Андрей Лазарчук - Транквилиум
– Настоящее имя Парвиса – Михаил Овидиевич Русевский, подполковник КГБ. Его ближайшее окружение состоит полностью из офицеров его группы. Таким образом…
– Таким образом, мы в глубокой жопе, господин советник, – подвел итог адмирал. – Если все, что он вам наплел, правда – мы в глубокой жопе.
– Я думаю, что он был правдив, – Кирилл Асгатович сцепил пальцы: левая щека зудела невыносимо. – Тем более, что он не знал о перевороте в Мерриленде и о занятии Парвисом поста президента.
– Ну, это еще само нуждается в доказательствах… Получается так: либо мы верим этому Брянко безоговорочно – и тогда Парвиса следует арестовать или убить, либо допускаем вероятность обмана или ошибки с его стороны – и тогда должны встретить президента почтительно и выполнить все условия перемирия. Или нет?
– Я думаю, что в любом случае мы должны придерживаться условий перемирия. И не подавать виду, будто что-то подозреваем.
– Да? И почему же?
– А потому что нас равно устраивает, едет ли он как президент выручать граждан – либо как высокий чин КГБ приводить в разум взбунтовавшееся подразделение. А может быть, ему дороги и те, и другие. И этот расклад устроит и нас более, чем все остальные: Парвис получит авторитет в народе, надежную гвардию – а следовательно, хорошую перспективу на будущее. Притом, что у нас постоянно будет в рукаве хороший козырный туз…
– Понятно… – адмирал выдохнул воздух и несколько секунд сидел неподвижно, будто размышляя, стоит ли вдыхать. – А вы что думаете об этом, Петр Сергеевич?
Забелин помедлил.
– У меня сразу два мнения, – сказал он, наконец. – Одно: годится все – лишь бы оборвать череду расстрелов. Второе: годится все, лишь бы уничтожить всех этих подонков до последнего, до самой памяти о них…
– В штурме мы потеряем все, что у нас еще осталось, – сказал адмирал, – не говоря уже о жителях города…
– Это я понимаю, – сказал Забелин. – Вы спросили, что я думаю – и я сказал. Если вы хотите знать мое мнение, что надо сделать… Я, пожалуй, соглашусь с Кириллом Асгатовичем.
– Понятно. Хорошо, пусть будет так. Теперь о главном. Завтра прибывает наследник. Так вот, господа: я намерен пойти на преступление, и прошу вас быть моими подельниками. Я не пущу наследника в Вомдейл. Вместо него поедет мой Вильгельм. Они одного возраста и похожи лицом…
– То есть – вы хотите арестовать наследника? – с каким-то затаенным восторгом спросил Забелин.
– Да.
– Не сносить нам головы… Кирилл Асгатович, как вы?
– Право, не знаю… Из кучи гнилых яблок найти одно, не самое гнилое – вот задача.
– Задача достойная, согласен. И все же?
– Конечно, следовало бы попытаться его уговорить… однако, насколько я знаю характер наследника…
– В том-то все и дело. Мне не хотелось бы показаться высокопарным, но речь идет, увы, о судьбе отечества…
– Кто еще будет посвящен в наш заговор?
– Никто. Я и Петр Сергеевич будем сопровождать мнимого наследника, а вы, Кирилл Асгатович, будете развлекать подлинного.
– Хорошее поручение вы мне придумали… А что мы будем делать со свитой? Тоже под замок?
Адмирал вдруг стал пунцовым. Забелин закашлялся.
– План очень правильный, – сказал Кирилл Асгатович, – но невыполнимый, вот в чем беда. Попытаемся уговорить наследника, убедить… Надо придумать хороший предлог, чтобы он согласился на подмену. Я пока такого предлога не вижу…
– Предлог может быть один, – сказал Виггелан. – Мы не намерены идти ни на какие уступки, поэтому несколько офицеров сознательно жертвуют собой, отдают себя в заложники – чтобы по выходе банды за пределы города можно было окружить и уничтожить ее. Всю.
Повисло молчание.
Старший сын адмирала, Арнольд, погиб в последнем бою, заманивая «Бурю» в огненный мешок. Днем раньше погиб его зять…
– Разумно, – сказал Забелин. – И все-таки оставим это пока на крайний случай. Может быть, сумеем решить дело без подвигов.
– Я согласен, – кивнул головой Кирилл Асгатович. – Лучше, если удастся обойтись малой кровью.
– Как там ваш… ну, кого вы искали? – устало спросил адмирал. – Не нашли?
– Как в омут, – вздохнул Кирилл Асгатович. – А от него мог бы быть толк.
Оказалось, что он разучился тихо красться. Тело промахивалось на доли дюйма, но этого хватало, чтобы производить шум. Слава Богу, тут никто не нес настоящую караульную службу: патрули ходили по пять, разговаривали между собой и хохотали, а часовые стояли на виду и в местах предугадываемых. Проще всего, конечно, было двигаться по пыльному миру, изредка выныривая – но он решил пройти по настоящим улицам, чтобы вдохнуть как следует здешний воздух.
Время от времени то справа, то за спиной хлопало, раздавалось резкое шипение – и все озарялось известково-белым светом. Потом – начинали ползти и удлиняться тени…
Если признаться честно – он сбежал. Под благовидным предлогом. Оставаться в башне становилось для него невыносимо.
Вроде бы ничего не происходило – но внутреннее напряжение было колоссальное, и даже забывающийся поминутно сном полковник там, во сне, бросался кого-то ловить и вязать…
Как трудно с женщинами – даже с лучшими из них. Как вообще трудно с людьми…
Он подошел к домику, где из-за шторы пробивался слабый свет, и постучал в окно. И буквально почувствовал, как там, внутри домика, у кого-то замерло сердце.
И тем не менее: штора отодвинулась, и появился мягко обрисованная светом тоненькой свечки половина лица.
– Кто вы? – негромко.
– Я шпион, – негромко же ответил Глеб. – Не впустите ли вы меня?
– Налево за углом дверь в подвал. Ждите там, я открою…
Через минуту скрежетнул ключ в замке, взвизгнул засов. Из приоткрывшейся двери потянуло теплом и углем.
– Входите же…
В темноте он не видел, кто его вел, крепко и горячо держа за руку. Два шага прямо, два направо, два налево – па странного танца. Крутая лестница вверх – и приоткрытая дверь.
– Вы устали с дороги? – женщина повернулась к нему лицом. – Может быть, чаю?
– Не стану отказываться, – сказал Глеб.
Ей было лет сорок пять или пятьдесят, и чем-то – лицом, движениями, интонацией? – она напоминала учительницу литературы еще в той, петербургской гимназии, до эмиграции… как ее звали? Раиса Нестеровна. Помню…
– Тогда мойте руки – и за стол. Я как раз собиралась побаловать себя…
Имя хозяйки было миссис Каргер, и она оказалась женой того самого телеграфиста, который в первый день их пребывания в Вомдейле таскал ворохом телеграммы, адресованные полковнику…
– Вы не годитесь в шпионы, – сразу же сказала миссис Каргер. – У вас чересчур запоминающееся лицо.
– Может быть, – согласился Глеб. – Но все равно я уже два года занимаюсь практически только этим.
– Проклятая война…
Она рассказывала тихим спокойным голосом страшные вещи, а Глеб эти страшные вещи слушал, отхлебывая ароматный чай из тонкой чашечки вэллерийского фарфора и заедая его тонким же и ломким печеньем, почти не сладким. Разумеется, к чаю не было сливок, зато было варенье, сваренное в палладийском стиле: маленькие целые груши в густом сиропе.
…может быть, большой банкой такого вот варенья она купила жизнь мужу, кто знает? Пришли два солдата, говорившие плохо, а ей не слишком хотелось их понимать, и она просто ушла и вернулась с огромной банкой, вручила им и закрыла дверь. А потом узнала, что в этот час из дома напротив увели хозяина. Он сидит сейчас в городской тюрьме и ждет своей очереди идти на башню… а потом, когда все кончится, она сама, собственноручно, она не боится никакой работы, огородит могилки тех палладийских солдат, которые сами вызвались идти умирать взамен нас, и пусть ей кто-нибудь скажет хоть полслова против… они шли, все пораненные, друг друга поддерживали, и два совсем мальчика, как таких на службу берут? А офицера, говорят, держат в доме священника, к нему ходит фельдшер мистер Лимбо, надо бы говорить «доктор Лимбо», потому что хоть и нет у него диплома врача, а вылечить может от чего угодно, от любой болезни – опыт, опыт…
Их главный офицер? Он живет у нотариуса Лондона – а правильнее сказать, в доме нотариуса, потому что сам нотариус перебрался жить к дочери. Это улица Республики, дом два – боковыми окнами он выходит на мэрию. Очень легко найти, потому что рядом с ним пожарный гидрант, а на двери – львиная маска. Неужели вы хотите?..
Не знаю. Еще ничего не знаю.
…только бы не бой в городе, господи, только бы не это! Они сказали, что тогда просто перестреляют нас всех – чтобы вы локти кусали, вот так. А что думают ваши командиры?
Бой в городе – это безумие. На это никто не пойдет. Если бы хотели, их бы просто отравили бы всех – но при этом и жителям не выжить. Поэтому – думают, торгуются. Может быть, что-то и удастся придумать…
В эти минуты три сотни спешенных казаков начали медленное продвижение к городу – по всем выявленным тропинкам и вообще там, где только может пройти человек. Каждый вооружен был кинжалом, шашкой, револьвером и двумя-тремя ручными бомбами. При вспышках ракет они замирали, сливаясь с землей, а как только свет гас, неуклонно продолжали ползти, ползти и ползти. Ни звяка, ни шороха, ни дыхания не слышно было и с двух шагов.
