Двойной генерал-2 (полуостров Сталинград) - Сергей Чернов
Можно и нужно действовать по правилам. Прорыв, остановка, подтягивание тяжёлой и полковой артиллерии, затем снова рывок. Только дойчам эти правила тоже известны, потому иногда имеет смысл их нарушать.
Смирнов и его рота попали в засаду. Зато полсотни километров за сутки оставили позади.
Немецкая трофейная «четвёрка» поворачивает башню.
— Дымовыми по всему правому флангу! — Пока ротный не придумал, что им делать, надо протянуть паузу до момента окончательного поражения. «Четвёрка» начинает плеваться снарядами.
Егор Смирнов, из новой волны командиров павловского призыва, далеко не самый глупый командир, отодвинув в сторону вспышку ярости и досады, понимает, что их шансы плохо отличимы от нуля. После жуткого по своей эффективности огня в борт правой колонны и чуть менее страшного фронтального, рота в течение половины минуты уже понесла потери процентов в сорок. После нескольких залпов прямой наводкой дойчи начинают навесной огонь. Попасть — задачка повышенной сложности, однако там сразу не меньше трёх батарей крупных калибров. Судя по звуку и силе взрывов 150-мм тяжелые гаубицы SFH 18 и тоже неприятные sIG33, полевые гаубицы с небольшой начальной скоростью снаряда. Однако при таком калибре, да огне со стороны борта не поздоровится и Т-34. Только в зоне видимости командирского танка Смирнов видит три безнадёжно горящих Т-34.
Шли бы они в одну колонну, или в ряд, от них бы уже ничего не осталось. Но как только они вышли из леса, сразу выстроились в три колонны. Огонь с фронта поражает первый ряд, фланговый — правую колонну, но это всего семь танков из пятнадцати. Старший лейтенант краем сознания воздаёт хвалу тем, кто придумал такое построение. И правая колонна, с неизвестным результатом, но успела огрызнуться. Её стволы смотрели как раз вправо, как и стволы левой колонны, что были направлены в свою сторону. Теперь горящие и «разутые» танки в правой колонне закрывают собой остальных, огонь прямой наводкой невозможен и есть ресурсы продолжать бой.
Ну, пока есть…
Один за другим взрываются два горящих танка. Сдетонировавший боезапас срывает башни, рядом с командирским танком вырастает два куста мощных разрывов. Стучат по броне осколки.
— Сосредоточить огонь на правый фланг! Первый залп по самой правой пушке! Потом по следующей! Кто не может, стреляйте по видимым целям! — Всё, как учили. Все эмоции, — страх, досада, боль в сердце от зрелища погибающих товарищей, — всё в сторону. Идёт бой, где сшибленная с доски фигура означает смерть ещё одного экипажа из замечательных парней.
Смирнов делает, что может. Дуэль неравная, восемь танков против полутора десятков орудий, не все из которых видимы. И не восемь, а только пять. Для трёх танков нет свободных секторов обстрела на правом фланге. Но деваться некуда, отступить означает выйти из-под прикрытия, обеспеченного уже подбитыми танками. Прикрытие становится хуже, сорванные башни открывают узкие, но важные сектора обстрела. Команда ротного призвана выжать из ситуации хоть каплю вражеской крови. Сосредоточенный огонь не позволит бою закончиться с сухим счётом.
Советские танки подавляют своим огнём одну пушку за другой, немцы не отстают. Вот начинают дымить ещё два танка из средней колонны, один ещё стреляет, экипаж второго эвакуируется.
— Первый взвод! В атаку в основном направлении! Парни, попробуйте их взять с левого фланга и давите гусеницами! — Первый взвод, это левая колонна, им всё равно стрелять неудобно, пусть атакуют. Погибать, так с музыкой изо всех стволов!
— Дымовыми!
— Нет больше дымовых, командир!
— Осколочными! Прикрой их!
«Четверка» взрёвывает мотором и совершает небольшой манёвр, буквально на несколько метров, чтобы появился небольшой сектор для стрельбы во фронт. Его танкисты из первого взвода сами с усами, дают залп и под прикрытием разрывов идут в атаку.
У русских солдат во все времена есть за душой один козырь. Он потрясает любого врага и действует до тех пор, пока жив хотя бы один. И даже ещё немного после гибели. Русская штыковая атака. Не важно, то ли классическая штыковая, то ли самоубийственный танковый удар или когда-то будет налёт космических истребителей сквозь завесу шквального вражеского огня. По сути это всегда одно и то же. Ничего другого не оставалось, поэтому Егор Смирнов выбрасывает на стол последний козырь.
Смирнов ещё успевает увидеть, что до немецкой батареи добрались три танка, один из них разматывает гусеницу и загорается, — интересно, от чего? — но продолжает стрелять, второй успевает подмять под себя вторую пушку, когда его уничтожает сосредоточенный огонь второй батареи. Успевает увидеть, перед тем как его командирский танк получает в борт 150-миллиметровый снаряд. И уже не видит Смирнов, как получает в лоб мощный снаряд того же убийственного калибра почти в упор третий танк, но продолжает двигаться уже с мёртвым экипажем и таранит четвёртую пушку. Хотя кто знает, может быть, душа его, выброшенная из искорёженного взрывом танка, где-то сверху удовлетворённо осматривает поле такого короткого и такого жестокого боя.
Окончательно смяв передовой танковый отряд, дивизия СС «Тоттенкопф» обеспечивает себе беспрепятственное продвижение прочь из формируемого окружения. На какое-то время беспрепятственное. Пока…
— Вашу мать через корявое коромысло! — Вскипает генерал-лейтенант Анисимов.
И кроме спешащих к месту гибели танковой роты тяжёлых артиллерийских батарей взлетают в небо десятки самолётов 12-ой бомбардировочной авиадивизии и 43-ей истребительной.
19 сентября, пятница, время 08:30.
Минск, штаб Западного фронта.
— За вчерашний день наши потери двенадцать СБ, три чайки и пять ишачков. Надёжно взять господство в воздухе пока не удаётся, товарищ генерал, — заканчивает доклад Копец. — Дмитрий Григорич, может…
Хладнокровный доклад командующего ВВС отражает совершенно отвязанную воздушную драку над Уценами. Ночью бои продолжались. Артиллерию подтянули только к девяти вечера, когда уже стемнело и начали гвоздить по площадям вслепую. В начале вслепую. Затем подоспели ночники, накидали осветительных бомб и кое-как принялись за корректировку. Получалось не ахти. Корректировку артогня ночными бомбардировщиками мы не отрабатывали. Пишу в блокнот «Ночная корректировка артогня» со знаком вопроса, потому что пока не представляю, как к этому подступиться.
Отмахиваюсь от ожидающего взгляда Иваныча. Знаю, чего хочет и, наверное, прав главлётчик.
— Когда войска соседей подтянутся поближе к Уцене?
— Не раньше, чем через сутки. Скорее, через двое, — прикидывает по карте Климовских.
Еле удерживаюсь, чтобы не поморщиться. Северо-Западный фронт тоже могу считать своим, но ревность давится ценой немалого усилия. Если мы застрянем, то соседи пройдут чуть больший путь, а это урон моей боярской чести, хе-хе. Ну, и хрен с ними! Сочтёмся славой
