Василий Звягинцев - Бои местного значения

— Опять последнюю? — не скрыл сарказма Сашка.

— Очень на это надеюсь. Ты весьма бы мне помог, если бы согласился задержаться совсем ненадолго.

— Конкретно?

— На сутки, максимум на двое.

— Зачем?

— Для меня, для всего нашего дела.

— «Нашего» — в смысле «вашего» или ты говоришь о нас с тобой? — перебил Антона Шульгин по своей обычной привычке.

— Второе. Все это сильно касается судьбы всех вас. Если не удастся мой план.

— Что за план?

Антон, похоже, при всем своем нечеловеческом терпении такой одесской манеры диалога не выдержал.

— Ну помолчи хоть минуту! Нам всем нужно, чтобы ты задержался здесь, в виде наркома сходил на аудиенцию к Сталину, после этого встретился со здешней Сильвией. Когда ты уйдешь, Шестакову придется трудно. Следует создать ему предпосылки нормальной жизни и удачной карьеры. А Сильвия… Ей мы должны вкрутить хорошую, стратегическую дезинформацию. Иначе все наши предыдущие труды могут оказаться напрасными. Хуже того — ты этого не знаешь, а «тот» Шульгин и парни знают. Реальности угрожают схлопнуться, тогда вам всем до конца дней придется просидеть в Замке, как Гессу в тюрьме Шпандау. Или — эмигрировать с Земли вообще.

— А чем плохо? — принялся валять дурака Сашка. — Помнится, в самом начале ты как раз обещал нам турне по Ста мирам.

— Успеется. Я тебе все расскажу, в деталях, но теперь нужно спешить. Твой новый партнер нервничает. Так что? Отправляемся по домам или еще «распишем пулечку»?

Поймал форзейль Шульгина, поймал на беспредельной страсти к приключениям. Или — Сашка на подсознательном уровне, ревнуя к самому себе «основному», который наверняка успел «за отчетный период» вволю пощекотать себе нервы, возжелал и здесь учинить нечто этакое.

Чтоб было что вспомнить!

— Ну, хрен с тобой. Давай, тасуй колоду. Когда ни помирать, все равно день терять.

И не отдавал себе пока Шульгин отчета, что главным фактором, определившим его выбор, был затаившийся в самых глубоких слоях подсознания страх.

Вдруг его возвращение в себя окажется не чем иным, как самой банальной смертью? Сейчас он, как тут ни суди — самостоятельная личность, пусть и пребывающая в чужом теле, но ощущающая себя именно Александром Шульгиным, с собственной памятью о всей предыдущей жизни, плюс обладающая исключительно ему принадлежащим опытом последних дней.

Можно сказать, что вот этот человек, лишь загримированный под наркома, и есть он сам, единственный и неповторимый. А тот, другой? Оттого, что он там где-то существует, Сашке не холодно и не жарко. Как безразлично ему подлинное или гипотетическое существование собственных аналогов во всех прочих параллельных мирах.

Если он сейчас выстрелит себе в висок из пистолета, то умрет безусловно. А если матрица его личности сольется с оригиналом? У «Сашки номер раз» вдруг прибавится пара мегабайт памяти. Всего лишь.

— Тогда так, — удовлетворенный, что главная на данный момент задача успешно решена, спросил Антон, — ты же не хочешь, чтобы твой «реципиент» остался в не слишком уютном времени, «один и без оружия»?

— Не хочу, — согласился Шульгин.

— Значит, делай все, что тебе сейчас предложит Лихарев, а я ненадолго вас покину. И постарайся быть таким же капризным и вредным, как сейчас со мной. Только — немножко больше напуганным и желающим поскорее попасть домой. Понял «зерно роли», как говаривал Станиславский?

Глава 38

— Нет, и перестанем торговаться. — Шульгин звучно припечатал к столу ладонь. — Меня совершенно не интересуют ваши проблемы. Устройте мне встречу с вашей начальницей, а потом я сам решу, как поступить!

Сашка специально довел дело до момента, когда отступать Лихареву было просто некуда. Всего через четыре часа у него была намечена встреча со Сталиным, где Валентин намеревался предъявить наркома в полном здравии. Они даже составили схему разговора и отрепетировали основные реплики.

В качестве одного из доказательств своей лояльности Шестаков должен был предъявить финансовые документы, которые якобы спас от захвата сотрудниками ежовского Управления особых задач. Тут его позиция была непробиваемой.

Представитель Управления в Испании, старший майор госбезопасности Орлов, не так давно перебежал на Запад, и теперь можно было утверждать, что по собственным каналам Шестаков получил информацию о совместной заговорщицкой деятельности троцкистской агентуры и НКВД. Установив свое полное влияние над правительством Испанской Республики, они готовились не только сорвать поставки оружия и снаряжения, но и захватить предназначенные для этого денежные средства.

Примеров несогласованной с Политбюро, фактически антисоветской политики НКВД в Испании можно было предъявить сколько угодно.

По их же методике — трактовать любое событие, от поражения Интербригад в боях за Сьерра-Гвадарраму до мятежа верных троцкисту Ниньо частей, как результат предательской деятельности Ежова и его подручных.

А поскольку Шестаков не знал, кому в НКВД, да и в собственном наркомате еще можно верить, а кому уже нет, он и решил со всеми документами и доказательствами обратиться непосредственно к товарищу Сталину. Но — не успел. Враги опередили. Вот и пришлось поступить таким вот не совсем обычным образом.

Дальнейшие действия Шестакова, в том числе и его обращение именно к Заковскому, как к единственному, на его взгляд, безукоризненно честному и надежному человеку, тоже были проработаны вполне убедительно.

И вот в этот момент, когда все было согласовано и решено, Шульгин заявил, что он передумал. Мол, сначала представьте мне леди Спенсер в натуральном виде и в условиях абсолютной безопасности.

— Ну кто же так поступает?! — в отчаянии вскричал Валентин, вдруг вспомнивший о моральных принципах. О чужих, естественно. — Мы же договорились!..

— Например, я, — безмятежно улыбаясь, ответил Сашка. — Дело ведь в чем? Это у вас есть служебные обязанности, так называемый «долг» и прочие буржуазные выдумки, у меня же — только я сам и не принадлежащее мне тело. И все.

Поэтому я должен думать прежде всего о своем благе, а уж потом… Заметьте также, что в нынешней ситуации я оказался отнюдь не по своей воле.

Основная проблема сводилась к тому, что единственным местом, где можно было провести встречу Шульгина с Сильвией и не выйти при этом из графика, являлась квартира в Столешниковом переулке, включенная в режим «нулевого времени».

Тогда, сколько бы часов или суток ни продлились переговоры, Валентин успевал в Кремль к назначенному времени. Но это не совсем устраивало Шульгина, ему хотелось, чтобы встреча состоялась на самом деле «с глазу на глаз», а не в помещении, наверняка до предела напичканном всевозможной шпионской аппаратурой.

У него уже был весьма печальный опыт встречи с Сильвией в ее лондонском доме.

Но все же стороны пришли к соглашению.

Когда Лихарев скрылся в своем кабинете, чтобы связаться с Лондоном, Шульгин пригласил Власьева на минуточку выйти в коридор.

— Вот что, Николай Александрович. Наверное, вам лучше будет уехать прямо сейчас. Возьмите деньги, у меня тут около двадцати тысяч долларов, да и советских червонцев почти столько же, и отправляйтесь на вокзал. Риска больше никакого. Паспорт у вас совершенно чистый, на меня вы никоим образом не похожи, на того мужика, который сбежал с этапа, — тоже. Да и вообще розыск «наркома» сегодня непременно прекратят, вы сами слышали. Доберетесь, Зою успокойте, ребятам гостинцев каких-нибудь купите. И ждите меня, через пару дней постараюсь подскочить.

Увидел, что Власьев хочет возразить.

— И не спорьте. Ей-богу, так будет лучше. Я все продумал. Помочь вы мне здесь уже ничем не поможете, а с вашим уходом у меня появятся лишние козыри. Собирайтесь, Николай Александрович, и не мешкайте. Нужно, чтобы вы ушли, пока Лихарев не появился. Не то чтобы я ему не доверяю, просто предпочитаю в любой ситуации удерживать инициативу. Доберетесь — телеграмму дайте. Главпочтамт, до востребования. Например, такую: «Доехал благополучно, жду зимнюю рыбалку. Николай». В общем — до встречи.

Сашка запер дверь за Власьевым и вздохнул облегченно. В самом деле, присутствие рядом «старого друга» начинало его тяготить. Непрерывно придумывать мотивировки странных, с точки зрения Власьева, поступков, думать, как бы не сболтнуть чего лишнего, да и Зоя с детьми уже четыре дня одна. Изнервничалась вся.

Вот эта последняя мысль явно прорвалась от Шестакова. Пусть он себя и не осознает, избавлен от всех забот, а судьба семьи его тревожит настолько, что эмоции преодолевают неведомый барьер.

Очевидно, Валентину пришлось выдержать трудный разговор с Сильвией. Он вышел из кабинета бледноватый от злости, нервно покусывая губы.