Феномен - Владимир Геннадьевич Поселягин
Судя по крови, экипаж был внутри, пострадал, но их уже извлекли и, видимо, увезли, могилы рядом я не заметил. Среди найденных мной в танке мелочей был свернутый и перевязанный тюк брезента, остро заточенный топорик (уже третий у меня в запасе), полная канистра бензина (даже не повреждена и не пролилась), два солдатских котелка, стеклянная фляжка и две кружки, запасной комбинезон и шлемофон. А ещё лом, большая лопата и главное – малая пехотная лопатка с чехлом. Чуть позже, когда стемнело и стало ничего не видно, я расстегнул ремень и повесил её, пусть войдёт в снаряжение, у меня её ранее не было.
После того как стемнело, мы шли ещё около часа, пока не прозвучал приказ готовить позиции – рыть стрелковые ячейки. Лейтенант лично ходил с факелом в руках (ничего другого, чтобы осветить местность, у него не было) и показывал каждому, где готовить его позицию. Когда ротный указал, где мне копать, я снял сидор, положил его, сверху пристроил винтовку и каску. А потом отстегнул лопатку и, наметив квадрат, стал снимать дёрн.
Замечу, что на роту, на сотню бойцов и командиров, наберётся едва ли двадцать таких лопаток. Поэтому многие ждали своей очереди, самые наглые спали, умные копали касками, у кого были. Когда я углубился на полметра и решил сделать перекур (попить воды), то, подумав, вырезал ножом на черенке свои инициалы. А то заиграют – фиг вернёшь. Потом продолжил копать, уложил и замаскировал бруствер, сделал ниши, куда убрал вещи. А закончив, передал лопатку соседу, и он начал активно рыть в семи метрах от меня.
Приходить в себя было очень тяжело, болела голова. Явно контузия, но вроде не тяжёлая, между лёгкой и средней. Тело болело, стрелковая ячейка была почти завалена. Кажется, накрыло миной: приближающийся свист – это последнее, что я помню.
Прищурившись, я взглянул на солнце (жарит сильно) и понял, что сейчас полдень, в районе часа. Глянул на наручные часы, трофейные, с командира-диверсанта (а так у меня их уже два десятка), и убедился: всё точно. Машинально заведя часы, я чуть привстал, выглянул и мгновенно сел обратно. По позициям ходили немцы. Да уж, сбили они нас быстро.
О, кстати, а лопатку мне так и не вернули, заиграли. Так вот, дело было так. Я уснул и проснулся от криков, команд и первых выстрелов. Быстро встряхнулся, надел каску, подхватил винтовку и, положив ствол на бруствер, стал высматривать опасность. Оказалось, на дороге появился дозор на трёх мотоциклах, его и обстреляли. Я даже ничего сделать не успел: те, кто открыл огонь до меня, изрешетили все три машины.
В принципе, делать с дозором больше было нечего, особенно после двух станковых пулемётов. Подумав, я выщелкнул один патрон и вставил на его место зажигательный: один ящик с патронами, прихваченный мной в оружейке казармы, был с зажигательно-трассирующими пулями в патронах, я вскрыл один цинк и сделал запас. Точный выстрел в бак мотоцикла – и тот полыхнул. Подумав, я вставил ещё два патрона, прицелился и выстрелил.
Когда чуть позже подошли основные немецкие войска, все три мотоцикла горели. На нас навели артиллерию и миномёты, про авиацию ничего не знаю. Тут меня и накрыло. Как видите, недолго я сдерживал немцев. А устроились мы на трассе Брест – Кобрин, Кобрин у нас за спиной километрах в десяти был.
Когда я очнулся после почти прямого накрытия, по дороге валом шли пехотные колонны и техника, понятное дело, немецкие. А группа немецких солдат осматривала наши позиции, и это плохо: местность открытая, как появишься из ячейки – сразу засекут. А если начать отстреливаться, то это будет мой последний бой. Я решил пересидеть, поэтому обвалил на себя другую стенку (это легко, почва песчаная, и стенки ничем не укреплены), оставив только отверстие для дыхания, и замер, выжидая. Винтовку и вещмешок под ногами заранее убрал в хранилище.
Без сознания я был часов пять, может, чуть больше. Когда проснулся с первыми выстрелами, было где-то часов восемь утра, сейчас время подходит к двум часам дня. Моя задача – дождаться наступления темноты, а потом можно будет и двинуть… Хм, есть шанс. Где будет моя дивизия через неделю, я знаю, поэтому пять-шесть дней можно потратить на заполнение хранилища. А то пока всё по мелочи: то тут прихвачу, то там.
На это и решил настроиться. Дышать можно, а вот шевелиться не стоит, поэтому так и лежал, дожидаясь темноты, пока не уснул. Немцы, похоже, прошли поверху, глянули в засыпанную ячейку – русский сам себя похоронил, им работы меньше, – и дальше двинули.
Когда я проснулся, то свет через отверстие ко мне не попадал, значит, уже ночь. Скинув с себя пласты песка и дёрна, я выбрался и осмотрелся, отряхиваясь. Темно, только чуть дальше, в полукилометре, виднелись несколько костров, возле которых я рассмотрел угловатые коробки танков и грузовиков. Это немецкая часть на ночёвке в открытом поле.
Присев, я на миг осветил циферблат фонариком и снова подзавёл часы. Полночь, без десяти минут, вовремя проснулся. И выспался, чувствовал себя лучше, хотя всё равно в ушах звон и походка неровная. Пора сваливать.
Пришлось откопать нишу, чтобы забрать лежавшие там две ручные гранаты. Потом, сняв форму и даже исподнее, так как песок набился под одежду, да и в сапоги, я хорошенько отряхнулся и снова надел всё на себя. Сев на край ячейки, прямо из кастрюли поел супу с лепёшками, а то есть просто мучительно хотелось. Ещё немного била дрожь, продрог: почва в ячейке холодная, плотно облегала тело, выстудила.
Поев, я всё убрал и трусцой побежал в сторону немцев, заодно согрелся. Хочу у них что-нибудь прихватить. Приблизившись, упал на землю, на пыльную траву, и пополз по-пластунски. Я за трофеями.
Кстати, расскажу о своей новой внешности. Вид у тёзки приятный, телосложение худощавое, если не дрищ, то близко, но мясо ещё нарастёт, рост где-то метр восемьдесят. Волосы тёмные, но неделю назад голову брили, и сейчас там короткий ёжик. Я на голову бандану повязал из тёмного платка, чтобы бинт скрыть. Глаза у парня зелёные, уши чуть оттопырены,
