Леонид Млечин - Самая большая тайна фюрера
20 марта 1942 года Геббельс записал в дневнике:
«В последнее время фюрер был немного нездоров. И это можно понять: ведь нести на себе такой гигантский груз человеку уже с одной только психической точки зрения долгое время невозможно. К тому же фюрер практически живет словно в концентрационном лагере…
Одиночество в ставке и весь характер работы, естественно, со временем действует на фюрера чрезвычайно угнетающе… Внешне здоровый вид фюрера несколько обманчив. При беглом взгляде кажется, что он в наилучшем физическом состоянии. На самом деле это не так. В интимном разговоре он говорил мне, что в последнее время чувствует себя немного больным. Время от времени ему приходится бороться с головокружением. Долгая зима так подействовала на его душевное состояние, что все это не могло пройти для него бесследно.
Фюрер вообще никогда зиму особенно не любил. Еще раньше мы не раз смеялись над тем, какое физическое отвращение питал он к морозу и снегу. Он, к примеру, никогда не мог понять, как это есть такие люди, которые весной ищут заснеженные места, чтобы покататься на лыжах…
Поистине тяжело слушать, как он жалуется на зиму, которая принесла ему столько забот и трудностей. При этом я замечаю, как сильно он поседел и как рассказ о зимних тревогах старит его…»
После поражения под Сталинградом фюрер стал принимать антидепрессанты. Он заметно постарел и изменился до неузнаваемости: остановившийся взгляд, красные пятна на щеках. Он сильно сутулился, вновь стали дрожать левая нога и левая рука.
«Гитлеру было неприятно сознавать, что он больше не хозяин своему телу, — вспоминала его секретарь Криста Шрёдер. — Когда удивленные посетители бросали взгляд на его дрожавшую руку, он инстинктивно прикрывал ее другой рукой».
Морелль колол ему витамины и гормоны, которые должны были снимать усталость и депрессивное состояние. Препараты Морелля заменили Адольфу Гитлеру прежний наркотик — восхищение и овации людских толп. С 1943 года, после поражения под Сталинградом, он вообще предпочитал не появляться на людях. Он утерял власть над толпой. И лишил себя психической энергии, которой он подпитывался, чувствуя восхищение толпы.
Все советы он воспринимал в штыки — как выражение сомнения в его способности принимать правильные решения. Он упрямо отстаивал свои решения, даже если военные осторожно доказывали их ошибочность. Природное упрямство и невероятное самомнение усугубились в результате болезней.
У него ухудшилось зрение, но он не хотел постоянно носить очки, поэтому на совещаниях рассматривал карты через лупу, а донесения ему печатали на специальной машинке с очень крупным шрифтом.
Глаза болели от яркого света, ему шили фуражку с необычно широким козырьком, чтобы прикрыть глаза. Когда он куда-то выезжал, окна в вагоне занавешивались. Но темноты он тоже боялся, потому что ему изменил вестибулярный аппарат и он терял чувство равновесия. Он жаловался:
— У меня такое чувство, что я все время валюсь вправо.
С этим врачи ничего не могли поделать.
Он так изменился, что прибывшие с фронта генералы, которые давно не видели фюрера, с трудом его узнавали. Неподвижный взгляд выпученных глаз пугал. Он шел наклонив вперед верхнюю часть туловища и волоча ноги. Он с трудом мог дойти из жилых помещений бункера до зала заседаний и вынужден был присаживаться на скамейку, чтобы передохнуть.
Осенью 1944 года мнительный фюрер решил, что у него рак горла. Но у него нашли обычные полипы на голосовых связках, которые профессор фон Айкен благополучно удалил 22 ноября в берлинской клинике «Шарите».
Когда войска союзников летом сорок четвертого высадились в Нормандии, фюрер заболел желтухой, у него начались сердечные приступы, он терял сознание. Да еще мучился зубами. У него вообще были плохие зубы. В верхней челюсти было девять золотых и фарфоровых зубов, в нижней челюсти — десять.
С каждым годом Гитлер становился все более подозрительным. Он принимал только те лекарства, которые считал эффективными. Морелль озабоченно сказал ему:
— Мой фюрер, я же взял на себя ответственность за ваше здоровье. Что будет, если с вами что-нибудь случится?
Гитлер ответил, тщательно выговаривая каждое слово:
— Морелль, если со мной что-нибудь случится, то ваша жизнь ничего не будет стоить!
В начале апреля 1945 года начальник политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг навестил своего друга — директора знаменитой психиатрической клиники «Шарите» Макса де Крини. Тот сказал Шелленбергу, что фюрер, несомненно, страдает болезью Паркинсона. Шелленберг доложил Гиммлеру, что Гитлер совсем плох.
Но к воспоминаниям Шелленберга следует относиться осторожно. Психиатр Макс де Крини никогда не лечил фюрера. Он поставил диагноз, изучая киносъемки Гитлера. Конечно, основания для такого предположения были. Шаркающая походка, отрывистые движения, застывшее лицо, затрудненная речь, изменившийся почерк, дрожь левой части тела — все это могло быть симптомами болезни Паркинсона.
Доктор Морелль не считал, что Гитлер болен болезнью Паркинсона. Он писал, что мозг Гитлера работал нормально, он не наблюдал ни симптомов раздвоения личности, ни паралича лицевой мускулатуры. Впрочем, у большинства таких больных интеллектуальные способности сохраняются довольно долго, даже когда тело отказывается служить.
Помимо Морелля фюрера лечил еще и профессор Карл Брандт, который вступил в партию еще до прихода нацистов к власти. Он оперировал попавшего в автомобильную аварию адъютанта фюрера Вильгельма Брюкнера (тот заснул за рулем). Гитлер оценил хладнокровие и решительность врача. Брандт к тому же женился на чемпионке страны по плаванию Ане Реборн, которая была давней поклонницей нацистов. Доктор Брандт не только вошел в число врачей, сопровождавших фюрера в поездках, но со временем стал и имперским комиссаром здравоохранения.
Его сделали генералом медицинской службы, Гиммлер присвоил ему звание группенфюрера СС. В руках Карла Брандта сосредоточилось управление военной и гражданской медициной. Он руководил программой эвтаназии, то есть уничтожения «расово неполноценного материала», и опытами, которые в военных целях проводились над узниками концлагерей. На заключенных, например, изучали влияние низких температур, их заражали различными болезнями, подвергали воздействию боевых отравляющих веществ.
В апреле 1945 года всем высокопоставленным чиновникам рейха было приказано эвакуировать свои семьи из районов, к которым приближались войска союзников. Предусмотрительный Карл Брандт оставил семью в Тюрингии, чтобы она как можно скорее оказалась в американской оккупационной зоне. Когда Гитлеру об этом донесли, он воспринял это как предательство и приказал лишить Брандта его постов и судить.
16 апреля Брандта арестовали. Его допросил начальник гестапо группенфюрер Мюллер. На следующий день военно-полевой суд из трех человек, заседавший в канцелярии Геббельса, приговорил его к смертной казни. Но исполнить приговор не успели. 2 мая преемник Гитлера на посту главы государства гроссадмирал Карл Дёниц распорядился доктора освободить. Но теперь Брандта арестовали союзники. Его судил американский военный трибунал, который рассматривал дела нацистских врачей. Группенфюрера СС Брандта повесили за участие в программе эвтаназии и опыты над заключенными.
Во многом благодаря усилиям доктора Морелля Адольф Гитлер все годы сохранял работоспособность. Но профессор Брандт говорил, что методы Морелля привели к тому, что «жизненный эликсир был заимствован и израсходован на годы вперед, поэтому Гитлер за один год старел на четыре-пять лет». Это и привело его к раннему дряхлению, бледная кожа стала дряблой, из уголков рта капала слюна.
Один из биографов Гитлера писал:
«Когда он начинал говорить о завоевании жизненного пространства для немецкого народа, речь его становилась пугающе резкой, он производил впечатление психопата, впадающего в транс. Кровь приливала к его лицу, тело напрягалось, он вытягивал руки вперед, словно хотел ударить или схватить противника.
В какой степени его поведение определялось слишком высоким кровяным давлением и лекарствами, которые он постоянно принимал, — сказать теперь трудно».
Создатель танковых войск генерал-полковник Хайнц Гудериан в конце войны на короткое время оказался на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск. Когда он выразил несогласие с каким-то предложением Гитлера, тот взорвался.
«С пылающим от гнева лицом, с поднятыми кулаками он стоял передо мной, дрожа всем телом, — вспоминал Гудериан. — Он полностью потерял самообладание. После каждой яростной тирады он делал несколько шагов взад-вперед, потом вновь подходил ко мне и бросал мне очередное обвинение. Он буквально заходился в крике, казалось, его глаза выпрыгнут из орбит».
