Геннадий Ищенко - Коррекция (СИ)
— Понимают, но у них просто нет другого выхода. Или внутренняя свара, или война с внешним врагом. Ну и, наверное, подготовили какие‑то сюрпризы. А города им все равно покидать, там сейчас из‑за кислотных дождей жить тяжело. Всех при этом выводить не будут: и некуда, и все равно лишние люди. А индийцы теряют больше, хотя бы потому что у них основные запасы продовольствия хранятся в городах.
— А нам эта война выгодна, — сказала Лида. — Ведь так?
— Нам выгодно, что не нам драться, — вздохнул Алексей. — В уничтожении индийцев никакой выгоды нет. Нам они ничем не мешали, наоборот. Понимаешь, мы ведь все равно не подгребем под себя весь мир, да никто и не ставит такой цели. Будем основной силой нашего мира, но не единственной. Освоим Европу, оставив кусочек немцам, и займем часть Штатов. Потом, может быть, будут какие‑то территории в Азии. После катастрофы останется слишком мало людей. Во всем мире их будет не больше, чем у нас, причем разбросанных небольшими группами. И все они потянутся к нам, потому что за двадцать лет одичать не успеют, а современное производство всего необходимого малой группой людей не создашь. Даже такой стране, как наша, была выгодна кооперация. Поэтому я считаю выгодным помогать другим. Не всем и без большого ущерба для себя, но помогать. Выживут и будут помнить.
— Будут ли?
— Кубинцы с бразильцами запомнят, и японцы тоже, а вот у большинства поляков это будет только лишним поводом для неприязни. Поэтому мы им помогать и не станем, разве что кое–кого пустим к себе, когда у них закончатся припасы. Сейчас Грабинский удавится, но к нам не обратится. Он знает о том, что я ему скажу.
— Что, неужели совсем не поможешь? Не верю!
— Помогу я им, помогу, но не в ущерб себе и на моих условиях. И еще заставлю отработать. Это будет только справедливо. А после оттепели им придется смотреть нам в рот, любят там они нас или нет. Это еще если хоть кто‑нибудь уцелеет. Отношение между людьми — это одно, а между государствами — совсем другое, а я должен в первую очередь заботиться об интересах своей страны и своего народа. И никто не сможет меня упрекнуть. Ресурсы у нас не безграничные, и жаждущих помощи гораздо больше, чем мы ее можем оказать. Так что выбирать, кому оказывать помощь, а кому отказать — это наше право. Хотя по–человечески мне жалко их всех, даже поляков. Люди не заслужили такой судьбы, тем более если это дети.
— А что у нас на границах с Европой?
— Пока подходят всего несколько сотен человек в день. Считай, никого нет. Но скоро должны появиться те, кого выгнали сами европейцы, а потом те американцы, которым не нашлось места на уходящих в Австралию кораблях. А по данным «Паутины» англичане уже начали отправлять караваны судов. Флот у них большой, но им наверняка, помимо пассажиров, нужно еще везти провиант. Одним рейсом не обойдутся, а море скоро застынет. Сейчас они вовсю используют авиацию, но все равно вряд ли вывезут даже треть своего населения, кому в таких условиях нужны американцы! Кстати, к Англии подошел один из их флотов, судя по всему — шестой. И где‑то еще должен болтаться седьмой, остальные они расформировали. Наш информатор сообщает, что на него грузят кое–какую боевую технику и американских солдат. И все ракетоносцы там, а значит, их придется отпустить. Наши моряки захватили в порту Нью–Лондон четыре уже прошедшие ремонт атомные подлодки и одну, на которой он еще только начат. На базе спаслось несколько человек. В основном это технический персонал. Они нам ее сдали в обмен на спасение. Сейчас помогают нашим ребятам осваивать американские подлодки и грузить в контейнеровоз все ядерное оружие, которое было в арсенале базы. А там его много, причем и тактическое, и стратегического назначения. Оставлять такое нельзя, поэтому все вывезем к себе и разберем где‑нибудь в безопасном месте. Химию тоже надо забрать, ее уничтожить еще проще. Там, помимо подлодок, пришвартована пара эсминцев, но их пока придется оставить. На все просто не хватит рук. Проследят, чтобы кубинцы отогнали к нам последние из отобранных кораблей, и пойдут в Севастополь. Пару бортов ненадолго задержим, чтобы забрать дипломатов. Сделают, и тоже домой. Нужно заканчивать с плаваньем. Холодно, темно, а теперь еще начинаются шторма, и все чаще встречаются льдины и даже айсберги. Возможно, из‑за вулкана сполз в океан ледник в Антарктиде, вряд ли все это успело замерзнуть само.
— Что, сильно болит? — спросила Ольга.
Она только что вернулась из школы, бросила в прихожей свой рюкзачок и первым делом пошла в комнату брата. Он сидел на кровати и пил чай из чашки, держа ее здоровой рукой. Увидев сестру, поставил чашку на столик и мотнул головой в сторону двери.
— По–моему, она опять плачет. Пойди успокой. Да нормально все, скоро буду бегать, по крайней мере на одной ноге. Но и вторая когда‑нибудь заживет.
Ольга послушно пошла в комнату Джейн и еще на полпути к ней услышала тихие всхлипывания. Вот как их мог услышать брат, и почему он всегда чувствовал, когда она ревет? Неужели он влюбился в ее американскую двойняшку? Девушка подошла к новой сестре и обняла ее за плечи.
— Не надо плакать, — сказала она по–английски. — Сейчас повсюду горе, а ты спаслась. Нужно радоваться, а не разводить сырость.
Английский она знала хорошо, лишь иногда немного задумывалась, вспоминая нужное слово. Сестра пока могла говорить на русском только на самые простые темы, но она быстро училась.
— У меня, как и у вас, не было родителей, — сказала Джейн. — Только дядя и его семья. Но он был замечательный. Я ведь совсем не помню родителей, а его, когда была маленькой, вообще называла отцом. Он и не возражал, возражала тетя. А теперь они все погибли. Почему? За что нас покарал бог?
— А ты верующая? — спросила Ольга. — Крестик я у тебя на шее видела.
— Не знаю, — шмыгнула носом Джейн. — Наверное. Крестили, но в церковь я не хожу. У нас в нее и старшие не часто ходят. Может быть, из‑за этого? А ты не веришь?
— В те сказки, которые написаны в священных книгах точно не верю, — задумалась Ольга. — И вообще раньше ни во что такое не верила. Я ведь комсомолка! А теперь думаю, что, может быть, что‑то и есть. Ты же знаешь о нашем главе?
— О Вечном? У нас о нем много всего писали. О нем и о его жене. Только их чаще связывали не с богом, а с дьяволом.
— А что у вас о нас вообще говорили хорошего? Много можешь вспомнить? Вот ты уже месяц знакома с моим братом, можешь сказать, что в нем плохого?
— Вы хорошие люди! — вытирая лицо платком, ответила Джейн. — Но и у нас таких много. И если к вам не все относились хорошо, то виновато правительство и те, кто заправляли пропагандой.
— А нам намного легче, что не виноват народ, если он нас считает злом и производит горы оружия? — возразила Ольга. — Ладно, не будем об этом. Я тебе начала говорить о Самохиных. Так вот, у нас мало кто сомневается, что он знал об этом извержении и как‑то сумел убедить правительство. Мы ведь очень долго готовились к катастрофе, и он руководил подготовкой.
— Мы тоже знали, что когда‑нибудь он может бабахнуть, — сказала Джейн. — Кое‑кто из ученых даже считали, что это может случиться лет через тридцать–сорок. Вот уже несколько лет, как лава перестала подниматься. Но я не слышала, чтобы хоть кто‑то готовился. И как мы к такому могли подготовиться?
— Если бы знали точно, то подготовились бы! — возразила Ольга. — Выход бы нашелся, особенно у Соединенных Штатов. А на основании чьих‑то предположений и у нас никто не стал бы десятки лет что‑то строить и запасать продовольствие. Ты просто не представляешь, сколько всего было построено!
— Хочешь сказать, что они знали?
— Я тебе об этом уже пять минут говорю. Они знали и сто лет готовились! И готовили страну. И все это время оставались молодыми. Никто не верит в то, что это не связано. А недавно по рукам пошла гулять одна запись. У нас построен огромный зверинец, чтобы сохранить зверей, птиц и других. Погибнут же не только люди, но и часть растительности и большинство животных. У нас этот зверинец зовут ковчегом. Так вот недавно его посетили Самохины. Они пошли в отделение к самым крупным животным, а директор перед этим вывел оттуда весь персонал. Так вот, к ним там половина хищников ластилась, а обезьяны отдавали своих детенышей. И это все дикие животные, прирученных там нет!
— А как же тогда узнали, если директор всех разогнал? Сам растрепал?
— Нет, — засмеялась Ольга. — Кто‑то спер записи регистраторов и потом размножил. У нас дома компы не у всех, но их куча в салонах. Так люди туда специально бегают смотреть.
— И ты тоже видела?
— Только запись с волками. Там сначала волчата сбежались к Лидии Владимировне, а потом подошли взрослые, и их вожак подставил Алексею Николаевичу почесать свою башку. Ну он и почесал, а волк ему потом облизал руки. А пасть у него, знаешь, какая? А директор стоял рядом весь белый и хватался за сердце. Скажи, может такое делать простой человек?
