Исправитель. Книга 1. Первомай - Дмитрий Ромов
— А ты парень не промах! — заявил Ананьин. — «Задерживаете»! Уморил! Стал бы я с тобой политесы разводить, если бы задержать хотел. Ладно, будь по-твоему, пройдёмся, воздухом подышим, погода шепчет, да?
Весна уже полностью захватила столицу и подчинила своей власти. Берёзы выбросили лохматые серёжки, а тополя раскрывали и сбрасывали клейкие почки, выпуская нежную свежую зелень. Запах этих почек смешивался с бензиновым перегаром несущихся машин, солнце отражалось в их стёклах и зайчиками скакало по лицам прохожих.
— Отличная погодка, — подтвердил я. — В Сибири холоднее сейчас. Ещё снег не растаял.
— Холоднее, да. И, главное, в Сибири всегда успеешь оказаться.
Он снова засмеялся.
— Ладно. Хороший ты парень Александр. Нравишься ты мне. Этого, конечно, для того, чтобы добиться в жизни успеха недостаточно, но и немало для начала. Жена — дочь большого человека. Богатого человека. Ты когда-нибудь видел полмиллиона рублей, а? Я бы тоже хотел посмотреть. И потрогать. Но так, какие наши годы, точно?
Это был даже не намёк, а прямое указанье на сумму выкупа за Эллу. Ананьин подмигнул и добавил:
— Ладно, прибаутки прибаутками, но, чтобы жить хорошо нужно ещё и масло в голове иметь, так?
— А разве масло не на первом месте? — спросил я.
— Никак нет. Условие важное, но не необходимое. Главное быть с Ильёй Михеевичем заодно. Знаешь, кто такой Илья Михеевич?
Я кивнул.
— Молодец. Илья Михеевич — это я. А почему знаешь?
— Должно быть родителя вашего Михеем звали, а вас, вероятно, он Ильёй нарёк. Так и вышло.
Ананьин просто взорвался неудержимым смехом. Будто плотина рухнула и через освободившиеся пути понёсся грозный поток.
— Ну, уморил, — протянул он, размазывая неожиданно большой ладонью слёзы по щекам. — Уморил ты меня, Жаров. Главное, точно как всё разложил, как будто интеграл разобрал. Но спрашивал я о другом вообще-то. О том, почему, по твоему мнению, самым важным для тебя может стать моя поддержка. Не знаешь?
Он вдруг сделался серьёзным и злым.
— Нет пока, — подтвердил я.
— А потому, что все, кто попал в прицел моего орудия, имеют только две возможности — или угодить за решётку, включая пулю в затылок, в качестве частного случая, либо уверено шагать по жизни наверх. В гору. Тебе что больше нравится?
— Вовсе не попадать в прицел вашего орудия.
Он остановился и, посмотрев мне в глаза, развёл руками.
— А ты уже попал, Жаров. И перекрестье у тебя в данный момент прямо вот здесь находится.
Он с силой ткнул крепким указательным пальцем себя в лоб.
— На себе не показывайте.
Он быстро убрал руку.
— Или пан, или пропал, — продолжил Ананьин, оставляя мою реплику без внимания. — Вот и весь выбор. Небогатый, прямо скажем. Но, какой-никакой, а имеется. И я тебе от чистого и горячего сердца старого большевика советую выбрать дружбу. Дружба лучше вражды, согласись. А жизнь лучше смерти. А хорошая жизнь лучше плохой. Как тебе такая философия?
Я пожал плечами.
— И, главное, сейчас тебе даже делать ничего не надо. Просто не говори своему будущему тестю о предмете нашего разговора и всё. Умалчивать факт нашей встречи не стоит, конечно, но выдавать информацию всегда нужно с умом и в строго прописанных доктором дозах. Скажи, что ни о чём конкретном не говорили. Вынюхивал, про свадьбу расспрашивал, про невесту, где жить будем и всё такое. Тебе хватит ума сообразить, что я прав?
— А на самом деле мы о чём говорим? — поднял я брови.
— Ну, а это ты мне скажи. Ты же понял, о чём мы говорим? Если масло в голове имеется, значит должен был понять, правда? А если не имеется…
Разговор мне наскучил, как и сам Ананьин. Были ведь и другие дела, поважнее.
— Послушайте Илья Михеевич, — качнул я головой. — Я ни о каких делах Кофмана не знаю. Вообще, полный ноль. Никаких сведений. Да, и не понимаю я, даже если бы знал, в чём моя выгода хоть что-то рассказывать вам? Я ни в чём не замешан, не привлекался, за материальные ценности ответственности не несу, к финансовым потокам отношения не имею. Как вы меня прижимать собираетесь? Почему я должен на Якова Михайловича стучать?
— Стучать… Слово-то какое неблагозвучное. Стучать тебя никто и не просит. Тебя просят послужить на благо Родины. Вот и всё. А то, что не привлекался… Это всегда поправить можно. Был бы человек, а дело-то найдётся. Можно и в душители тебя снова переквалифицировать. Я слышал была у тебя там история, да?
— Ну, снова в душителя — вряд ли. Там ведь настоящего с поличным взяли. Он показания признательные дал.
— А, — беспечно махнул рукой Ананьин. — Признание выбито силой или он сумасшедший, а может, и ещё чего-нибудь. Дело такое, как чистый лист. Как хочешь его, так и разрисовывай. Сильно-то не обольщайся на свой счёт. Откуда, кстати оперативники узнали о предстоящем преступлении?
Он невинно улыбнулся.
— Шли, наверное, по следу преступника. Это вы у них сами спросите.
— Я-то спрошу, а вот ты не ерепенься. Не ерепенься, а просто подумай. Хорошенько подумай. У меня сила, у меня опыт, у меня возможности. У тебя кое-какие способности, как говорят. Но это нужно ещё посмотреть, в деле тебя проверить. Будешь со мной сотрудничать и жизнь малиной покажется. И тестя твоего трогать не буду, если ты его сотрудничать уговоришь. Если не уговоришь… можно и без тестя прожить, поверь, если со мной будешь дружить.
Бесцветные водянистые глаза Ананьина смотрели на меня не мигая.
— И вот ещё, — добавил он, — по поводу резонов. Ну, ты спросил, зачем тебе сотрудничать со мной, да? Типа, чем я тебя прижму в случае отказа, так? Дело в том, что я тебя сейчас не вербую, понимаешь? Это просто дружеский… по крайней мере, пока дружеский разговор. Ты ведь знаешь, кое-что, правда? А такие знания, если они действительно имеются, требуют защиты. Серьёзной защиты. И я могу её обеспечить. Я ведь хочу, чтобы наше сотрудничество строилось не на страхе и принуждении, а на простом понимании собственной выгоды. И на взаимной, естественно, выгоде. Дружбу тебе предлагаю. Соображаешь?
— Пытаюсь, — хмыкнул я.
— Ну, вот и посмотрим, насколько ты окажешься сообразительным. Ладно, пришли уже, вот машина
