Валерий Елманов - Витязь на распутье
Однако пришла пора прощаться, и я, сделав вывод, что полночь уже настала, направился к царевне. Как и было обещано, девки крепко спали, сладко посапывая, входная дверь оказалась незапертой, но до опочивальни я не добрался, ибо вместо Ксюши из темноты избы навстречу мне выскочила моя ключница. Хотя нет, судя по хмурому лицу и встрепанным волосам, сейчас она больше напоминала ведьму, которой некогда была. Впрочем, то дела давние, а сейчас она переквалифицировалась в фею. Это я понял, когда она накинулась на меня с упреками. Мол, не дело мне таковским заниматься. Неспокойно у царевны на сердце, вот она и решила сгоряча таким наградить, а мне бы нет чтоб призадуматься – гоже оно али как, так туда же…
И хорошо, что она подметила странную сонливость сенных девок, которые весь день бездельничали да дремали по углам, а тут сызнова спозаранку убрякались спать, да так крепко, что хоть из пушки пали. Фляжку с медком встряхнула, а в ней булькает, хотя с верхом наливала. Тогда-то и поняла да к Ксении с расспросами пристала – что и как…
Тарахтела фея минуты три, причем без передыха – и как только дыхания хватило, но я все-таки улучил момент, когда она сделает паузу для вдоха, и успел вставить пару слов, честно пояснив, что вовсе даже не собирался заниматься чем-то таким. Просто отказываться сразу было как-то неловко, да и нужных слов, как на грех, не нашлось.
– Я их за тебя сыскала, – буркнула Марья Петровна. – Поведала ей, что таковское больше не на дар походит, но на жертву языческую, потому не надо бы.
– И она отказалась?
– Чай, прислушивается к моим речам, – самодовольно хмыкнула ключница. – Переживала, конечно. Мол, коли слово дадено… Словом, я ее кваском угостила, да она опосля того и уснула.
– Квасок-то из той же бочки, что и медок? – поинтересовался я.
– А тебе, княже, тоже спать-почивать пора, – увильнула она от ответа. – Чай, завтра поутру нам с тобой в путь-дорожку отправляться, так что отоспись получше.
Вот так меня и выгнали, чему я, признаться, был весьма рад…
Глава 35
Операция «Зимняя молния»
На следующее утро, едва только рассвело, мы отправились в обратный путь. Расставание с Ксенией вышло каким-то скомканным. Ей было неловко за вчерашнее – поманила, посулила, а сама уснула, да и у меня вновь не нашлось нужных слов – все выплеснул вчерашним утром, придумывая легенду. Даже в качестве напутствия и то… Ну что ей сказать? Что я пронесу ее чистый светлый образ в своем сердце через все испытания и… Нет уж, такую банальщину пусть выдает кто-то иной, уж очень затертыми показались слова. Свести все к шутке, вспомнив того же Филатова? Однако не принято тут на Руси ерничать в такие моменты – серьезная эпоха.
Да тут еще присутствие настоятельницы, которая, как назло, стояла рядышком, по-матерински обнимая ее за плечи. Это тоже изрядно сбивало. Игуменья и прервала наше затянувшееся молчание:
– Эвон еще чуток, и царевна в слезы ударится, так что езжайте, чего уж там, – поторопила она меня и своего сына, сама с трудом удерживаясь от рыданий.
Я кивнул и… направился к своему коню, а через минуту мой небольшой отряд, убавившийся на девятнадцать ратников – минус двадцать и плюс один, – выехал за монастырские ворота.
Преодолев чуть ли не четыреста верст за два дня, я нагнал полк гвардейцев, уже стоявший вблизи Яма, а пока добирался до них, все продолжал гадать, как быть с оставленными в городе запасами. Можно было бы попробовать предъявить царский указ, которым я располагал, самолично его составив. Звучал тот солидно, предлагая всем подданным на Руси безоговорочно выполнять любые повеления князя Мак-Альпина, ибо он представляет особу самого государя. То есть, предъявив грамотку, в город я войду, а что дальше? Чума – это не грипп.
Однако и деваться некуда – все там, так что пришлось рискнуть. Слегка обнадежили и ратники из кордонных застав, уверив, что новых заболевших за последние пять дней не появилось. Конечно, оставалась такая коварная штука, как закон подлости, но тут уж по пословице: бог не выдаст, свинья не съест.
Приняв всевозможные профилактические меры, какие мог, включая – по настоянию травницы – обильное использование чесночного настоя на спирту как вовнутрь, так и протерев им руки и лицо и заставив проделать то же самое ратников, я решительно забарабанил в ворота. Не пускали долго – бегали за воеводой. Прибежавший князь Григорий Борисович Долгорукий по прозвищу Роща тоже некоторое время не решался впустить меня, все спрашивая, понимаю ли я, чем мне грозит въезд в его город. Лишь после полудня мне все-таки удалось пройти внутрь вместе с полусотней гвардейцев.
Хорошо еще, что на складах находилось только вооружение, но не одежда, на которую, как мне казалось, зараза пристает куда охотнее. Дело в том, что шапки и лыжи с маскхалатами не были заранее отправлены вперед. По моему распоряжению гвардейцы часть пути осуществляли именно марш-бросками, продолжая в дороге свои тренировки, поэтому вся амуниция ехала с ними.
Из профилактических средств имелся лишь спирт, которым мои гвардейцы, недоумевая и удивляясь, протирали все – начиная от арбалетных болтов до гранат, ядер и пушек. На всякий пожарный я приказал аккуратно протереть тряпочками, смоченными в спирте, даже бочки с порохом, а свинцовые пули для пищалей попросту ухнули в бочонок и пару минут старательно помешивали их в нем.
Сам я был уже далеко – сегодня предстояло еще добраться до посольства, которое, как мне сообщил все тот же Григорий Борисович, расположилось чуть дальше, в маленькой деревушке, лежащей на пути к Ивангороду.
Бедолаги – иначе их и не назовешь – из посольства Марии Владимировны к королю Швеции приютились в нескольких деревенских избушках. Условия проживания, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Кстати, если бы не Иван Хворостинин, дьяк Бохин, скорее всего, не стал бы дожидаться моего появления, но князь твердо сказал, что до Рождества он и с места не сдвинется, ибо ежели Федор Константинович сказал, что явится, так тут скорее солнце не взойдет, а он свое словцо сдержит. Насчет солнца он, конечно, несколько загнул, но в целом слышать такое было приятно.
То, что я от них узнал, порадовало. Если кратко, то войну они объявили. Поначалу ни король, ни риксрод[130] не восприняли их всерьез. Ну какая там еще королева покушается на исконные шведские земли, когда и само прежнее название «Ливония» стало забываться, упоминаясь разве что в королевском титуле? Они даже позволяли себе разные остроумные подколки, «всяко глумясь и надсмехаючись», как грустно поведал Бохин.
Однако после того, как Дорофей изложил суть требований – главное, что от него требовалось, он в долгу не остался, принявшись хамить в ответ и даже слегка переборщил, отчего их хотели вообще выгнать из столицы. Изгнание не состоялось – смягчились, но зато накатали такой ответ королеве, который я Марии Владимировне решил вовсе не цитировать – убогий юмор плюс кое-что совсем уж циничное, с намеками, что она, как бы это деликатно сказать, несколько перемолилась в своей келье.
– За это они нам ответят, – успокоил я Бохина.
Для вящего вдохновения напомнив дьяку о своем обещании назначить его главой Посольского приказа Ливонии, а князя Ивана соблазнив возможностью в самом скором времени полюбоваться архитектурой Нарвы и Колывани, так сказать, изнутри, я предложил обоим ехать со мной в Ивангород.
Перспектива подхватить чуму Дорофея не соблазнила, поэтому он тут же испуганно заверил, что побудет здесь, ибо… уже обжился и всем здесь доволен. А вот Хворостинин по бесшабашности, которая присуща молодости, отважился на риск. По дороге он поделился со мной кое-какими наблюдениями о жизни шведской столицы. Как я понял, ему понравилось в Стокгольме, о котором он мне постоянно рассказывал – мол, и нам бы было неплохо перенять ряд их обычаев и нравов. С трудом удалось угомонить князя, пообещав, что непременно пристрою его к следующему посольству, которое не за горами, чтобы он теперь мог посмотреть, как живет народ в Речи Посполитой.
Кордонные заставы на пути к Ивангороду имелись, но на дорогах, а мы их обошли, и ближе к полудню князь вместе со мной оказался под высокими крепостными стенами.
Ворота, правда, были заперты, но государева грамота почище золотого ключика, так что мне и тут удалось открыть очередную дверцу за холстом в каморке папы Карло. И вновь повторилась точно такая же история, даже с еще большими задержками, поскольку местный воевода князь Никита Романович Трубецкой оказался нерешительнее Долгорукого и изрядно колебался, прежде чем принять решение.
Словом, внутрь я попал лишь к обеду, однако до вечерней службы время оставалось, а потому я для начала позволил себе роскошь подняться вместе с воеводой на Пороховую башню, расположенную в Большом Бояршем городе, и полюбоваться с нее на видневшиеся через реку стены Нарвы. Пока что шведской, а там будем поглядеть. Как сказал бы один мой сосед по комнате в студенческом общежитии, «как масть ляжет».
