Владимир Свержин - Чего стоит Париж?
Но факт оставался фактом, поскольку хитроумные комбинации Мишеля Дюнуара и его многочисленной агентуры не заманили истинного Генриха в Юссе, чтобы здесь свести воедино разошедшиеся в ночь святого Варфоломея судьбы «королей Наваррских», то теперь передо мной вставала настоятельная необходимость доказать нужность французскому трону После долгих поисков способ был найден. План был авантюрный – дальше некуда, но в случае успеха судил немалые дивиденды.
Вскоре после того, как весеннее солнце едва-едва подсушило бы непролазные лужи на дорогах растопило снег на горных перевалах, Францию ожидали весьма крупные неприятности. Первая из них была испанская армия с благословения Святейшего Престола посылаемая королем Филиппом II на помощь семейству Гизов. Возглавлял е немощный старик почти полностью утративший интерес к жизни Александр Фарнезе, герцог Пармский, пожалуй, самый Виртуозный полководец Европы.
Вторая беда была под стать первой стадиями моего двойника, вернее, его эмиссаров, тогда же, весной, границы Франции должно было перейти войско курфюрста Иоганна Казимира Пфальцского, которое вместе с полыми Беарнца предполагалось бросить на Париж с целью Защитить от посягательств учение Мартина Лютера, Вероятно Генрих де Бурбон очень рассчитывал на это подкрепление, я тоже. Благодаря польским связям пана Михала мне был Известен каждый шаг воинственного курфюрста, а потому я нанялся опередить истинного Генриха и, возглавив приведенные из германских княжеств полки, обрушить их мощь на собранную в Лотарингии армию Гиза, не дав ей соединиться с герцогом Пармским. Понятное дело, в союзе с королевской армией и отчасти на королевские деньги.
Чтобы придать нашей авантюре видимость полной достоверности, я даже вступил в переписку с мадам Екатериной прося Ее Величество хотя бы отчасти оплатить рейтар и ландскнехтов фон Пфальца, уже нанятых моим двойником на золото, привезенное Агриппой д'Обинье из Англии. Оставалось только ждать весны. И хотя пан Михал не оставлял попыток заманить Беарнца в Юссе, «в гости к любящей супруге», однако, по-моему, и он сам слабо верил в такую возможность в течение ближайших месяцев.
А в это время в замке Юссе безраздельно властвовала мамаша Жози. Ощутив наконец ширь, достойную приложения своих недюжинных сил, камеристка любимой фрейлины королевы Наваррской руководила жизнью нашего крошечного двора с той же сноровистостью и напором, как совсем недавно своей разухабистой «Шишкой». Кстати, о борделе. Вернее, о том, на чьи деньги он был открыт. Узнав о смерти маршала Таванна, Жозефина не на шутку огорчилась и месяц не снимала траура, давая повод скорым на колкости гасконцам заявлять, что теперь при Наваррском королевском дворе появилась собственная Черная Вдова. Впрочем, это не смущало разбитную камеристку, а той зычной ругани, при помощи которой мамаша Жози заставляла повиноваться себе и «висельников», и «друзей короля», прибывших сюда из Отремона, мог позавидовать даже покойный маршал. Во всяком случае, Мано, покинувший Реймс в свите папского нунция вместе с братом Адриэном, при звуке этих забористых оборотов почтительно покачивал головой и подкручивал длинный ус, должно быть, восхищаясь их цветистостью и многообразием. Моя маленькая армия буквально боготворила ее.
Сейчас под «королевским знаменем» находилось без малого восемь сотен всадников, разбитых на два эскадрона. Чтобы снарядить и одоспешить их, невзирая на наши протесты, Конфьянс заложила ломбардским банкирам Отремон. Так что теперь Мано, которого она по-прежнему, невзирая ни на что, держала на расстоянии вытянутой руки, уже звался коронелем. Впрочем, это его, похоже, не радовало. Все ждали начала апреля.
С начала марта все фигуры грядущей политической игры вновь пришли в активное движение. Первой ласточкой грядущего нашествия с юга по еще не до конца просохшим дорогам в Париж прибыл вице-король Каталонии герцог Гондийский, маркиз де Ламбе Франческо Борджиа. Официально он представлял интересы Испании в переговорах с Екатериной Медичи по поводу прав той на корону Португалии, полагавшуюся ей по деду. В обмен на отказ от притязаний на нее, Испания готова была отдать в жены Генриху III свою инфанту. Однако непримиримая позиция государя, не желающего и слушать о браке с собственной племянницей, не слишком огорчила знатного посла.
Убедившись в невозможности продолжения переговоров, он поспешил откланяться. И все было бы ничего, мало ли дипломатических миссий срывается из-за несовместимости позиций сторон, когда бы не занимал этот маститый старик еще один весьма почтенный пост – преемника Игнатия Лойолы в должности генерала Ордена Иезуитов. А потому можно, конечно, списывать все на случайность, но через две недели после отъезда посла, стоило лишь Генриху III во главе двора и армии выступить против Гиза, в Париже вспыхнуло восстание в поддержку Священной Лиги. Как сообщил брат Адриэн, зимовавший в Париже и теперь догнавший наш полк по дороге в Лангр, где была назначена встреча с армией курфюрста Пфальцского, столица была покрыта баррикадами, отряды цеховой стражи возглавлялись опытными офицерами, и городская старшина, отказывающая в повиновении королю-распутнику, погрязшему в шашнях с гугенотами, явно не имела недостатка в золоте.
По докатившимся до нас слухам истерика, охватившая при известии об очередном мятеже и без того нервического монарха, была такова, что доведись остальным подданным короля наблюдать ее, они бы тоже не пожелали видеть Генриха III своим сюзереном. На счастье Валуа, предпочитавшего оплакивать горестность своего правления на груди прелестной Марии Клевской, Екатерина Медичи готова была сражаться хоть на два фронта, хоть на три, хоть в полном кольце окружения. Здраво рассудив, что парижане, сколько бы ни орали и ни потрясали в воздухе оружием, без особой нужды не выйдут на городские стены, она решила сокрушить Гиза, не дав тому соединиться с тринадцатитысячной армией Александра Фарнезе, неспешным маршем идущей к границам Франции.
Уже с середины марта передовые отряды королевских шевальжеров тормошили войска Лиги, не давая им покоя и вынуждая их горячего предводителя начать преследование. Продержавшись около двух недель, он наконец сдался и вывел войска из укрепленного лагеря. Как мы и предполагали, удар Гиза был нацелен отнюдь не на помощь восставшему Парижу, а на юг, туда, откуда ожидалось появление герцога Пармского. Теперь его путь лежал через болотистую Шампань, еще не успевшую до конца просохнуть, ибо «гастин» – тяжелая вязкая глина, составляющая изрядную часть ее почвы, – быстро поглощает воду и весьма неохотно ее отдает. Он шел торопясь, спеша проскочить без боя под носом королевской армии, ставшей лагерем в Труа, резонно полагая, что четырнадцати тысячам кавалерии и пехоты Генриха III не с руки преграждать дорогу двадцатитысячной армии Священной Лиги. Он спешил, теряя на вязких дорогах и трясинных переправах людей и повозки обоза, но неуклонно двигался вперед. Черная Вдова, когда ей донесли о трудностях и потерях этого форсированного марша, весьма плотоядно улыбнулась и процитировала любимого Макиавелли: «Храбрость солдат важнее их численности, но выгодная позиция порою важнее храбрости».
Однако, кроме подготовленной к приему высокого гостя позиции, де Гиза еще ожидал сюрприз, о существовании которого, вероятно, он не мог и помыслить, – пресловутая армия наемников, приведенная курфюрстом Иоганном Казимиром. Конечно, как опытный солдат и грамотный полководец, Гиз знал о подмоге, идущей на помощь гугенотам из германских княжеств. Возможно, ему было известно и о том, что я отправился навстречу фон Пфальцу, и наверняка он был рад этому известию, поскольку слух о нашей распре с королем Франции дошел до него едва ли не в тот же день, когда Генрих III решил устроить обыск в покоях своей сестры. Должно быть, теперь де Гиз, резонно полагая, что «враг моего врага – мой друг», подсчитывал, сколько солдат из своей и без того небольшой армии король будет вынужден оставить на прикрытие фланга. Несомненно, так бы оно и случилось, будь на моем месте истинный король Наварры. Но в данном случае…
Встреченный мною у стен Лангра курфюрст Иоганн Казимир буквально опешил, когда узнал, что вместо удара по слабому королю Франции я намереваюсь атаковать куда более сильное войско Лотарингца. Все его военные резоны пролетали мимо моих ушей, мои же политические и вовсе не достигали его слуха. В конце концов, после бурной сцены в шатре его светлости, полководец с упорством доброго гугенота развернул три тысячи пфальцских фуелеров и тронулся в обратный путь. На мое счастье, золотая казна, присланная мадам Екатериной, быстро позволила найти общий язык с оставшимися девятью тысячами наемников. Таким образом, под знаменем Наварры уже стоял весьма внушительный отряд, готовый сражаться где угодно, против кого угодно до последнего солида.
