Игорь Николаев - Вся трилогия "Железный ветер" одним томом
— Сидите, — все так же кратко попросил, почти приказал он вскочившему, было, Поволоцкому. — Я постою. Говорите, времени мало.
— Проблема не в том, что не хватает хирургов, но и в том, что мы плохо организуем то, что есть, — четко и по сути сказал батальонный хирург.
— Спасибо, «Начала…» Пирогова я более или менее помню.
— В двадцать первом году Оппель написал статью, посвященную проблеме оказания помощи при катастрофе в подводном городе, с множеством пострадавших за раз, — Поволоцкий достал из кармана листок, на который выписал цитату, найденную Юдиным в своей обширнейшей библиотеке, и с выражением прочитал. — «Вся зона эвакуации должна превратиться в гигантский госпиталь, где каждому пострадавшему будет оказана помощь по единому шаблону, в том месте и в таком объеме, которые обеспечат наилучшее использование медицинских сил и средств для возвращения к нормальной жизни и работе наибольшего количества пострадавших».
— Оппель? — едва ли не с презрением отозвался Вишневский. — Он занимался не военной хирургией, а проблемами подводных работ. Где вода, а где война? Молодой человек, вы тратите мое время впустую.
— Все так, — не смутился Александр, именно этого возражения он ждал. — Но Оппель единственный человек, который в двадцатом веке задался вопросом — что делать с тысячами единовременно пострадавших, которых негде будет разместить. И дал ответ — не противопоставлять лечение и эвакуацию, а сочетать их.
— Утопия, — отрезал Вишневский. — Для этого нужно превратить весь фронт и тыл в клинику с единым руководством.
Поволоцкий подавил улыбку. То, что «знахарь» ответит именно так, Юдин предсказал почти дословно. Заклятые враги прекрасно изучили образ мышления друг друга.
— Так давайте превратим. Большая часть врачей, которые сейчас пытаются лечить раненых, схватятся обеими руками и всеми зубами за хорошее единое руководство по военно-полевой хирургии.
— Так что же вы ко мне приехали? Делайте, а мое место у раненых, — с этими словами Вишневский уже с нескрываемым нетерпением посмотрел на занавеску, заменяющую дверь в его закутке.
— Ваше место там, где вы принесете наибольшую пользу родине. А таковую вы принесете, составляя руководство и обучая хирургов.
— Кто вы такой, чтобы мне указывать? Что вы вообще видели на этой войне?
— Барнумбург, первый штурм, — с достоинством ответил Поволоцкий.
Вишневский помолчал, кривя губы в непонятной гримасе.
— Моя честь хирурга не позволяет покинуть… — «знахарь» красноречивым жестом обозначил все пространство вокруг. — Извините, — чуть более доброжелательно добавил он.
— Вы ставите свою честь выше пользы родине, — жестко произнес Александр, глядя прямо в уставшие, воспаленные глаза коллеги, Вишневский буквально вскинулся на месте, но батальонный хирург продолжал, не давая тому вставить слово. — Однажды Диоген заметил родосских юношей в богатых одеяниях. Он сказал: «Это спесь». Потом он увидел спартанцев в поношенной, рваной одежде и сказал: «Это тоже спесь, но иного рода». История в точности про вас. Вы как тот спартанец в лохмотьях.
Вишневский склонил голову на бок, став похожим на старого мудрого филина. Против ожиданий, он не разразился гневной отповедью, слова будто замерли, балансируя на кончике его языка.
— И много вас там таких, готовящихся работать? — внезапно спросил «знахарь».
— Пока двое, считая меня, — честно ответил Поволоцкий.
— И кто же второй? — вопросил Вишневский, вновь теряя интерес к беседе, скорее для порядка.
Этого момента Поволоцкий ждал и готовился к нему, оттачивая каждое слово, мельчайшие оттенки интонации.
— Один знаменитый московский хирург, — произнес он с кажущимся безразличием.
— Что?! — возопил Вишневский и мгновенно умолк, словно схватил сам себя за горло, задушив возглас. Вот теперь его действительно проняло. Хирург быстро и нервно заходил по клетушке, поджав губы и щелкая пальцами, словно играя на кастаньетах. Затем остановился, так же внезапно, как сорвался с места.
— И вы полагаете, один знаменитый московский хирург станет работать с людоедским доктором, — ядом, которым Вишневский приправил эту недлинную фразу, можно было отравить целый полк «семерок», а может быть и дивизию.
— Он будет.
— Уверены?
— Знаю.
— Ага… Значит, вы парламентер? — в голосе «людоедского доктора» проскользнуло уже неприкрытое уважение.
— Да.
На лице Вишневского отразилось искреннее страдание. Он посмотрел в сторону операционной.
— Вы знаете, сколько сегодня мне привезли раненых?
— Человек пятьдесят?
— Сто сорок. Внезапный артналет… Я только-только наладил какое-то подобие нормальной работы…
— Вам привезут меньше в тот день, когда война кончится. Давайте сделаем так, чтобы это случилось поскорее, — искренне произнес Поволоцкий. — Ей богу, Александр Александрович, я вас понимаю как никто, сам бы хоть сейчас скальпель в руки и… — он с тоской взглянул на свои пальцы. — Но вы принесете в разы больше пользы, если научите других, как надо оперировать… «по-людоедски».
Вишневский задумался.
— Ждите, — сказал он и вышел стремительным шагом, только занавесь всколыхнулась.
Поволоцкий подождал, сидя на койке. Затем походил по каморке — три шага в одну сторону, столько же в противоположную. Снова сел, от нечего делать пригладил бороду. Представил обед, который сейчас можно было бы съесть. В конце концов, просто задремал, привалившись к прохладной и чуть шершавой стене.
— Отдохнули? — резкий голос Вишневского вырвал его из полусна.
За время своего отсутствия «знахарь» переоделся в длинное пальто-шинель, на редкость потрепанного вида, под мышкой он зажал древнюю пыжиковую шапку. Только сейчас Поволоцкий по-настоящему понял, насколько в действительности работа в диких краях изменила «знахаря». Даже в окружении цивилизации Александр Александрович жил, словно среди джунглей Африки — готовый в любой момент взять старый чемоданчик и отправиться в неизвестность.
— Не видели ключ от моего чемодана? — спросил Вишневский. — А, я ведь его сам и держу. Чертова рассеянность. Что ж, поехали к господину… Юдину, — и пробормотал себе под нос. — Такая встреча стоит того, чтобы на ней присутствовать.[19]
Глава 9
— Холодно, — сказал Крамневский, запахивая бушлат.
Тихий океан всячески старался убедить, что его название — большая ошибка человечества. Штормило, солнце скрылось за низкой пеленой туч. Ветер гнал их косматые туши вскачь, как табун призрачных серых коней, окутанных туманными попонами. Высокие волны бросались на сине-черные борта «Бурлака», яростно терзая металл обшивки, жадно выискивая малейшую щель. Не находя, с разочарованным шипением и плеском откатывались назад, чтобы собраться с силами и повторить атаку. И снова, и снова…
Такое оно, море… подумал Крамневский. За миллиард лет до того как первая обезьяна слезла с дерева, океан уже был стар и мудр. Пройдет время, не станет людей, а море наверняка останется, и ветер все так же будет гнать волны вдаль, за горизонт… Что для природы миллион-другой годков?
Илион вновь поежился. Сырость окутала судно-док словно плотное облако, по недоразумению перепутавшее небо с океаном. Ветер срывал с пенных гребней волн пригоршни воды и изо всех сил швырял их как можно выше, стараясь достать до прогулочного мостика. К площадке, огороженной прочными перилами, долетала лишь мелкая водная взвесь, но ее хватало, чтобы пропитать каждую нитку. Словно выражая солидарность коллеге снизу, тучи в поднебесье проливались мелким, противным дождем.
Крамневский замерз, но упрямо оставался на своем месте. Крепко ухватившись за перила покрасневшими ладонями, подставив лицо промозглому ветру и каплям воды. Подводники — совершенно особые люди, только они в полной мере знают, насколько прекрасен океан, особенно в сравнении с теснотой субмарины. Только тот, кто неделями заперт в стальной консервной банке, на глубине сотен метров, может по-настоящему наслаждаться штормом и дождем.
Через несколько дней пятидесятитысячетонный самоходный док минует Огненную Землю и обогнет южноамериканский материк. Далее, под прикрытием отдельного соединения американского флота дойдет до мыса Кабу-Бранку, где «Пионер», наконец, покинет колыбель «Бурлака» и уже в одиночку, под водой, отправится дальше. На север, к точке с приблизительными координатами шестьдесят градусов северной широты и тридцать градусов западной долготы. Первоначальный план подразумевал проводку дока через Панамский канал, но слишком уж это людное место. Наверняка главный проход между двумя величайшими океанами плотно просматривается английской агентурой. А все, что знают англичане, знают и загадочные «семерки». По уму, «Пионеру» следовало бы отправиться в самостоятельный скрытный путь еще раньше, но иначе не успеть с монтажом главных функциометров радиоразведки.
