической энергии на начальной ветке траектории…
– И ты это просчитала? – ошарашенно спросил турок.
– В чём вопрос? – почти так же, но без эмоций на лице и в голосе удивилась Кристина. – Когда вы кидаете камень в цель, ваш мозг успевает оценить его вес, расстояние до цели, нужную степень поворота всех суставов, натяжение связок, силу, необходимую для срабатывания всех сгибающих и разгибающих мышц… Вас это никогда не удивляло?
Странно, что никто из присутствующих ещё не попытался (или не захотел?) начать практическое обсуждение настоящих причин случившегося.
Так, если с другой стороны подойти – «а чего – случившегося?» Уваров видел только прыжок Катранджи в сторону обрыва. Кристина исполнила свой долг в рамках данного факта. Удолин почуял острый дискомфорт от ощущения «постороннего неведомого». Анастасия и её подруги-подчинённые среагировали на профессором же обозначенную и лично для них сформулированную и указанную цель. Басманов видел неуместный в мирной обстановке разворот башен «Гебена» в их сторону. Его эмоциональная или профессиональная реакция фактически спровоцирована тем же Удолиным.
И что в сухом остатке?
Как говорится – прокурору предъявлять нечего.
Конечно, предъявлено будет – просто чтобы всё было по справедливости. Не положено в порту боевому кораблю башнями вертеть? Не положено. Даже винтовку или пистолет, неважно, заряжены они или нет, солдату с первого дня службы строго-настрого запрещается в сторону живых людей направлять. Известно, раз в год и палка стреляет. Обычное оружие – гораздо чаще.
Уваров про себя усмехался. Надо же, как судьба над ним и всеми здесь присутствующими развлекается-то! Катранджи получил всё, что хотел, мало ему Одессы показалось. Добился поездки этой, сопровождения того же самого. Напросился, можно сказать! А в армии не зря говорят: «Ни от чего не отказывайся и ни на что не напрашивайся!»
Кристина тебе, видишь ли, понравилась. Ну и обхаживал бы, как всякую нормальную девицу, дворцами над южными морями, яхтами да бриллиантами соблазнял. Нет – «чтоб опять личной телохранительницей была». А Пушкина подзабыл: «Чтоб служила мне рыбка золотая, и была бы у меня на посылках». Посмотрим теперь, кто у кого и кем будет. Валерию приходилось видеть подобные мезальянсы[174]. Господин генерал-лейтенант, гроза корпуса, а то и округа, женившись на гувернантке своих детей, неожиданно быстро превращался в безнадёжного «подкаблучника». А уж с наследницей древнего рода шляхтичей Волынских, один из которых само́й императрице Анне Иоанновне «кондиции»[175] диктовал, наплачется сын провинциального паши, ох и наплачется. Да и то при условии, если Кристина захочет принять его «кондиции». Вдруг ей жизнь русского подпоручика покажется привлекательнее, чем даже «законной жены» восточного деспота?
Он перемигнулся с Анастасией, та поняла, кивнула.
Полковник Басманов первым делом позвонил командующему Средиземноморской эскадрой вице-адмиралу Кетлинскому Казимиру Филипповичу, участнику фантастической операции по спасению адмирала Колчака и вообще весьма умному человеку.
Не требовалось каких-то специальных объяснений. Вице-адмирал совершенно отчётливо представлял разницу положений его и полковника, по совсем иной, чем официальная, «табели о рангах».
Если с самим Верховным Правителем Врангелем, морским министром Колчаком и прочими фигурами того же уровня Михаил Фёдорович разговаривает пусть и со всем пиететом, артикулом определённым, учитывая и чины, и возраст, но несколько небрежно, что ли. То, что Басманов, лично не присутствовавший на «Гебене», прекрасно осведомлён о «происшествии» и его последствиях, причём раньше и куда подробнее его самого, адмирала почти не удивило. Что-то о сверхъестественных способностях полковника и его друзей Кетлинский знал, о многом догадывался.
– Ты, Казимир Филиппович, – как требовали приличия, не приказал, а попросил Басманов, – объясни, что там у тебя на флоте творится.
Уж ему-то, в отличие от всех присутствующих на веранде ресторана, ни о чём «невероятном» задумываться не нужно было. Насмотрелся он такого во всех видах и проявлениях. Было и в Москве, было и в Южной Африке.
– Только чтобы это было сделано в полной тишине и тайне. Что бы там на самом деле ни случилось, на «Гебене» твоём и вокруг – докладную вели составить, не выходящую за пределы вероятности. Люди, впавшие в беспамятство, скоро в себя придут. И едва ли что-нибудь связное рассказать смогут. Но ты немедленно, именно немедленно, пока разговоры не пошли, флагманского медика и судовых врачей проинструктируй. Пусть объявят, что произошло какое-то отравление… Продуктами разложения плохого турецкого пороха или снарядной взрывчатки. Я артиллерист, с похожими случаями сталкивался. Иного объяснения такого массового помутнения сознания всё равно не придумать. А я попозже своих специалистов пришлю, когда с участниками этого «наваждения» нормально можно будет побеседовать. А «наверх» пока можно не докладывать, рядовой, в общем, случай, вполне в компетенции местных инстанций.
Кетлинский ответил, что понял, да и как не понять? Человек, поучаствовавший в спасении заведомо расстрелянного Колчака, в последующем разгроме даже теоретически непобедимого британского флота (три старых русских броненосца, пусть и модернизированных, и один «условно боеспособный» линкор никак не могли выиграть бой с шестью настоящими супердредноутами, однако выиграли, принудив англичан к капитуляции), давно воспринимал происходящее как данность. Отчего относился к любым мнениям и советам Басманова и прочих причастных к созданию Югороссии особ, как к истине в последней и окончательной инстанции, не затрудняя себя ненужными размышлениями. Следствие на флоте безусловно будет проведено, но ни один из его выводов, расходящихся с предложенной версией, наружу не выйдет. А уж что там на самом деле произошло – Михаил Фёдорович объяснит впоследствии, если сочтёт нужным.
Такую для себя жизненную позицию избрал адмирал, здраво осознав ещё пять лет назад, что существуют в мире вещи, вникать в которые не столь опасно, сколько бесполезно. Живём вот на свете исключительно благодаря этим странностям, и слава богу.
