Олег Измеров - Дети Империи
– Вы усмехнулись про себя.
– Так ведь это же сценарий боевика «Терминатор-2». Троянская программа и прочее. Фантастика.
– В конце 30-х Шпанов написал фантастическую повесть «Первый удар», потом это стал сценарий для фильма. Там самолеты противника уничтожаются первым ударом по спящим аэродромам. Разве это не стало у вас реальностью? Ну, с некоторыми поправками?
Виктор пожал плечами.
– Вот видите, не все, что пишут фантасты – сказка, и не все, что пишут историки – правда. Так вот, дать команду на отмену директивы может только лично фюрер, в случае его смерти или ухода от власти программы вводятся в действие автоматически. Короче говоря, чтобы предотвратить ядерную войну, надо уговорить фюрера, а фюрера уговорить невозможно. Как только он принял решение, на него не действуют никакие логические доводы.
«Он принимает решения из сформированной его воображением картины виртуальной реальности, и не изменит его, пока сама картина не изменится. Кстати, раз он художник, то уж рисовать картины в мозгу он умеет».
– Тогда почему вы уверены, что у нас что-то выйдет?
– Простая логика. Если получилось в первый раз, почему не выйдет во второй?
– Первый контактер и подсказал идею «Атиллы»?
– Да. Предотвратил одну катастрофу, случайно навел на мысль о другой.
– Он был из нашего времени?
– Да, разница в пару лет. Молод, уровень знаний ниже, чем у выпускника средней школы в рейхе, интересы чисто обывательские.
– Тогда вопрос, подхожу ли я? Слышал, что ваш фюрер не слишком любит образованных.
– А кто их любит? Поэтому, если вас о чем-то спросят, отвечайте прямо, искренне, без философских рассуждений и наукообразия. Уверенно и искренне, без лукавства. Обмануть фюрера все равно нельзя.
– О чем меня могут спросить?
– О чем угодно. План встречи в голове у рейхсфюрера. Если теряетесь, не стесняйтесь переспрашивать. Противная погода… Как жаль, что эта встреча не прошла вчера.
– Что еще я должен знать для встречи? А то мы так доедем, и я упущу что-то важное.
– Хотите знать правду? Одному дьяволу известно, что вы должны знать. Первый контактер рассказал за пару минут то, что все считали бредом или провокацией НКВД, и фюрер изменил ход истории. А ведь фактически для этого фюрер не имел никаких оснований. Радиотелефон у контактера не работал, потому что в гестапо эксперты поспешили посмотреть, из чего он сделан, такие часы, как у вас, в принципе можно изготовить, как и ручку, деньги и документы он по глупости сжег сам в первые часы, как попал сюда. Логика была бессильна. Но фюрера никогда не подводила его сверхинтуиция!
Они свернули с автобана на аллею, несколько раз менявшую направление; вдоль дороги Виктор заметил скрытые посты с оборудованными позициями для стрельбы, а в случайном просвете голых ветвей живой изгороди, которая тянулась вдоль асфальта, словно вдоль парковой дорожки, мелькнула спираль Бруно.
– Впрочем, Виктор, скоро вы сами все увидите. Мы уже подъезжаем. Это одна из новых резиденций фюрера. Вы не представляете, сколько немцев, да и не только, завидовало бы возможности такой встречи! А кто такой Штирлиц? – внезапно спросил Дитрих, без нажима и всякого перехода.
– Литературный герой серии шпионских романов, телесериала и анекдотов про разведку в германском тылу.
– Понятно. Наверное, что-то вроде нашего полковника Сизова из романов Марты Браун? Тонкая психологическая игра, использование интриг между ведомствами в аппарате МГБ, соперничества между госбезопасностью и партией, дьявольский ум и находчивость?
– Похоже.
– К сожалению, на нашем телевидении романы Браун считают литературой для умственной элиты, а сами увлекаются подражаниями Флемингу. Немецкие вестерны, немецкие Джеймсы Бонды… Вы дали хорошую мысль, Виктор! Нам нужен свой образ агента. Надо подкинуть заказ министерству пропаганды…
22. Управление временем.
Виктор ждал, что в ставке фюрера будет подвал, провода, сыро и запах плесени. Однако вместо этого охрана пропустила их машину к большому зданию в парке, построенному в стиле рыцарского замка. Правда, в окрестностях его Виктор заметил оголовки вентиляционных шахт и подземные въезды.
В замке работали кондиционеры и увлажнители, дул приятный ветерок и воздух был освежен кофейным дезодорантом. Их быстро провели по широкой лестнице на второй этаж, затем – через анфиладу комнат, довольно светлых и напоминавших европейские дворцы эпохи Ренессанса. Видимо, богемная душа фюрера все-таки требовала аристократической обстановки.
В конце концов они оказались в не слишком большом кабинете – примерно в половину от того, где Виктора принял Берия – но зато полностью отделанным янтарем, включая мозаичные картины на стенах. Короче говоря, в этой реальности нацисты не украли Янтарную комнату из Петергофа, а построили свою. Книжных шкафов в кабинете почти не было, зато был изящный палисандровый столик с большими листами бумаги, на части которых виделись какие-то непонятные карандашные наброски. Виктор обратил внимание Дитриха на то, что все книги в кабинете были в формате ин-фолио, как и желтая кожаная папка на столе, которую он принял за папку для рисунков.
– Фюрер не носит очков, – пояснил Альтеншлоссер, – он считает, что становится похож в них на учителя. Поэтому книги и документы для него теперь приходится сначала печатать обычным шрифтом, а потом увеличивать на электрокопии, чтобы было, как на таблицах для проверки зрения.
Виктор попытался представить себе Гитлера в кинохронике в очках. Действительно, выходило что-то похожее на учителя, который орет на учеников. Еще бы указку в руки.
Дверь открылась, и в кабинет вошел человек в форме СС, седой, пожилой, где-то под семьдесят, в очках с толстыми стеклами, худощавый лицом. Дитрих моментально щелкнул каблуками и вытянул руку в нацистском приветствии. Человек небрежно ответил. Виктор понял, что это и есть Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС. Правда, изменился и здорово постарел за 15 лет.
«Блин, а дипломатический протокол тут какой? Ничему ведь не обучили…»
– Гутен морген, – неуверенно произнес Виктор.
– Здрафстфуйт, Виктор, – ответил Гиммлер по-русски с акцентом (надо же шефу спецслужб рейха марку держать), и далее обратился к Альтеншлоссеру, уже на немецком:
– Это и есть тот русский из будущего?
– Так точно. Вещественные доказательства при нем.
– Хорошо. Останетесь переводить.
– Слушаюсь.
В кабинете повисла тишина ожидания.
– Вы можете сесть, – обратился Дитрих к Виктору.
– Спасибо за приглашение. Но сесть я всегда успею.
До Дитриха дошло, хоть и с некоторым опозданием.
– О чем он говорит? – тихо спросил Гиммлер.
– Игра слов. Он подбадривает себя шутками.
– Хорошо. Пусть.
Ожидание длилось еще где-то минут двадцать. Виктор убивал время, разглядывая уникальное убранство кабинета – кто знает, когда еще удастся такое посмотреть. И еще он думал, что если рейхсфюрер так постарел, то как же сейчас Гитлер выглядит.
…Он узнал фюрера только по челке и усикам.
В кабинет какой-то пошатывающейся, но быстрой походкой вошел невысокий человек – если точнее, человек с несколько коротковатыми ногами, одетый в совершенно гражданский светло-серый костюм в полоску, но без галстука и в рубашке с распахнутым воротом. Лицо у него было не по сезону загорелым, почему-то без привычных по фотографиям и кинохронике морщин и теней под глазами. Усы и прическа были черными, без единого седого волоса; прическа была аккуратно уложена и блестела, как будто на нее не пожалели дамского фиксирующего аэрозоля. Было такое впечатление, словно это какой-то современный гламурный поп-артист, на скорую руку загримированный под Гитлера.
И тут он понял, что фюрер просто сделал подтяжку лица и красит волосы, как будто он действительно стареющая звезда шоу-бизнеса.
Виктор вдруг почувствовал какую-то странную жалость к этому человеку. Проходя по коридорам замка, он ожидал, что будет испытывать ненависть к этому виновнику запредельных бедствий человечества в его реальности и будущему виновнику гибели человечества в этой. Но ненавидеть, оказалось, в сущности, нечего. Великий вождь оказался, по сути дела, лишь крышей для алчущей добычи нацистской Европы, которой нужен был кто-то, кто возьмет на себя ответственность за все, что она сотворит. И теперь эта крыша была озабочена потерей сценического имиджа.
Гимлер и Альтеншлоссер привычно вскинули руки в партийном приветствии, фюрер сделал обычную отмашку. Виктор скроил дежурную улыбку и дружественным тоном произнес «Гутен морген!». На лице фюрера слегка скользнула тень недоумения. Он не ответил; очевидно, он ожидал другой реакции, как если бы звезда эстрады, появившись перед зрителями, вместо аплодисментов или свиста услышала бы равнодушное «Здрасьте».
