Шаг в палеолит - Сергей Николаевич Быков
Для вождя – острейший нож из чёрного обсидиана, гладко отполированный и вставленный в резную ручку из бивня мамонта. Нож покоился в тиснёных кожаных ножнах. И это «дитя» искусного мастера Хатака и современных технологий висело на добротном поясе с вычурной пряжкой.
Для шамана – резной медальон из геометрических фигур на красивом плетёном шнуре из кожи.
Для Старших женщин – резные украшения, гребни, глиняная посуда, пиалы, чашки, тарелки. Всё это было намного-намного более ценно, чем то, что просили у Батора. Мягким Шкурам «соскочить» не было никакой возможности. Слово было сказано, парень перевыполнил требуемое… Начни Мягкие Шкуры вилять, их не поняли бы. Очень не поняли.
– Ты был прав, Великий шаман, Мягкие Шкуры захотели узнать, как и откуда я достал такой выкуп, – довольно жмурился Батор, прихлёбывая взвар и прижимая к себе Маленькую Ласку. – Как мы и договаривались, я сказал им, что мудрый вождь и шаман Горький Камень может делать и не такое, пусть, например, посмотрят на Копьё вождя у Острого Рога или для чего нужны глиняные горшки. И он заинтересован в том, что Мягкие Шкуры делают лучше всего – в замше, коже, выделанных шкурах. А также передал, что секреты, которые принесёт Маленькая Ласка в племя, в нём и останутся. Ведь она хоть и Маленькая Ласка, которой всего семнадцать лет, но уже большая мастерица по выделки шкур! – Батор чмокнул девушку в макушку. – И пусть не волнуются, кожи и замши нам нужно много, очень много, гораздо больше, чем сможет изготовить Маленькая Ласка. Так что вся торговля ещё впереди.
А ещё Батор поведал удивительную новость. Шаман-то, Пёстрый Полоз, ку-ку, отправился в туманную долину предков. Случилось это прошлой весной, аккурат через луну после того, как я наобещал ему, что он помрёт. Очень он тогда злой ходил. То ему не так, сё не этак, всё никак. С Острым Рогом совсем дружить перестал. И всем карами разными грозил.
Как-то однажды стал он камлать у Большого костра, в раж вошёл, по земле катается, вскочит – трясётся, а как грохнется обратно на землю – опять катается. Пену ртом пускает, мычит что-то. И так раз за разом, вскочит – грохнется, вскочит – грохнется. Да так сильно, от всей души. Давно, говорят, так качественно не камлал. Вот упал он в очередной раз и не встал. Дёрнулся разок-другой и затих. Лежит и лежит, все почтительно ждут, когда же он поднимется и откровение какое-нибудь озвучит, а он лежит и ни гугу. Долго лежит. Уже надоело всем. Подошли ученики к Пёстрому Полозу, а он того – мёртвый. Ударился виском о камушек незаметный, когда камлал с фанатизмом… Так и сбылось пророчество шамана Горький Камень, что помрёт скоро Пёстрый Полоз. Вот такие дела.
То-то я гляжу, не мелькала нигде его крысиная мордочка. Не скажу, что жаль, но тем не менее я здесь совсем ни при чём. Я так и заявил. Мол, ни при чём я, пошутил тогда просто, и всё. А Батор отвечает: вот все и опасаются, кабы и дальше Горький Камень так же шутить не начал. Поэтому его встречать нужно радостно и искренне, а не как Полоз – недовольно и с претензиями. Ученики-то всё рассказали, как было.
Судя по глазам даже своих, тех, кто меня хорошо знает, отмазаться от этого несчастного случая не удастся. Вот ведь… место надо лучше было ученикам готовить! Сказать им об этом, что ли? Или лучше не надо? А то помрут ещё от испуга, а мне потом опять всем доказывать, что это не я.
– Кто, – спрашиваю, – сейчас за шамана?
– Дида Длинный, один из его учеников. Совсем слабый шаман, но спокойный. Не бегает, не грозит, а пену изо рта пускает даже лучше Полоза.
– Посмотришь его, Крук?
– Да, учитель.
– А может, сам за шамана останешься? Смотри, какой шанс. Уж всяко ты получше будешь какого-то там Диды.
– У вас шутки иногда совсем не смешные, учитель.
– Да ну, а мне кажется – очень смешные. А, Хатак?
– Дык, местами просто обгогочешься.
И все засмеялись. Только Батор со своей женой не засмеялись. Не очень им весело присутствовать при таких разговорах, где решают судьбу племенного шамана. Статус не тот. Вот и сидят, вцепившись друг в друга, глазками хлоп-хлоп. Тревожатся, однако.
– Спокойно, ребятки, – говорю им, – всё нормально. Поживёте с нами, поймёте. Мы хорошие.
– Да, да! Хорошие! Да, хорошие! – наперебой загомонила молодёжь.
– Ну что, – хлопнул я ладонями по ляжкам, – ударим вечером тяжёлым роком по этому захолустью? Покажем первобытным, что такое настоящие танцы?!
– Да-а-а!!! – вскакивая, заревели все вокруг…
Глава 11
Танцуй, Солнце!
Ну мы, конечно, и врезали… Сначала, как всегда, были торжественные речи. Как нас все рады видеть, особенно меня, некоторые аж до дрожи. И как мы рады посетить такое замечательное племя. А как они… а как мы… В общем, пафосные речи, невзирая на убогость языка, процветают в эти времена вовсю. Потом пир с кое-как терпимой жрачкой и с абсолютно отвратительной выпивкой. Нет, ну надо что-то с этим делать, это же невозможно так мучиться каждый раз! Еле до танцев досидел. А вот когда веселье дошло до них, тут-то я Хатаку и подмигнул. Любит он эффектные действа, прям конферансье, истинный служитель Мельпомены.
Вышел он в круг неровного света пляшущего костра, вскинул руки и…
– Люди племени, слушайте, слушайте, слушайте! И не говорите, что не слышали! Смотрите и не говорите, что не видели! Сегодня племя Русов покажет вам, как играют и танцуют у нас!
Народ загомонил в предчувствии чего-то необычного. Тут ещё ребята с непонятными штуками в руках нарисовались. Очень интригующе, однако.
– Сделайте круг пошире, чтобы все могли насладиться невиданным зрелищем! Шире, люди, станьте шире!
Пока Хатак лицедействовал, музыкальная группа в составе: Крук – ударные, Хват – трещотка, гудок и Яр – погремушки и сопелка удобно расположились на камнях и приготовились лабать.
– Итак, – надрывался Хатак, – узрите, люди, Соле Великолепную и её незабываемый танец Огня и Ветра!
Соле вышла в притихший круг в накинутой шкуре, закрывающей её снизу доверху. Немного постояла, нагоняя интригу, а потом резким и эффектным движением откинула шкуру прочь, так что она стремительным пятном унеслась куда-то в темноту.
– Аххх! – выдохнули особо впечатлительные.
А то! Зря, что ли, столько отрабатывали этот приёмчик! Соле осталась стоять, как и тогда, когда танцевала этот танец в первый раз, в одной набедренной повязке. Только теперь эта повязка была расшита узорами и обшита густой бахромой, а на лодыжках и запястьях
