Владислав Савин - Красный тайфун
Ну а пока производство еще развертывается, в качестве временной меры решено принять на вооружение советского ВМФ подводные лодки «XXI — бис», благо у немецких товарищей они фактически на конвейере идут с верфей! Поскольку большие торпедные лодки (даже не атомные), будут представлять боевую ценность до годов семидесятых — особенно если их модернизировать, радиоэлектронику менять, следить за шумностью механизмов, добавить в боекомплект крылатые ракеты, пускаемые через торпедные аппараты. С малыми лодками сложнее — сама концепция их признана бесперспективной, так что не получат у нас развитие ни «малютки» XV серии, ни тем более, «зажигалки» А615. Но немецкие «тип XXIII» тоже строятся — решено, что для Балтики и Северного моря какое‑то их количество будет полезно. Да и как экспортный товар на перспективу, для небогатых стран, вполне пойдет. Наподобие того, как сейчас получилась операция «Одиссей».
Нет, не военная. А всего лишь — продажа всем желающим немецких трофейных лодок, ненужных нам «семерок» и «девяток», но имеющих по этой войне репутацию весьма грозного оружия. Юмор был в том, что союзникам этого добра досталось куда больше — но по настоянию нас, и «обществености» (прежде всего, английской, газеты страсти подогрели), подавляющая часть сумбарин была или спешно порезана на металлолом, или даже затоплена, еще до конца 1944 года. Ну а наши как‑то отбрехались, и сумели покупателей на лежалый товар найти — вероятно, опять товарищи попы из Ватикана посодействовали, благодарные нам за спасение от нацистов? — политическая часть мне неизвестна, кто конкретно и с кем договаривался, знаю что целых десять лодок купила Аргентина (уж не в уплату ли за тушенку?), причем три штуки уже успела перепродать Уругваю, и нам заказывает новые взамен. Еще четыре лодки взяли испанцы, и столько же — Турция (что даже странно, при наших далеко не дружеских отношениях — или считается, что немецкое старье, да еще с турецкими экипажами, для нас не будет опасно?).
Еще строится серийно всякая мелочь — тральщики, как прибрежные, развитие очень удачного ленинградского проекта 253–Л, так и морские, а вот тут камрады из ГДР с их «800–тонным» впереди всех. Малые противолодочные, сторожевики — и большие торпедные катера, класса «шнелльботов» или наших будущих «проект 183», тоже к модернизации пригодны, когда вместо торпед ракеты пойдут. Проблема с эсминцами — внял все ж Кузнецов моему докладу, не будет здесь большой серии «30–бис», а чем заменить, пока неясно, не сделала промышленность универсальной артиллерии главного калибра, наподобие американских 127/38. Обсуждается вопрос о «временной мере», так ведь нет более постоянного, чем временное — в нашей истории «тридцатки» по существу в «канонерки поддержки фланга армии» были переквалифицированы, нельзя было их выпускать из‑под зонтика береговой ПВО, иначе, если война, то утонут! А вот крейсера (будущие «68–бис») получили поддержку, но пока что достраиваться будет пятерка их предшественников (просто, «68е», еще довоенного проекта), а там посмотрим.
С линкорами и авианосцами — пока пауза. За неимением и финансов, и даже проекта. Хотя к плану задействовать немецкие мощности, создаваемые для их «большого флота» в Наркомате отнеслись благосклонно. Построить пару линкоров «проект 24», развитие типа «Советский Союз», в Бремене, отчего нет? А вот с авианосцами придется повозиться!
И оттого, особое значение приобретает Нарвик — как база, с которой наша авиация может держать под контролем значительное пространство над Северной Атлантикой, как раз там, где будет необходимо по «исландскому» плану. Пока в составе Северного Флота не будет авианосцев — отдать Нарвик мы категорически не можем! Или это будет катастрофой для развертывания СФ, при угрозе войны или локального конфликта.
Кто сказал, что «если ты не хочешь заниматься политикой — то политика займется тобой»? Сильно подозреваю, что в Москве меня держат не только ради кораблестроения (это лишь на виду для прочих) а ради каких‑то политических раскладов? «Дела адмиралов» тут не ожидается, как и умаления роли флота тоже, с армией отношения вполне рабочие (сам доклад делал по «исландской» доктрине, перед Маршалами Победы — было полное понимание). Тут скорее, грызня намечается между вооруженными силами (и сухопутчики, и моряки, единым фронтом) против кого‑то из НКИДа, откуда еще могло мнение пойти, что Нарвик следовало бы вернуть — понятно, что для стратегии он важен, но для политики последствия самые отрицательные, ведь строго говоря, мы на ту территорию никакого права не имеем, и рискуем всю Европу против себя восстановить, как против наглого агрессора, и сплотить в военный блок! Не говоря уже о том, что население в Северной Норвегии к нам уже явно враждебно!
— А что, они по — иному стали бы нам друзьями? — спрашивает Смоленцев — вот организуют НАТО и здесь в сорок девятом. США, Англия, Франция, Бельгия с Голландией, Дания, Португалия, пол — Норвегии. Надеюсь, что хоть в Испании каудильо слово сдержит — хотя тоже, вилами по воде писано. Вся разница, что фронт противостояния на запад сместили, а дальше, знакомо уже, как пойдет!
В Москву осень пришла, с дождем и холодным ветром. Но каждое утро мы всей компанией совершаем прогулку — детям надо свежим воздухом дышать. Юрке хорошо, он в отпуску по ранению — ну а мне, пройтись с семьей по аллее, сесть в ожидающую машину, и в наркомат. В этом времени, распорядок дня в высших учреждениях был оригинальный: поскольку Сталин был явной «совой» а не «жаворонком», и засиживался за делами допоздна, а вставал поздно — то и прочее начальство на службе появлялось не раньше десяти — одиннадцати часов, а то и полудня (прим. — что сохранялось и после смерти Сталина — очень долго среди московского руководства быть на месте к девяти, негласно считалось «уронить авторитет» — В. С.). Так что я мог позволить себе утреннюю прогулку с Анютой и Смоленцевыми — ну а после, в шесть дозволялось съездить на обед, в ресторан или домой, с семи до девяти, если не было срочных дел, можно было даже театр посетить — ну а после, с девяти и до одиннадцати — полуночи нередким было бдение в кабинете, в ожидании что Сам позвонит тебе или твоему начальству, и понадобится твое мнение. Ладно, мне служебный транспорт положен, а каково тем, у кого ранг пониже — знаю, что кто‑то, особенно несемейные, не в свою комнату в коммуналке возвращались, а так на рабочем месте бывало и спали, в задней комнате диван, на нем подушка и одеяло. Так это штафиркам на службе в мятом костюме дозволено, ну а офицерам, как уставной вид поддерживать? Такие вот были тяготы службы при Сталине, в московских наркоматах. Сам я при позднем возвращении довольствовался адъютантом — порученцем, которого шофер, высадив меня у дома на Ленинградском, должен был также отвезти домой. И еще меня сопровождала машина с охраной. Вот они, стоят, ждут — умно придумано, два одинаковых черных «паккарда», на Зис-110 очень похожи, в одном я с адъютантом, во втором четверо натасканных «волкодавов» сидят, в поездке то одна машина впереди, то другая, и маршрут непостоянный (а там, где его не подвинуть, уже группы прикрытия ждут), эту систему наш «жандарм» комиссар госбезопасности Кириллов вместе с Юркой построили.
— Уж поверьте, товарищ Лазарев, затраты на обеспечение вашей безопасности для СССР куда менее значимы, чем ущерб, если вас решат убить или похитить.
А ведь так мечтал, что летом будет как в той жизни — в отпуск, дача на Карельском, по лесу пройти, грибы собирая, с удочкой посидеть — как с батяней когда‑то. Но не светит мне это теперь — в лучшем случае, военный санаторий, за высоким забором, где охрана стоит. А про то, чтобы поехать куда‑то, мир посмотреть, вообще молчу! Смоленцеву легче, он вон, в Париже побывал!
— И дался вам этот Париж, Михаил Петрович! — отвечает Юрка — ну ничего особенного, совсем не столица моды и культуры, а обычный город, по которому война прошлась! Да еще и чужие солдаты в нем себя ведут как хозяева — представляете, каково парижанам? Рим мне больше понравился — и итальянцы, народ очень хороший, добрый и свободолюбивый. Так вы же вполне можете как‑нибудь, в Народную Италию с визитом! Даже римлянки — куда красивее и наряднее каких‑то парижанок…
— Мой Кавальери — оборачивается к нему Лючия — надеюсь, ты там ни на одну французскую шалаву не смотрел?
А моя Анюта лишь улыбается, и руку мне протягивает. Вот как‑то привычнее нам, не под руку а за руку идти, как шестнадцатилетним! Так же как Юрка, свою итальянку незаметно за талию обнимает, под накидкой. И все вместе, коляски везем, с подрастающим нашим поколением — вот какими они вырастут, в какой стране будут жить, так хочется увидеть? Мы‑то не доживем, ни до 1991 года, ни тем более до 2012, откуда сюда попали. И та ветка истории осталась, и дальше идет, или же мы сейчас и ее изменяем, вот ответят ли товарищи ученые на этот вопрос? Хотя — к чертям все! Главное жизненное правило — делать все по чести и по правде, а там пусть бог, если он есть, или судьба, или природа, сами разбираются, что вышло в итоге!
