Чебурашка (СИ) - Дмитрий Ромов
Наступает мёртвая тишина. Цеп падает, как подкошенный, и трибуны взрываются диким воплем. Рефери бросается к поверженному противнику и начинает считать.
— Один, два, три…
Хрен ли там считать-то. И так всё ясно. Цеп пытается подняться, но падает и уже лежит спокойно, глядя на пальцы над собой.
— … семь, восемь, девять…
Я стою посреди ковра, залитого кровью и ищу глазами своих болельщиц. Вика кричит от восторга, Наташка радостно машет рукой, а Катя тихо мотает головой, и по щекам её текут слёзы… Да уж, зрелище не для слабонервных.
Цеп, наконец, поднимается и стоит, понуро опустив голову. Юрик пытается перекричать толпу, но это не возможно, тем более, что горны и барабаны тоже играют на их стороне.
Рефери жестом подзывает меня, берёт нас с Цепом за руки и под вопли болельщиков поднимает мою руку. Я подхожу к Цепню и, притянув за шею его голову, прикрываю глаза и включаю свой световой меч.
— Завтра утром ты пойдёшь в милицию с повинной, — говорю я, — и расскажешь всё о своём участии в похищении Кати. Расскажешь, всё что знаешь о Парусе, Аркане и других преступниках и преступлениях, в которых участвовал. Ты ничего не утаишь и сдашь всех.
Я отпускаю его и легонько шлёпаю по щеке, а он молча таращится, хлопая глазами. Надеюсь, он понял, что я сказал.
Ко мне подбегают Миха, физрук и боксёр, а потом и все остальные. Все, кто есть в зале. Меня подхватываю на руки и начинают подбрасывать.
— Не забудьте поймать! — кричу я, но меня никто не слышит.
Кто-то, наверное Юрик, врубает Квинов. We Are the Champions. Ну, а что же ещё! Мы чемпионы, мой друг…
Ну, а на следующий день заканчиваются занятия и вечером начинается праздник. Новогодняя дискотека в актовом зале. Я приглашаю Катю, чтобы она немного развеялась и отвлеклась от тревог и волнений последних дней. Правда, уделить ей внимание не особенно получается.
Сегодня, на удивление, в программе почти одни медляки, а меня, как переходящее красное знамя, передают от красотки к красотке. Опомнитесь, девушки, я не Маяковский, как сказал бы американский энтомолог Джон Поллак.
На сцене ёлка, на занавесе огромные бумажные снежинки, а за окном всё ещё валит снег, превращая город в гряду белых холмов. Нарядные девчата, голые плечи, дикие причёски, помада и блеск, восторг и юная жажда, а ещё распахнутые глаза, ожидание новогодних чудес, любовные вибрации и предвкушение грандиозного будущего. Это школьная дискотека, декабрь восемьдесят третьего. Всё, как и в прошлом… Всё, как и в будущем…
— Нет! — машу я головой, отбиваясь от претенденток. — Этот танец я уже обещал.
Как тяжело быть звездой. И чего все хотят славы? Странные, странные люди. Я нахожу Катю. Она уже начинает танцевать с Цеповским друганом из «А» класса.
— Извини, братан, — оттесняю его я. — Этот танец мой. Если недоволен…
— Не-не, всё нормально… — отступает он, и я прижимаю Катьку к себе.
Мы толком ещё и не поговорили после боя.
— Как ты? — спрашивает она. — Голова после вчерашнего не болит?
— Нет, Кать, нормально. Были бы мозги, мог бы и сотряс получить, а так…
— Да ну тебя, — хлопает она меня по плечу.
— Классно выглядишь, — улыбаюсь я.
— Спасибо…
Какое-то время мы танцуем молча. От неё приятно пахнет и… и вообще, Катька… она…
— Ну, ты доволен, — прерывает она мои мысли. — Тем, что отлупил врага?
— Кать, — говорю я. — Он ведь с этим Парусом заодно. Он малолетний преступник, понимаешь, что с нами хотел сделать дядя Витя?
Она только головой качает.
— Завтра можно будет посетить Валентина, — говорю я. — Хочешь со мной? Вот человек, несмотря на опасность, даже не задумался, сел за руль и ударил по газам.
— Пойду, конечно, — кивает она. — Не забудь, обязательно меня возьми.
— Ладно, — обещаю я.
Она наклоняется вперёд и утыкается мне в плечо. И от этого её простого и искреннего движения мне делается легко, приятно и хорошо на сердце. Мы переминаемся с ноги на ногу, обнимая друг друга.
— Спасибо, — шепчет она, не поднимая головы.
Гремит музыка, но я, всё равно слышу, и чуть сильнее прижимаю её к себе. Над нами льётся голос Макаревича, летает серпантин и кто-то выстреливает из хлопушки, осыпая нас мелкими кружками конфетти.
И пусть сегодня дней осталось мало,
И выпал снег, и кровь не горяча.
Я в сотый раз опять начну сначала,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча…
Я в сотый раз опять начну сначала,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча…
Когда песня кончается, Катьку забирает Миха, а меня хватает Вика. Вау! Держите меня, семеро! Твою мамочку. Секси, крейзи, стайлиш! Сегодня она просто секс-бомба!
— Вика! Вау!
— Что за «вау» опять?
— Это высшая форма восторга. Значит, что ты просто огонь и у меня от тебя крышу срывает, — поясняю я.
— Ну, тогда ладно, — великодушно усмехается она.
В сумасшедшем золотом мини, держащемся чуть ли не на сосках, с сумасшедшими перьями вместо волос, блестящими губами и глазами, она похожа на эстрадную диву.
— Пошли танцевать уже, я тебя жду-жду, а ты за чужими юбками весь вечер бегаешь. Ты знаешь, что Луткова так за тебя перенервничала вчера, что слегла сегодня?
— Нет, — качаю я головой. — Ну, нафиг. Не может быть такого!
— Ладно, шучу, она простудилась просто. Хотя, вчера она так орала, что голос посадила. За тебя болела, между прочим. А сегодня рыдала в трубку, что родичи не отпускают на дискотеку. Прикинь, какой облом. Она тоже подготовила крутое платье, чтоб тебя завоевать, а тут температура. Но ты ведь только мой. Да?
«Да» она произносит так, будто это не она, а её родитель. Я ржу.
— Конечно, любовь моя, — смеюсь я.
— То-то! — благосклонно кивает она. — Ты видишь,
