Дмитрий Хван - Зерно жизни

А в это время корейский чиновник Хон Мёнгу, губернатор провинции Пхёнан, попытался силами своего войска деблокировать осаждённую крепость Намхан и спасти короля. Отчаявшись дождаться подхода иных войск Мёнгу маршем достиг уезда Кимхва, где разделил войско на две части. Большая часть стала укреплённым лагерем близ деревни Тхаптон, а отряды стрелков, числом до трёх тысяч расположились на позициях склона горы Пэктонсан. Это и предопределило уничтожение его войска — цинская конница в ожесточённом сражении буквально втоптала в землю отчаянно защищавшихся корейцев, сам Хон Мёнгу погиб с оружием в руках. А отряд его военачальника Ю Лима держался довольно долго, стойко и умело отбивая попытки маньчжур скинуть их с горы. Лим, используя тактику засад, заманивавший врагов в клещи и искусно вызывая камнепады на головы маньчжурских воинов, вынудил тех бежать. Ночью Ю Рим скрытно покинул поле боя, пытаясь прорваться к Сеулу, но через два дня крепость Намхан капитулировала.

Доргунь вернулся в ставку Абахая с радостной вестью и царственными пленниками. План Абахая был прост, теперь Инджо не будет сопротивляться. Ради своей семьи не грех прекратить бессмысленное противостояние, ведь война уже была маньчжурами выиграна. Сановники короля, чьи семьи также были пленены северянами уговаривали короля сдаться. Ведь силы корейцев были на исходе, а моральных дух воинов подорван, кончались боеприпасы и продовольствие. Они убедили короля сдаться, ведь победа варваров предопределена иными силами, поражение страны неизбежно, значит так хотят силы Неба. Сломленный Инджо согласился на все условия маньчжур. Он пешком дошёл до ставки цинского хана, где преклонил перед ним колени и девять раз поклонился ему, сидящему на троне. Король благодарил хана за то, что тот не стал уничтожать его государство, а тот, в свою очередь, отметил его благоразумие. На это война закончилась, а Корея стала вассалом империи Цин.

Глава 23

Верхний Амур, октябрь 7144 (1636).

На амурские берега постепенно опускалась ночь. Воздух наполнялся прохладой, а с реки задул неприятно холодный, пронизывающий ветер, заставивший шуметь ветвями окружающие поле деревья. На валу селенья амурцев один за одним зажигались факелы, в свете которых маячили фигурки туземцев. Из посёлка то и дело слышались резкие властные крики и следующие за ними общие вопли десятков глоток.

— Одевайте бронь, братцы! — вскричал вдруг Бекетов.

— Рано ещё, Пётр Иванович, — возразил немного погодя Сазонов, указывая на отодвигаемые ворота в проходе вала. Две фигуры, держащие в руках факелы, вышли из-за отодвинутого от прохода заграждения. На валу тут же загорелись десятки факелов — амурцы наблюдали за своими товарищами, готовые ринуться к ним на выручку, случись что с ними. Двое амурцев, тем временем, неспешно приближались к лагерю ангарцев. Обернувшись, Сазонов заметил как напряглись его воины. Алексей жестами всех успокоил:

— Спокойно, парни, они хотят поговорить. Это хорошо, это значит что они не дикари.

Амурцы, меж тем, дойдя до середины поля, встали, видимо ожидая, что и к ним подойдут.

— Пётр Иванович, пойдёмте, поговорим. Эй, Пётр! — окликнул майор крещёного тунгуса, — давай с нами!

Троица ангарцев не спеша, шествовала к ожидающим их амурцам. Один из них оказался глубоким стариком, а второй, напротив — молодым юношей. Старик-амурец начал говорить на своём языке, растягивая слова. Сазонов, встретившись взглядами с Бекетовым, недоуменно пожал плечами. Они оба, за годы проведённые на Ангаре, более-менее сносно научились разговаривать на языке ангарских тунгусов, но сейчас он не понимал и слова. Точнее, знакомые слова он уловил, но не более.

— Пётр, ты чего-нибудь понимаешь? — Алексей негромко спросил у тунгуса.

— Немного, товарищ майор, — кивнул ангарец, — сейчас попробую.

Пётр, учтиво перебив старика, задал ему вопрос, тот ответил. Сазонову показалось, что амурец даже улыбнулся краешками губ. Лицо же тунгуса просияло.

— Да, я понимаю его. Это дахур хайлар, его зовут Тукарчэ, он староста этой деревни.

Старик опять начал говорить, уже более эмоционально, кивая на Сазонова и Бекетова. Потом он попытался что-то начертить на твёрдой, остывшей земле, но, видя непонимание бросил это занятие. Затем он снова заговорил с Петром. Тунгус обернулся к русским:

— Он спрашивает, откуда вы? Что говорить?

— Ну так и скажи, как есть. С Ангары! — быстро ответил Сазонов.

Пётр заговорил со стариком, а тот после нескольких фраз снова попытался начертить что-то, по-видимому, опять безуспешно. Тукарчэ прошипел ругательство сквозь прореженные ряды крупных жёлтых зубов.

— Алёша, он чертёж землицы своей пытается нам обрисовать? — повернулся к Сазонову атаман.

— Сейчас я ему свой чертёж нарисую, — негромко ответил майор, поглядывая на шипящего амурца.

Сазонов расстегнул планшет и поправив руку юноши, державшего факел, расправил общую карту восточной Сибири. С помощью тунгуса Петра Алексей принялся убеждать Тукарчэ в необходимости смотреть на бумагу, а не пытаться опять что-то начертать на земле. С помощью крепких ругательств и азов актёрского мастерства удалось убедить старика в том, что голубая лента средь зелени тайги и есть его Амар. Сазонов пояснил старику их путь с Ангары. Подслеповато щурясь амурец водил пальцем по карте, покрытой плёнкой. Поглядывая на русских, амурец что-то спросил у тунгуса. Бекетов вопросительно кивнул Петру, тот пояснил:

— Спрашивает, добрые ли вы люди и чего вам надо на Амаре?

— Скажи, люди мы добрые, даже очень — ну ты знаешь, — рассмеялся Алексей. — Скажи, что ничего дурного мы не замысливаем. Что нам ничего не надо от них, разве что познакомиться.

Пётр начал говорить со стариком, тот слушал и кидал внимательные взгляды на русских.

— Он хочет посмотреть на наших людей, товарищ майор.

— Пусть смотрит, — переглянулись руководители экспедиции.

Амурец, освещая себе путь почти прогоревшим факелом, поковылял к ангарцам. Казаки смотрели на старика хмуро, равнодушно, крестьяне более заинтересованно, но скорее из чистого любопытства. Морпехи же улыбались, приветствовали хайлара незамысловатыми фразами, помахивали ладонями. Некоторые даже подмигивали. Тукарчэ оглядывал сидящих меж русскими тунгусов, говоривших на неведомом ему языке. Амурец с удивлением отметил, что орочоны-эвенки, большей частью совсем молодые воины, нисколько не смущаясь, разговаривали с длинноносыми ангарча на незнакомом в этих краях языке. Вот они дружески похлопывают друг друга по плечам, смеясь явно после хорошей шутки. Один из эвенков, с держащейся на его губах улыбкой, поворачивается к старику Тукарчэ и с интересом смотрит на него. Амурец видит, что на шее у орочона висит тот же оберег, что и у тех бородатых и высоких людей, чьи лица прежде старейшина Умлекана никогда не видел. Скрещенные полоски металла на шёлковом шнурке. Но когда он спросил одного из эвенков на том языке, на которым говорил с ангарским толмачом, ему отвечали.

— Эй! Ты служишь у длинноносых. Тебя заставили? Взяли из посёлка? — решил развеять свои сомнения Тукарчэ, спросив одного из орочонов.

— Я дружинник князя Ангарии, его воин. У меня лучшее оружие и эти люди, — орочон обвёл рукой вокруг находящихся рядом с ним товарищей. — Это все мои друзья.

«Не врёт, а значит этим ангарча можно верить?» — думал старик, покачивая головой.

— Кстати, Пётр Иванович, вы не знаете, почему эвенков тунгусами зовут? — негромко спросил Сазонов, наклоняясь к уху атамана.

— Не ведаю оного, Алёша, — пожал плечами Бекетов.

Тукарчэ обошёл лагерь ангарцев, после чего, подойдя к Сазонову, пригласил его, по словам Петра, в свой посёлок.

— Пётр Иванович? — спросил майор.

— Да-да, Алексей, пошли, — кивнул Бекетов.

— Олег, давай за старшего. Яробор, ты тоже смотри в оба, мало ли чего!

— Товарищ майор, всё будет в порядке, — пробасил Васин, хлопнув сына усольского старосты по плечу. Когда ангарцы подходили к валу в свете, отбрасываемыми горящими на нём кострами и факелами Алексей заметил торчащие кое-где из склона вала стрелы, закопчённые башенки при входе в посёлок. Мужчины, встретившие их были напряжены и усталы, на многих были окровавленные тряпки, закрывавшие раны.

— Похоже, на ихнею деревню нападали и совсем недавно, — проговорил Бекетов Сазонову.

— Так и есть, ясно чего они опасались. А Тукарчэ вышел посмотреть только потому, что мы не сходны с его врагом, видимо. Отчаялся, старикан.

Гости прошли в дом, который представлял собой сложенное из брёвен и жердей строение, с очагом посредине жилого пространства. Домишко был довольно ладно выстроен, тунгусам с их неказистыми шалашами было далеко до амурцев. Ангарцев пригласили за расстеленные в углу помещения циновки, старик устало опустился рядом, за ним пристроился юноша. Принесли горячее питьё, а потом и нехитрые закуски. Сазонов с интересом смотрел на Тукарчэ, старик с трудом держал паузу. Алексей заметил, что амурец с плохо скрываемой грустью посматривает на юношу, даже скорее с жалостью. Наконец, отослав паренька, старик начал говорить. Оказалось, что юноша был его внуком.