Прибалтийская «мясорубка» - Виктор Карлович Старицын
Один в поле не воин, решил Барышев и приказал Кондакову отходить задним ходом. Вскоре увидел горящий танк Пичугина. ЗСУ молчала. Поравнявшись с ЗСУ, остановились. Барышев расстрелял два диска, вращая башню по кругу, выбивая всех замеченных фрицев, затем выскользнул из люка и подполз к зенитке. Весь расчет орудия погиб. Уцелели лишь мехвод и заряжающий, сидевшие в корпусе самоходки, и трое автоматчиков, забившихся под самоходку. Мехвод доложил, что танк Пичугина вспыхнул мгновенно, очевидно от попадания в бензобак. Экипаж танка не выскочил. Десантники и расчет орудия погибли от массированного ружейно-пулеметного огня немцев. Младлей приказал экипажу ЗСУ с помощью десантников расстрелять весь боезапас в сторону противника, никуда особенно не прицеливаясь. Барышев надеялся, что снаряды ЗСУ найдут свою цель в густых толпах немцев. Сам залез в танк и прикрыл зенитку с тыла. Минут десять трассирующие очереди 23-миллиметровой автоматической пушки прошивали метельную мглу навстречу немецким толпам, полностью выкосив сектор градусов в шестьдесят в общем направлении на юго-восток. Танк из пулемета простреливал для профилактики другие секторы. Но все хорошее быстро кончается. Противник подтащил противотанковую пушку и, прежде чем Барышев успел ее подавить, влепил три снаряда в ЗСУ. Все бойцы в самоходке погибли. К счастью, она не загорелась.
Ну, суки, – яростно подумал Юрий, теперь держитесь. Будем с вами рассчитываться. Поквитаемся за всех.
– Парни! Наших всех побило! Одни мы остались. Приказа отступать не было! Погнали вперед, немцев давить! – прокричал он в ТПУ.
– Поддерживаю, командир, – спокойно отозвался Кондаков.
– Покажем фрицам кузькину мать! – азартно откликнулся Созанский.
– Дима, сколько снарядов и патронов осталось? – спросил Юра у заряжающего.
– Еще много, около сотни снарядов и девятнадцать дисков к пулемету.
Барышев приподнял крышку люка и крикнул во тьму:
– Эй, есть кто живой?
– Я, товарищ лейтенант, – отозвался голос из темноты, – и со мной еще один боец, в ногу раненный.
– Дима, давайте с бойцом раненого в танк, заберите в самоходке четыре автомата и все рожки к автоматам. В самоходке должно быть много рожков. Берите только полные. Мы вас прикроем.
Созанский выскользнул в темноту.
Поворачивая башню по кругу, Барышев давал короткие очереди по три-пять патронов во тьму. После ураганного огня зенитки немцы не показывались. Сперва в танк спустили раненого и положили на пол, затем начали передавать автоматы и магазины к ним. Наконец, влезли Созанский с автоматчиком.
– Как звать вас, бойцы? – поинтересовался командир.
– Красноармеец Кравцов, – ответил автоматчик. – Младший сержант Бирюлин, – отозвался снизу раненый.
– Кравцов, вот в корме башни бойница, давай к ней с автоматом. В тесноте, да не в обиде. Будешь охранять нас с тыла. Бирюлин, подавай ему автоматы с примкнутыми рожками и меняй рожки. Патронов можете не жалеть, их много.
Убедившись, что все заняли свои места, приказал:
– Ну, теперь погнали. Наше спасение – в скорости. Кондаков, полный вперед! Дави всех гадов гусеницами.
Взревев четырехсотсильным двигателем, БТ-7Э рванулся вперед, быстро набирая скорость.
Все дальнейшее Юра помнил только урывками. Во вспышках пушечных и пулеметных выстрелов танк ломился вперед, через толпы немцев. Он несся по заснеженному полю сквозь метель, вздымая клубы снежной пыли, на скорости не меньше тридцати километров. Высокая скорость и ограниченная пятьюдесятью метрами видимость не позволяли противнику подготовиться к противодействию. Из метели возникали силуэты фрицев и тут же беззвучно исчезали под корпусом. Ощутимо ударяли по лбу корпуса возникавшие из мглы лошади, трещали под гусеницами повозки. Спаренный пулемет и автомат в корме башни тарахтели не переставая. Кондаков вел танк зигзагами, выбирая, где толпы немцев погуще.
Увы, минут через двадцать танк налетел на неожиданно возникшую перед ним противотанковую пушку. Заскрежетал металл по металлу, затем танк резко крутануло на месте влево. Все крепко приложились к броне.
– Гусеницу порвали, командир, – крикнул в ТПУ Кондаков. Танк встал. Тут же на броню обрушился ливень пуль. Броня загудела. Рядом грохали гранаты. Крутя башню, отстреливались из двух стволов. Расчистили все вокруг себя на полста метров. Вылезти наружу для ремонта гусеницы не было никакой возможности. Пули стучали по башне по-прежнему часто, хотя разрывы гранат прекратились.
– Ну все, парни! Сейчас они подтянут бронебойщики, а то и пушку притащат, и расстреляют нас. Но и мы их до тех пор еще настреляем.
– Да уж, командир, мы на гусеницы не меньше роты фрицев уже намотали, а то и больше. Надолго немцы наш танк запомнят, – ответил Созанский.
– Мертвые сраму не имут, – отозвался снизу вспомнивший слова какого-то древнерусского князя оказавшийся начитанным автоматчик Бирюлин.
Остальные промолчали. Барышев крутил башню и стрелял, стрелял, стрелял. Ограничивало только опасение перегреть ствол пулемета. Кравцов не отставал. Удалось подавить два одновременно открывших огонь противотанковых ружья. В танке добавилось дырок. Замолчал разбитый пулей двигатель. Убило Кравцова. Созанского ранило в бедро. Кондаков перевязал его и встал с автоматом к тыловой амбразуре. Раненые подавали снаряды, диски и автоматы с примкнутыми рожками. Юра, не переставая, вращал башню и вел огонь, не позволяя фрицам приблизиться на бросок гранаты.
Ружейно-пулеметный огонь по танку не прекращался. Метель не ослабевала. Следующий немецкий бронебойщик, прежде чем погибнуть, убил Бирюлина. Пока им везло, бензобаки не загорелись. Башня крутилась, танк стрелял. Барышев уже потерял счет времени. Казалось, бой продолжается бесконечно. Убило Созанского. По-видимому, винтовочной пулей, влетевшей в одну из дырок в броне.
Очередной бронебойщик все-таки угодил в трансмиссионный отсек, пуля пробила бензобак. Из кормы танка выбросило языки пламени. Барышев и Кондаков, схватив автоматы, вывалились из танка через люк мехвода. Кондаков успел прихватить два автоматных магазина. Пламя быстро охватило весь танк.
Поскольку после обрыва гусеницы танк крутануло на 180 градусов, они свалились прямо в снежную колею, продавленную танком и быстро поползли по ней. Отползли метров десять и наткнулись на разбитую танком пушку. Вокруг пушки валялись трупы раздавленных и пострелянных немцев. В танке начали трещать патроны и гулко бухать снаряды. При каждом взрыве из всех щелей выбивало пламя. Барышев огляделся. Немцев не увидел. Видимо, они опасались взрыва боекомплекта и не подходили близко. А зря, в отличие от трехдюймовых снарядов САУ, снаряды «сорокапятки» не имели склонности к детонации.
Кондаков принялся вытряхивать одного из немцев из шинели.
– Ты чего удумал? – спросил Барышев.
– Снимай с немца шинель и одевай, авось примут за своих мертвяков и отлежимся под пушкой, – ответил Кондаков.
В его
