Олег Измеров - Дети Империи
– Прямо Царское Село в миниатюре, – пошутил Виктор. – Дворец, в парке пруд – вот жалко только, что лебедей нет – и охотничий павильон.
– Павильон Монбижу, где висели полотна Гроота. Вы там были?
– В Царском Селе? Да, только очень давно. А в самом павильоне не был, он в это время был закрыт.
– Наверное, после революции там было все в запустении?
– Нет. Когда мне довелось посетить эти благословенные места, где аллеи хранят шорох пушкинских шагов, там уже было все в порядке, – ответил Виктор и про себя подумал: «И даже не после революции, а после немцев».
– А я никогда не была, – с грустью призналась Наташа. – Бродила по залам Лувра и Галереи Старых Мастеров, по развалинам Колизея и Акрополя, а там не довелось. Только мечтала увидеть…
Волшебные места, где я живу душой,Леса, где я любил, где чувство развивалось,Где с первой юностью младенчество сливалось,И где, взлелеянный природой и мечтой,Я знал поэзию, веселость и покой…Только этот домик не похож на Монбижу. Но это не страшно. Мы можем это себе вообразить.
– Мне сказали, что они его не закрывают. Зайдем, посмотрим, что там?
Виктор повернул кольцо из потемневшей меди и открыл дверь.
Обстановка внутри тоже оказалась весьма аскетичной и служила тому, чтобы отрешиться от благ техногенного мира. В доме была всего одна комната, в центре которой стоял квадратный стол из толстых досок, обработанный морилкой и окруженный жесткими деревянными стульями, такими же простыми и грубоватыми. Прямо напротив дверей, к массивному кирпичному дымоходу была пристроена низенькая чугунная печь-камин. В комнате еще была пара кресел, мойка в углу, несколько разных полок шкафчиков с посудой и разными причандалами, назначение части которых было Виктору неясным, а также аккуратная поленница дров и лучины для розжига. Над столом висела масляная лампа с абажуром. Каких-то охотничьих атрибутов в этом скудном интерьере не наблюдалось. Не видно было и никаких следов того, чтобы это помещение служило кому-нибудь для жилья или работы – не было ни кровати или чего-то, чем бы можно было воспользоваться за ее неимением, ни инструмента, ни каких-либо материалов; вместе с тем помещение было ухожено, чисто и пыль протиралась не так давно.
Наташа тоже робко заглянула внутрь.
– Понятно. В рейхе были как-то в моде чайные домики в стиле простонародья. Чтобы не было ничего лишнего. Предлагаю спрятаться здесь, как в пещере, разжечь огонь и пить чай.
– Это не повредит вашей репутации?
– У меня возникло впечатление, что от меня здесь ждут, чтобы я ее немного подпортила. А у вас?
– Предлагаете не обманывать ожидания? Тогда поищу, где тут спички, чтобы не сидеть в темноте.
– У меня есть спички, – Наташа вытащила из сумочки плоский пакетик отрывных спичек, подошла к лампе и зажгла ее. Красноватый загадочный свет озарил внутренности дома.
– Вы курите?
– Очень и очень редко. Но для вида таскаю с собой хорошие легкие сигареты. А вы?
– Нет, никогда не курил.
– А что это мы сидим без музыки…
Наташа снова вытащила свой красный карманный «Грюндиг» и с деловитым видом обошла комнату и обвела мебель.
– Ничего нет.
Виктор подошел к печи и пошарил рукой под ней, потом постучал по стенкам.
– Вы полагаете, радиомикрофон выдержит нагрев?
«Вроде как бы ничего здесь, кроме окалины…»
– Не исключаю. Особенно, если лампы.
Он устроил у задней стенки очага шалашик из щепок и коры, затем нашел на полке еще один пакет отрывных спичек и старые газеты для растопки, открыл заслонку, и создав зажженной газетой тягу, развел огонь, постепенно подкладывая поленья и следя, чтобы весь дым утягивало в трубу. С треском горящего сухого дерева из комнаты улетучилась сумрачность и угрюмость; простота обстановки перестала создавать параллели с тюремной камерой и в какое-то мгновение Виктор понял, что здесь, в домике, в сущности, ничего больше не надо – это лишь отвлекало бы от спокойного созерцания пламени. Наташа осматривала шкафчики.
– Здесь есть свежая вода. Мы сейчас заварим чай. Здесь есть индонезийский. Пока не испортились отношения с СССР, в рейхе был краснодарский, но сейчас чай привозят из Японской Империи, в основном китайский, а у него немного другой вкус… Похоже, этот домик построили еще при хороших отношениях с Россией.
– Почему так?
– Я нашла здесь русский чайник для заварки. Из Гжели.
– Может, здесь жили русские?
– Дело не в тех, кто жил, а в чае. В русских чаях мало дубиьной кислоты, и их можно заваривать, наливая мало кипятку. Жили здесь немцы, а если даже и русские, то дворянского сословия. Я нашла сливочник.
– Наташа, вы просто Шерлок Холмс.
– Шерлок Холмс не знал, как заваривают русский чай… Сливок или молока, к сожалению, нет, сладостей и закусок – тоже, только галеты, так что придется пить по-простонародному.
– Ничего не имею против.
…Тепло от чая и тепло камина, соединяясь, рождали чувство какого-то необыкновенной безмятежности и покя. Виктору даже на миг показалось, что нет ни рейха, ни прыжков во времени; снова поздняя осень с заморозками, второй курс института, колхоз под Дубровкой, вагончик, буржуйка, пили чай, и они случайно встретились глазами… Как она похожа! То же лицо… удивительно, как он раньше не вспомнил об этом, то же лицо, та же хрупкая фигура и невысоий рост, даже голос… наваждение какое-то. Из их романа так ничего серьезного не вышло, через несколько месяцев все растаяло, как октябрьская радуга в тумане, но теперь… неужели бывают такие совпадения? Или Наташа – это она? Или все сходство лишь иллюзии, домысел, и сознание, привычно поправляя информацию органов чувств, воскрешая давно забытые грезы, выдает их за реальность?
Дрова в камине догорели, и угли распространяли ровный и стойкий жар. Пройдет час или чуть больше, и видение растворится в этом угасающем морозном дне весны.
– Наверное, этот домик создан для того, чтобы видеть свои мечты, – размышлял вслух Виктор. – Они приходят сюда… нет, не так: они уходят сюда. Уходят от быта, от телевизоров, газет и приемников, от митингов и парадов, от заведенных не ими порядков, от планов и проблем, от сплетен и склок, звонков телефонов, шума машин под окном и пустых разговоров, от всяких разных мелочей и минутных желаний, которые почему-то не исполнились… И вот когда они остаются здесь одни без всего этого, к ним возвращается их настоящая мечта.
– Они переходят из мира в другую реальность… наверное, высшую реальность, где у них ничего нет, а только мечта.
– А домик – точка перехода.
– Виктор, а какая у вас мечта здесь, в этой реальности?
– Здесь? – Виктор немного замялся. – Она, наверное, большая, как море. И даже если она не сбудется… то пусть сбудется хоть немножко.
– Что же это за мечта?
– «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный».
– Прочитали где-нибудь в книге?
– Да. Но разве плохо попытаться достичь этой мечты?
– Наверное, нет… Хорошая мечта для мужчины.
– А вас, Наташа, какая мечта посетила в этом уголке приближения к высшей реальности?
– Ну… она не так масштабна.
– Личный секрет.
– Да… Нет, это для вас не секрет, но… Я не знаю, стоит ли это говорить… хотя, наверное, не сказать этого было бы невозможно. – Она слегка побледнела, ее тонкие пальцы мяли ремешок от сумочки.
– Наташа, ну что же вы себя так терзаете? Тогда лучше сказать, так будет легче.
– Хорошо… Только не пугайтесь. Мне очень хочется родить от вас ребенка.
20. «Non, je ne regrette rien»
– Почему от меня? – непроизвольно вырвалось у Виктора.
– Виктор, я знаю, что вас очень удивит мой странный выбор… – начала она тихо, – все это выглядит, очень непонятным и неразумным… но на самом деле все проще, чем вы могли бы подумать. Я хочу, чтобы в моем ребенке была Россия. Понимаю, что вы сейчас скажете, но, наверное, то, что называют наследственностью – не простая биология, это надо чувствовать здесь, чувствовать всей собой… В вас есть Россия, а я… я не хочу онемечиваться, я хочу, чтобы наша Россия продолжалась здесь, в рейхе, что бы они ни хотели. Вы, наверное, считаете, что я говорю глупости…
– Почему же… просто это так неожиданно…
– Нет, пусть, пусть глупости. Пусть это дворянские предрассудки… генеалогия, род, наследственность, чистота крови… пусть так. Но ведь должно быть что-то… ведь так скоро не останется французов, чехов, поляков, болгар, венгров, и нас, нас, русских здесь больше не будет, даже руин и музейных экспонатов, все перепишут на немцев, я так не хочу, не хочу… Не думайте, это не минутная слабость, я давно все обдумала, все решила для себя, просто это подходящий момент, такого больше не будет, может, никогда.
