Надежда Попова - По делам их
— И дерзкий, — докончил шепот; голос был неопределимым — явно мужским, однако сказать, человеку каких лет он принадлежит, Курт затруднялся.
Он затруднялся даже с тем, чтобы задуматься над этим, да и над многим другим тоже — думать было мучительно трудно, и ощущение это напоминало тот туман, что владел его сознанием месяц назад, когда его мысли, чувства, его суть были в руках правившей им женщины. Курт провел языком по нёбу, ощущая тень привкуса, оставшегося от предложенного ему питья и показавшегося таким знакомым; припомнилось "пиво по семейному рецепту", коим потчевали его год тому назад. Тогда, тому человеку, не удалось заставить его действовать по-своему; но теперь, кажется, доза была много выше, отсюда и неясность, нечеткость во владении мыслями…
Что это? Проверка? Маргарет засомневалась в его искренности? Почему? И кто проверяет? Для чего? Чтобы убедиться в том, что он не намерен написать на нее доноса? Глупо…
— Не столь уж глупо, юноша, — возразил шепот и, когда он вздрогнул опять — от неожиданности и испуга — пояснил: — Не упирайтесь. Я все равно увижу ваши мысли, прочту их, распознаю, пойму, соответствуют ли они вашим словам и делам. Евангельская истина о том, что можно узнать людей по их поступкам, не вполне соответствует правде; делать вы можете одно, но думать при этом прямо противоположное…
— Вы не ответили на мой вопрос, — сказал Курт, стараясь владеть голосом, стараясь не позволить этому неведомому шепоту поселиться в его разуме; тот вздохнул.
— Вы задали их слишком много; кроме того, майстер инквизитор, вы ведь понимаете, что вы здесь в первую очередь для того, чтобы на вопросы отвечать.
— Меня опоили снотворным снадобьем, привезли неведомо куда, не позволяют видеть собеседника, я не знаю, что происходит; вот что я вам скажу: в такой ситуации у меня не возникает желания отвечать кому бы то ни было на что бы то ни было. По меньшей мере, это повод задуматься над доброжелательностью людей, поступающих со мною подобным образом, а отсюда неутешительный вывод: с какой стати я должен быть честным с теми, кто желает мне зла?
— Зла вам никто не желает; не смотрите на меня как на врага.
Он усмехнулся.
— Я не могу на вас смотреть — никак. Физически.
— Бросьте; ведь вы понимаете меня. Вы упертый человек, майстер инквизитор… Что же, придется мне сделать первый шаг и ответить на часть ваших вопросов. Что происходит, и что вы делаете здесь, спросили вы? Происходит, как вы весьма верно догадались сами, проверка — удостоверение в вашей искренности, в вашей правдивости. Вопрос о том, что вы тут делаете, оставляю без ответа, ибо ответ будет повторением только что сказанного. Еще один ваш вопрос был — кто я. На него я тоже не стану отвечать впрямую, ибо это не суть важно.
— А что тогда важно?
— Важно, — вкрадчиво пояснил шепот, — выйдете ли вы сегодня отсюда.
— Не слишком располагает к доверию, — заметил Курт; шепот засмеялся.
— Это я понимаю. Но ничего, доверие между нами установится несколько позже и будет — я далек от иллюзий — несовершенным. В этом мире вообще весьма мало совершенства. Я бы сказал, его вовсе нет — лишь намеки на него.
— Это я уже понял, — вздохнул он с болью и услышал такой же тяжелый вздох от человека напротив.
— Не стоит таить зло на Маргарет, юноша. Если вы оставите в стороне свое самолюбие и вполне понятное, но неуместное чувство оскорбленного мужского достоинства, если задумаетесь над произошедшим с вами спокойно, вы поймете, что в ее действиях сегодня не было ничего вредоносного. Так меня впервые видят почти все. Точнее, — снова тихий смешок, — слышат. Когда-то на вашем месте сидели многие.
— И Маргарет?
— Довольно вопросов, — оборвал его шепот, и в мозг словно толкнулась крепкая, сильная ладонь, отстранившая его от не нужных сейчас мыслей, вопросов, желаний; Курт встряхнул головой, отгоняя морок, зажмурился под плотной повязкой, дабы изгнать из рассудка то, что ему не принадлежало, что не было его частью и не должно было становиться. — Вы напрасно противитесь, — продолжал голос тихо. — Все прошло бы легче, если бы вы просто позволили взглянуть на себя.
— Увольте, — возразил он напряженно, вцепившись пальцами в деревянные подлокотники. — Мои мысли — это мое Я, а его я раскрывать не намерен. Ни перед кем. Это моя собственность, если угодно.
— Ничего, — покладисто согласился собеседник, и ему вообразилось, что тот даже отмахнулся легкомысленно. — Я все равно вижу ваши чувства; их вы скрыть не можете, как бы ни старались.
— Вот как? И что же вы видите?
— Это последний вопрос, на который я отвечу — просто для того, чтобы вы не строили иллюзий на свой счет. Вы действительно довольно сильный юноша, в вас нет ни грана магических сил, вы совершенно ни на что не способны, однако вы весьма крепкий. Но от меня вам не удастся скрыть то, что в вашем сердце, в крови, в нервах. Вы ощущаете злость — оттого, что беспомощны и не можете это изменить. Раздражение. Вы оскорблены и — подавлены. Как бы вы ни старались держаться героем, вы в смятении; хотя, отдаю вам должное, не в панике. Но вы боитесь. Не вскидывайтесь, не говорите, что это неправда, я знаю, что это так. Вам страшно, майстер инквизитор… А теперь, когда я и без того уже сказал много, мы с вами перейдем к основной части нашего… свидания, ради чего, собственно говоря, вы и здесь. Сейчас инквизитором буду я; я стану задавать вам вопросы, а вы — отвечать на них. Но не вздумайте лгать мне. Я это увижу.
Курт не ответил, не сказал ничего, подавляя волну бешенства; человек напротив вздохнул.
— Я вижу, вы все поняли. Последнее, что я хотел бы сказать вам: мои вопросы могут вам показаться излишне нескромными, однако советую забыть о стеснении и даже на них отвечать искренне.
— Любите на досуге подслушивать под дверью спальни? Внутрь уже не пускают? — осведомился он, и голос засмеялся.
— А вы мне уже нравитесь… Но — будет. Давайте говорить серьезно. Ответьте мне на первый, самый важный вопрос, майстер инквизитор: почему вы изменили результаты своего дознания?
Курт поджал губы.
— Не понимаю, о чем вы, — ответил он, осознавая вместе с тем, что это вышло неискренне и фальшиво, что собеседник не может не увидеть столь откровенную ложь; в мозг ударила волна слабости, и шепот стал строже.
— Не надо; я же просил — не надо лгать мне, юноша. Кроме того, об этом судачит половина Кельна, посему то, о чем мы говорим, тайной быть не может. Уж не для меня, по крайней мере… Итак, почему вы это сделали?
Он молчал; ответить как должно не мог повернуться язык, ибо сказать такие слова незнакомцу, постороннему, чужому было просто невозможно…
— Надо же, — усмешка в голосе была почти печальной. — Однако и в наше время любовь еще что-то значит. Поразительно.
— В таком случае, — зло оборвал Курт, — может, прекратите над этим насмехаться?
— О, что вы, — возразил шепот благожелательно, — и не думал. Поймите вы, майстер инквизитор, я вам не враг, невзирая на то, в каком положении вы находитесь; я ведь тоже человек, тоже желаю дышать и потоптать еще немного эту землю, посему обеспечиваю свою безопасность всеми доступными мне методами. И, чтобы вы совершенно перестали воспринимать происходящее как игру с меченой костью, обещаю вам: когда вы ответите на мои вопросы, я стану отвечать на ваши. И единственно от ваших ответов сейчас, от их правдивости зависит, насколько искренен с вами буду я сам. Справедливо?
— Да, — вынужденно согласился Курт, усевшись удобнее. — В таком повороте уже есть некоторый резон.
— Хорошо; я рад, что мы пришли к согласию и вы не оказались глупее, нежели я о вас думал, майстер инквизитор. В таком случае, продолжим. Скажите, вы в самом деле разочаровались в вере — настолько?
— Нет, — не задумавшись, отозвался он, напрягшись и лишь теперь подумав о том, что привычная тяжесть ремня с оружием до сих пор продолжает ощущаться, как прежде; стало быть, его даже не разоружили…
— В этом нет необходимости, — тут же произнес шепот. — Вы все равно не сможете им воспользоваться. Кроме того, надеюсь, это в какой-то мере убедит вас, что я не желаю вам зла… Однако же, я рад, что вы начали говорить открыто; и не поджимайтесь так, юноша — стать мучеником за Христову веру вам не грозит. В отличие от ваших собратьев, я признаю за людьми право избирать себе того покровителя, к коему у них лежит душа; Иисус? Пусть. Не самый худший выбор. Если очистить его учение от всего, что к нему прилепили светлые умы вроде Молитора[172], религия вполне достойная… — шепот помедлил и договорил, а Курту меж тем вообразилось, как человек пожимает плечами: — для определенного склада людей.
