Валерий Шамбаров - От Киева до Москвы: история княжеской Руси
А что же делала остальная Русь, когда погибала ее северо-восточная часть? Заперлась по городам? Дрожала от страха? Готовилась встретить врага, когда он придет на их земли? Да нет же! Распад страны и народа дошел до такой степени, что бедствие соседних княжеств вообще не относили к себе! Да-да, не относили. Именно это, а не монгольские зверства, было самым диким, самым потрясающем в русской трагедии. Другие княжества считали чужими государствами. Кому какое дело, если на них обрушилась катастрофа? Не помогали — это было еще полбеды. Нет, остальные русские продолжали… увлеченно сражаться друг с другом! Одолеть соперников казалось самым важным, куда важнее, чем какие-то татарские нашествия.
Михаил Черниговский прочно засел в Галиче. Чтобы удержать его, заключил союз с с венгерским Белой IV, помолвил сына Ростислава с его дочерью. А Даниил Галицкий, втравивший Юрия II и Ярослава в войну с Михаилом, оказался союзником легкомысленным и ненадежным. Когда стало ясно, что владимирские полки не напугали черниговского князя и не вынудили уступить, Даниил вступил с ним в переговоры и согласился на сепаратный мир, получив за это Перемышль. Теперь Михаил мог не опасаться ударов с тыла, поднял все свои силы, оставил в Галиче Ростислава и двинулся отбивать Киев и Чернигов.
Ярослав Всеволодович готовился встретить его во всеоружии, но как раз в это время до Киева донеслись известия, что татары крушат владимирские города. Известия путанные, неясные, но способные ошеломить кого угодно, богатая и многолюдная Залесская Русь рухнула за какой-то месяц! Ярослав отозвал свои полки, размещенные зимовать по днепровским городам, и ушел на родину. Михаил без боя занял столицу, торжествовал, принял титул великого князя Киевского. Взялся распределять уделы, наградил Черниговом двоюродного брата Мстислава Глебовича. А его сын Ростислав возомнил, что теперь-то их род может заправлять на Руси как угодно. Тут же наплевал на договор с Даниилом Галицким и захватил у него Перемышль.
Но ссора была весьма опрометчивой. Ростислав отправился в поход на Литву, а Даниил без него вдруг появился возле Галича. Не осаждал, не обнажал меча, просто подъехал к стене и крикнул столпившимся там жителям:
«Люди градские, до которых пор хотите вы терпеть державу иноплеменных князей?»
Бояре тщетно пытались удержать народ. Галичане забурлили, открыли ворота и ринулось к любимому князю, «как пчелы к матке». Знати ничего не оставалось делать, как тоже идти на поклон к Даниилу «с осклабленным лицом и облизывая губы». Он на радостях простил крамольников, сказал им только одно:
«Исправьтесь!»
Однако возмутился Ростислав Михайлович, лишившийся удела. Помчался просить войска даже не в Киев, не в Чернигов, а в Венгрию, к отцу своей невесты Белы IV… Вот таким образом Русь «оборонялась» от татаро-монголов. А отсюда напрашивается и ответ: разве не заслужила она столь страшную кару?
44. Св. Александр Невский
Переяславль-Залесский, удел Ярослава Всеволодовича, в отличие от блестящего стольного Владимира, был городом скромным, тихим, уютным. Деревянные срубы детинца, резные терема, единственный каменный собор Спаса Преображения. Перед городом — раскинувшаяся гладь Клещина озера, со стен видны маковки монастыря св. Никиты Готского, где уже прославился подвигом русский святой, Никита Столпник. Здесь, в Переяславле, в 1220 г. у князя родился второй сын. Нарекли его довольно необычным для тогдашней Руси именам, Александром. Окрестили в честь преподобного Александра, игумена Куштского. Но уж наверное, вспомнили великого воителя Александра Македонского.
Ведь и отец княжича постоянно был в седле, сформировал сильный переяславский полк, водил рати то на болгар, то на литву, то в Эстонию, то на Днепр. Мать Александра, княгиня Ростислава, была дочерью Мстислава Удалого. Но у нее-то характер был совсем не воинственным. Она много времени проводила в церкви, сама любила и приучила детей к духовному чтению, отдавала себя заботам о бедных, больных, сирых, ее называли святой[136]. Старший брат Александра, смирный и благочестивый Федор, позже был причислен к лику святых. И самого Александра в детстве считали не от мира сего. Он надолго застывал вдруг над книгой, Псалтирью или Евангелием. Или замирал, глядя в окно, не замечая окружающих. Мечтал отправиться в паломничество на Святую Землю. Отец даже не на шутку опасался, что княжич оставит свет и пострижется в монахи. Но Александру выпал другой подвиг…
Уже в восьмилетнем возрасте ему довелось втягиваться в нелегкое княжеское служение, да не где-нибудь, а в бурлящем Новгороде. В ходе политических маневров Ярослав оставил там детей, Федора и Александра под присмотром верных бояр. В 1230 г. братья во второй раз очутились на новгородском престоле, попали туда в год эпидемии и неурожая, спасали голодающих, раздавали им хлеб из княжеских запасов. А в 1233 г. пришла пора женить Федора. Подобрали невесту, новгородку Харитину, но накануне венчания жених внезапно скончался. Невеста постриглась в новгородском монастыре св. Петра и Павла, стала еще одной русской святой. А Александр оказался вдруг старшим сыном, наследником.
Годы были совсем еще юными, а дела стали совсем взрослыми. Княжич сопровождал отца в походах, постигал военную науку не по рассказам, а в боях. Постигал и искусство править. Хорошо знал, что такое новгородские бунты с перекошенными от ярости ртами, выпученными глазами, смертоубийствами. Знал и вече, заседания важных и уверенных в себе «золотых поясов», их двусмысленные речи, уловки, скрытые угрозы. Учился выделять искренних и неискренних друзей, тайных и явных врагов. Учился лавировать, договариваться, а если нужно, то и подчинять своей воле, и голос его на вече «гремел, как труба».
Обладателю гремящего голоса исполнилось лишь 16 лет, а Ярослав отправился воевать за далекий Киев и Галич, оставил Александра в Новгороде княжить самостоятельно. Не побоялся оставить, хотя обстановка в сопредельных странах была более чем сложной. Немцы после полученной трепки остерегались связываться с русскими, занялись разборками со вчерашними союзниками, датчанами. Короля Вольдемара II обманом захватили в плен, когда он охотился, потребовали уступить завоеванные им земли Ордену. Но все чаще напоминали себя литовцы. У них выделился молодой талантливый вождь Миндовг, собирал вокруг себя разрозненные племена. Они совершенно затерроризировали полоцких князей, те даже перестали толком обороняться. При набегах отсиживались в городах, предоставляя литовцам потрошить их владения. Но и грабить у них было уже нечего, отряды проходили через их княжества «транзитом», появлялись под Псковом и Смоленском.
Но литовцы были врагами и для немцев, в 1236 г. Миндовг совершил то, что пока еще не удавалось русским. Встретил главные силы Ордена меченосцев и наголову разгромил их. Под литовскими мечами сгинули великий магистр Вольквин, несколько сановников младших рангов, много рыцарей. Германское духовенство, знать, города запаниковали — а ну как под знамена Миндовга перейдут латыши с эстонцами? Тогда прощай все завоевания, барыши, дальнейшие перспективы. Епископы, орденское руководство, богатые тузы Ганзы забили тревогу, обратились к папе Григорию IX и императору Фридриху II. Монарх и первосвященник не очень ладили между собой, но в данном вопросе оба откликнулись дружно и незамедлительно.
Был объявлен новый набор добровольцев в Прибалтику, а орден Меченосцев решили объединить с Тевтонским. Это была куда более грозная сила. К меченосцам стекался всякий сброд, в Латвии и Эстонии рыцари устраивались сами по себе, своевольничали, а в результате страдали то от эстонских повстанцев, то от русских, то от Миндовга. Тевтонские крестоносцы сохранили боевые традиции, выработанные в Палестине, прочно владели Пруссией, приобрели огромное влияние в Польше. Тевтонский великий магистр Герман фон Зальц пообещал, что отныне его новые подчиненные могут не опасаться литовцев и русских. Назначил к меченосцам нового магистра Андрея Вельвена, ввел устав тевтонских рыцарей, строго подтягивал дисциплину, вливал пополнения. Обновленный орден переоделся в тевтонскую форму с черным крестом и получил название Ливонского. Прибалтику не оставлял без помощи и папа Григорий IX. В декабре 1237 г. он провозгласил очередной крестовый поход — против язычников и русских…
Но в это же время по Рязанщине и Владимирщине потекли, расплескивая смерть, тумены Батыя. Юный Александр в Новгороде получал отчаянные призывы от дяди, Юрия II, призывы из Торжка. Рвался на выручку, убеждал, доказывал, но осторожные бояре осаживали его — с какими ратями лезть в мешанину, на явную погибель? А вече постановило только обороняться. Князь вооружал горожан, рассылал их ремонтировать обветшалые укрепления. И вместе с ними не верил своему счастью, узнав, что Батый повернул прочь. Славили Господа за такое чудо, служили благодарственные молебны…
