Сергей Романовский - От каждого – по таланту, каждому – по судьбе
Но уже в самом начале 20-х годов государственная служба была для Платонова лишь источником заработка. Он уже понял (и тоже сразу и навсегда!), что душа его запрограммирована на творчество, на литературу. Поэтому в одной из своих автобиографий Платонов написал вполне искренне: «Участие мое в Октябрьской революции выражалось в том, что я работал, как поэт и писатель, в большевистской печати».
В 1922 г. Андрей Платонов познакомился с учительницей села Волошино, что в 40 км от Воронежа, Марией Александровной Кашинцевой и вскоре женился на ней. Брак оказался счастливым. В 1923 г. у них родился сын Платон (Тоша).
В мае 1926 г. Платонова переводят на работу в Москву, в Народный комиссариат земледелия. Но недолго длилось его номенклатурное приволье – уже через месяц «за страсть к размышлениям и писательству» (так Платонов написал в письме к А.К. Воронскому) его выставили из Наркомата.
Помог тот же Воронский: Платонова «простили», на службе восстановили, но в Москве не оставили, а направили в Тамбов заведовать подотделом мелиорации в губернском земельном управлении.
Именно в Тамбове Платонов и начал свою уже не журналистскую, а писательскую карьеру. После публикации «Епифанских шлюзов» (1927 г.) Платонов решил бросить службу и зарабатывать на жизнь профессиональным писательством. Перебрался с семьей в Москву. От писательского союза даже небольшую двухкомнатную квартиру получил в Доме Герцена на Тверском бульваре. В ней он и прожил до конца жизни.
Придется повторить: материала для достоверного хронометража жизни Платонова явно недостаточно. Поэтому и рассказ наш оказывается «дырявым». Правда, надо сказать, что с началом карьеры профессионального писателя биография Платонова прирастала только за счет написанных им вещей да реакции на них литературного и партийного чиновничества. Иными словами, писательская жизнь Платонова сразу стала и его судьбой. А это и является предметом нашего исследования.
Система, однако, травила писателя не только за писанное. В 1938 г. на семью Платонова обрушилась внезапная и дикая по своей очевидной нелепости трагедия, как удар кувалдой по голове, – 4 мая прямо на улице арестовали пятнадцатилетнего сына писателя. Не за переход улицы в неположенном месте угодил на Лубянку подросток, а за членство… в «молодежной террористической организации». Было бы Тоше не 15, а 10 лет, слово «молодежной» заменили бы на «детской». Всего и делов.
Платонов буквально потерял дар речи, посерел и уже навсегда «спал с лица». Оно потемнело и «было облито горем, как кислотой» (Эм. Миндлин). Он сказал одному из друзей: «…литература должна криком кричать о том, что в жизни творится, а она молчит или лениво улыбается».
Хлопотал за сына Платонова один из немногих его «влия-тельных» друзей – Михаил Шолохов. Он добился аудиенции у Сталина, рассказал ему о трагедии в семье Платонова. Сталин запросил «органы». Те вернули Тошу из Магадана в Москву «на доследование». Выпустили только в 1941 г. с открытой формой туберкулеза. С постели он уже не встал. Умер 4 января 1943 г.
Всю войну Платонов в шинели военного корреспондента на передовой, среди солдат. Дома оставаться не мог – личное горе раздавило бы его окончательно.
Написал массу прекрасных очерков и рассказов о войне. Издал несколько сборников.
В конце войны родилась дочь Маша. Сам же Платонов то ли заразился от сына (жена его упорно это отрицала), то ли привез болезнь с войны, но так или иначе уже после победы у него открылось кровохарканье.
5 января 1951 г. Андрей Платонов умер. Похоронили его на Армянском кладбище, рядом с сыном. На похороны великого писателя, как вспоминал его послевоенный друг И. Крамов, «пришло несколько человек».
* * * * *Слава Богу, что Платонов на рубеже 20-х и 30-х годов успел создать все свои основные вещи, составившие ему славу, к несчастью посмертную: «Чевенгур», «Котлован», «Ювенильное море». Ибо к 1931 г., предъявив сталинскому социализму свой талант, взамен он получил от него свою судьбу.
Одним словом, социализм расплатился с Платоновым за его талант сполна, т.е. попросту растоптал его. После 1931 г. Платонов, конечно, продолжал писать и писать много. Но темы, волновавшие его, как-то сразу помельчали, язык стал утрачивать индивидуальность и на социально-психологические полотна масштаба «Чевенгура» или «Котлована» он более никогда не нацеливался.
Однако всё по порядку.
В 1930 г. Платонов написал сценарий фильма «Машинист». Со съемочной бригадой ездил в Острогожский район Воронежской области на съемки, много колесил и сам по давно знакомым местам. Видел и в ужас приходил от методов «ускоренной коллективизации». Всюду разор, голод, кровь, изломанные и покалеченные судьбы целых крестьянских семейств. Воочию убедился, какими «скач-кáми» коммунисты решили прыгать в будущее.
Итог этой поездки – повесть «Впрок» с подзаголовком «Бед-няцкая хроника». Героя повести Платонов не зря назвал «душевным бедняком»: он вобрал в себя все беды российского крестьянства, надевшего на плотно сомкнутые в стаде шеи единое на всех «коллективное ярмо». Все это Платонов видел лично и стонал душой.
И не только от трагедии крестьянина ныла душа писателя. Понял он как-то сразу, что именно через коллективизацию сгниет российское крестьянство – позвоночник русского народа, а со сгнившим хребтом и социализм долго не простоит. Платонов же по- прежнему верил в идеи социализма, думал, что это сейчас всё наперекосяк, а вот придут к власти люди поумнее да посовестливей и всё выправят. Теперь же коллективизация расставила всё по своим историческим местам, и вера в другой социализм стала ненужной запредельной мечтой.
Платонов написал «Впрок» и сам же вскоре с ужасом отшатнулся от своих обобщений.
Но это всё будет потом. Хотя и скоро. Платонов ведь писатель, а потому он искренне полагал, что написал вещь врачующую, а не бичующую; она поможет власти разобраться с тем, как ее идеи на местах похабят. И с легкостью именно такого рода доводами убедил главного редактора «Красной нови» Александра Фадеева напечатать эту его «бедняцкую хронику». А тот самостоятельных решений (о которых бы не жалел после) принимать не умел. Не разобрался в «моменте» и на этот раз, напечатал повесть Платонова в своем журнале (1931, № 3).
На прочитавших повесть произвела сильнейшее впечатление: одни плакали, жалея русского крестьянина, других кривила гримаса ненависти к писателю. Первых было, наверное, больше, но их было не слышно. Зато вторые взвыли мгновенно.
Небольшая цитата из повести Платонова о раскулаченном Пашке: «И отправился тогда Пашка вдоль страны, дабы найти себе неизвестное место. По дороге он содрал с себя одежду; изранил тело и специально не ел: он уже заметил, будучи отсталым хищником, что для значения в советском государстве надо стать худшим на вид человеком».
Если согласиться с профессором В.А. Чалмаевым, что сверхзадачей Платонова было «докричаться» этой повестью до Сталина, чтобы тот смог (пока не поздно) выправить перегибы коллективизации, то с задачей своей писатель справился: до Сталина он докричался.
Прочитав повесть Платонова, Сталин наотмашь красным карандашом на первой странице начертал свою высочайшую резолюцию: «Сволочь!» В подзаголовке – «Бедняцкая хроника» первое слово зачеркнул и написал – «кулацкая».
Так Сталин оценил не конкретную повесть Андрея Платонова, так он зачеркнул все его творчество – и прошлое, и будущее.
Распорядился вызвать к себе Фадеева и В. Сутырина, также активного (без тормозов) рапповца. В кабинете сидели Калинин, Ворошилов, Молотов и еще кой-какой партийный люд.
Фадеев и Сутырин стояли чуть в стороне. У Сталина в руке «Красная новь» с повестью Платонова.
Спросил Фадеева:
– Вы редактор этого журнала? И это вы напечатали кулацкий и антисоветский рассказ Платонова?
Фадеев ответил (серый, как застиранная рубаха):
– Товарищ Сталин! Я действительно подписал этот номер, но он был составлен и сдан в печать предыдущим редактором. Но это не снимает с меня вины, все же я являюсь главным редактором и моя подпись стоит на журнале.
– Кто же составил номер?
Фадеев сказал…
Тут же привезли в кабинет Сталина И.М. Беспалова, бывшего редактора. От страха не мог стоять – ноги подкашивались.
Сталин сощурился:
– Значит это вы решили напечатать этот сволочной кулацкий рассказ?
Редактор лишь что-то мычал бессвязное. Он был на грани обморока. Его увели.
Сталин подвел итог: приказал Фадееву написать разоблачающую Платонова статью и напечатать ее в ближайшем номере того же журнала.
Фадеев был человек исполнительный. Уже через несколько дней довольно объемная его статья «Об одной кулацкой хронике» была написана. Таков он был, будущий главнокомандующий советскими писателями: сам же взял у Платонова повесть, напечатал ее, а затем обгадил не столько даже сочинение Платонова, сколько себя самого. Он сам себя высек, как та унтер-офицерская вдова.
