Виктор Тюрин - Ангел с железными крыльями
Народ читал строчки манифеста с каким‑то невнятным смущением в душе. Главный враг, германец, в один момент перестал быть таковым! Как так? Вон еще и плакат на стене висит, на котором русский солдат нанизывает на штык германца, австрияка и турка.
Но при этом люди посчитали манифест доброй вестью, так как именно с войной у них было связано все самое плохое — смерть родных и близких, нехватка продовольствия и топлива, резкое вздорожание цен. К тому же целей войны народ никогда толком не знал. Говорили о Византии, о восстановлении третьего Рима, о каких‑то проливах, о славянах, которых надлежало спасать, но для всего этого надо было победить немца, но какая была связь между этими непонятными объяснениями и необходимостью умирать простому русскому человеку в сыром окопе, мало кто мог себе уяснить. Только одно было понятно всем — так приказал царь. Царь повелел воевать — солдат воевал, повелел заключить мир с германцами — так тому и быть. У людей сейчас было одно мерило — прежняя, сытая и тихая довоенная жизнь, поэтому заключение мира с германцем для большинства людей это был шаг к прежней жизни. С не меньшей радостью восприняли манифест бывшие рабочие и крестьяне, одетые сейчас в серые шинели.
Правда, так восприняли документ далеко не все. Часть офицерства, генералитет, союзы ветеранов, чиновники и подрядчики, наживающиеся на военных заказах, посчитали это предательством, причем не столько по отношению к союзникам, сколько по отношению к ним. Война до победы! Именно с этими лозунгами выступила на улицы оппозиция. Робкие попытки революционеров, которые сумели уйти от разгрома, подтолкнуть народ к выступлениям ни к чему не привели.
— Государь знает, что лучше народу, — почти везде слышали они однотипный ответ, а что еще хуже, так стали говорить большинство рабочих, на которых революционеры ставили, как на основную ударную силу в борьбе с царизмом. И не удивительно. Те видели, что обещания государя, которые тот дал крестьянам и рабочим, пусть медленно, но претворялись в жизнь уже более полутора месяцев. На промышленных предприятиях в силу вступили, так их стали называть люди "фабричные законы", которые закрепляли ряд материальных и социальных льгот для рабочих, такие как уменьшение рабочего дня до девяти часов, укороченный рабочий день в субботу, сохранение половины оклада на время болезни, выплаты за травмы и увечья, полученные на производстве. Не надеясь на то, что заводчики сразу примут их к действию, во все крупные промышленные города были отправлены специальные эмиссары, получившие широкие полномочия для решения всех проблем на месте. Начавшееся было возмущение фабрикантов и промышленников было задавлено в корне одним случайным совпадением.
В Томске в одном из ресторанов гулял крупный золотопромышленник. Находясь под солидным градусом, он начал поносить фабричные законы, называя их царской блажью и другими непозволительными словами, которые порочили имя императора. Так было записано в протоколе жандармского следователя со слов свидетелей, после того как полицейские скрутили промышленника и под конвоем привезли в жандармское управление. Купцу просто не повезло. Рядом с ними, за соседним столиком жандармский ротмистр праздновал день рождения своей дочери. Если год тому назад обладателю тугого кошелька никто бы и не подумал предъявить подобные обвинения, зная, что связи и деньги прикроют его от закона, то теперь эпоха вседозволенности кончилось. Сейчас только слепой не мог видеть, что царская власть укрепляется с каждым днем. Причем это чувствовалось не только в укреплении спецслужб, полиции и жандармерии, уничтожении оппозиции, но и в восстановлении справедливости, примеры которой люди видели своими глазами, читали о них в газетах, с каждым часом укрепляясь в своих мыслях о добром царе. Таким примером стал и этот случай. Хотя на этот раз дело сумели замять и спустя неделю трясущегося от страха золотопромышленника выпустили, этот случай получил широкую огласку, став не только своеобразным предупреждением для людей с мошной, что указы царя не обсуждаются, но и своеобразным толчком для быстрого внедрения фабричных законов.
Новообразования добрались и до крестьян. Уже с месяц в деревнях и селах уже работали землеустроительные комиссии, продолжившие столыпинские преобразования в сельском хозяйстве. Крестьяне получали наделы — одни в своих родных местах, другие, получив льготы и подъемные деньги, переселялись в Сибирь и на Дальний Восток.
Благодаря всем этим нововведениям народ резко отстранился от демонстраций протеста, когда на улицы вышли офицеры — фронтовики, члены земских союзов, ветеранских организаций. Он, остался стоять на тротуарах и молча наблюдать за проходящими мимо них колоннами. Плакаты, колыхавшиеся над толпой, были практически все одного содержания. "Война до победного конца", "Мир с германцем — предательство родины". Городовые, расставленные по маршруту движения, а так же конные разъезды на перекрестках, сумели отрезвить наиболее горячие головы, поэтому особых инцидентов не произошло. В других крупных городах, в особенности в Москве, произошли более бурные выступления. Когда полицейские силы не сумели справиться с начавшимися беспорядками, в город ввели войска, и стоило солдатам услышать крики "Война до победного конца!", как на их лицах проявилось горячее желание: вбить прикладом обратно в рот митингующим их лозунги. Демонстранты не сразу оценили уровень исходящей угрозы, и когда солдатам был отдан приказ очистить улицы, они приложили к его выполнению даже излишнее усердие, после чего толпы демонстрантов с криками: — Полиция! Убивают! — стали разбегаться в разные стороны.
За границей намного более бурно и жестоко отреагировали на мир России с Германией. И это было понятно, так как этот факт напрямую затрагивал международную политику и правительства полутора десятков стран. О подобной сделке могли догадываться, так как без утечек, хоть та и проходила в глубокой тайне, не могло не произойти, но вот так, официально, в самый разгар войны, узнать такую новость…. Газеты всего мира запестрели сенсационными сообщениями, предоставляя людям либо изумляться либо страшиться последствий столь невероятного поворота событий. Пресса Англии и Франции набросилась подобно свое бешеных собак на демарш русского царя, но предшествующий ему международный скандал, связавший покушение на русского царя с работниками посольств этих стран, в какой‑то мере сгладил волну возмущения.
Утром следующего дня после появления манифеста министру иностранных дел послами союзников были вручены дипломатические ноты вместе с вопросом: почему Россия, разорвав договора в одностороннем порядке, пошла на столь недружественный шаг по отношению к своим союзникам. К их немалому удивлению официальный ответ они получили сразу, причем в таком объеме, что иностранным дипломатам оставалось только гадать, что за документы могут находиться в толстенных папках, весьма внушительного вида. Засев за чтение, чиновники посольств неожиданно поняли, что полученные ими документы имеют не столько оправдательный, сколько обвинительный характер. Согласно им получалось, что Россия, оставшись без должной поддержки, полтора года несла одна бремя войны на своих плечах, что окончательно подорвало ее военную мощь, привело к разрухе и спаду в экономике и сельском хозяйстве. Немало усугубил положение неурожайный год, а так же массовое дезертирство солдат, нехватка, как оружия и устаревшее заводское оборудование на военных заводах. Благодаря этим весьма печальным факторам Россия не сможет выполнить свой союзнический долг в полном объеме, но при этом от своих обязательств в отношении военных действий против Австро — Венгрии и Турции не отказывается.
Австрияки и турки, в свою очередь, возмутились вероломным шагом германского императора, но сделать ничего не могли, как и правительства Англии и Франции, которые оказались в схожем положении. Финансовые круги Франции официально заявили, что русское золото, лежащее во французских банках, там и останется, в качестве компенсации за предательство. Английские банкиры им вторили, угрожая миллионными долгами за поставленное ими оружие и суля обобрать Российскую империю до нитки.
Хуже всех перенесли этот удар французские и английские генералы, которых просто поставили перед фактом выхода России из войны. Они понимали, что поменять прямо сейчас свои планы в связи с изменившейся обстановкой они просто не в силах, а значит им только оставалось ждать прибытия новых германских дивизий, и прорыва фронта.
Но как, когда и где? Ответа на эти вопросы у них не было, к тому же действительность оказалась намного хуже, чем они ожидали. Оказалось, что немецкие генералы еще за полторы недели до заключения сепаратного мира начали отводить свои дивизии, сначала с австрийского, а затем с русского фронта, на переформирование. В тыл ушло, в общей сложности, около пятнадцати дивизий, а вместо них жидкой цепочкой вдоль линии русского фронта растянулись запасные батальоны. Это был большой риск, но он стоил мощного и внезапного удара, способного не только переломить ситуацию на французском фронте, но и стать первым шагом к победе в этой войне.
