Позывной «Курсант» - Павел Барчук
— А что говорить? — Я громко втянул носом воздух, затем от души, во весь голос, рявкнул. — Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!
Про себя подумал, не знаю, как Сталину, а вот отечественному кинематографу, который в последнее время выпускал много фильмов про военные и довоенные годы, реально спасибо. Не думал, что они мне когда-нибудь пригодятся…
— Молодца-а-а…– Мужик соскочил со стола, в два шага оказался рядом со мной, а потом дружески хлопнул по плечу. — Все верно, Алексей. Все верно говоришь…Детство у тебя было. Это уже, знаешь, ой, как здорово. Я вот в детские годы батраком работал. До сих пор на спине следы от плетей кулацких найти можно. Да…Ну, ладно. Не об этом разговор. Не обо мне. В общем, посмотрел я твои документы, успеваемость, характеристики…
Мужик опять вернулся к столу, взял с него какие-то бумажки и уставился на них с умным видом.
Спектакль, похоже, продолжается. Сам же сказал, «посмотрел», сейчас-то на хрена опять пялится? Чтоб я снова проникся моментом? Что тебе надо, товарищ в шляпе…Очевидно ведь, точно что-то надо…
— У тебя просто удивительные способности к математике, к решению задач, в частности. И еще…Ты один из лучших…Впрочем, нет…Ты лучший ученик с точки зрения учителя немецкого языка…Он утверждает, что столь правильного произношения не слыхал почти никогда. Говорит, один раз лишь такое приключилось. И то, во время беседы с человеком, который в Германии родился, вырос и жил…
— Чудеса…– Я развёл руками, мол, ну, надо же, как неожиданно.
Просто мужик все время пялился мне в глаза. Постоянно. Говорил и пялился. Смотрел в бумаги, а потом снова пялился. Будто ждал какой-то реакции. Ну, и, честно говоря, насчет чудес — точнее не скажешь. Исключительно с той точки зрения, что в своей обычной, нормальной жизни я, вот ведь совпадение, тоже идеально знаю немецкий. Бо́льшая часть отцовского бизнеса находилась до недавнего времени в Германии. Причем, лет двадцать уже. Мы часто мотались в Берлин. Вторая жена у родителя тоже была немкой. Или третья…Не важно, в общем. У него этих жен…Пальцев на руках не хватит, чтоб сосчитать.
— Мда…Бывает же такое…Нет, конечно, знай мы хоть что-то о твоей семье… Ты ведь помнишь? Сын за отца не в ответе… Ну, это просто, к слову. Если, к примеру, у тебя имелись бы родители и были бы они… допустим, с гнилыми, дворянскими корнями… Жаль, что ты ничего не знаешь о своём раннем детстве…Кстати, можешь называть меня Николай Николаевич…Думаю, часто будем теперь видеться. — Улыбнулся мужик, снова оторвав взгляд от бумаг, которые по-прежнему держал в руке.
А вот у меня из-за его последней фразы окончательно испортилось настроение. Его и раньше не было, конечно. Поводов для радости никаких! Но сейчас оно вообще упало ниже нулевого уровня.
Зато уверенность, что происходит какая-то хрень, возросла многократно. Ко всему прочему, крепло ощущение, мужик знает больше, чем говорит. Это очень, очень плохо. Потому что я, в отличие от него, не знаю ни черта.
Кроме дебильного сна и путанных рассказов Степана, который от меня теперь прячется, всячески избегая общения, информации в голове никакой.
Туман. Белый шум. Словно и правда пацан о себе ничего не помнил. Только не про детство, а вообще про все. Ничего нет в башке. Даже про недавнее время. События начинаются с момента, когда я открыл глаза в долбанной спальне детского дома.
И сон этот… Просто кусок определенного события. Что все-таки стало с матерью в итоге? Умерла, не умерла? Или откачали ее потом? Что с отцом? Так как последние годы Алеша находился в детском доме, вполне очевидно, ничего хорошего. Это я понимаю, само собой. Однако, подробности все же не помешали бы.
— Таааак…– Николай Николаевич снова уставился в бумажки. — Значит…С товарищами близких, дружеских отношений не завел. Одиночка. Крайне недоверчив…Хм…
Я переступил с ноги на ногу. Долго, интересно, все это будет продолжаться? Так-то конечности у меня не казенные. Я бы и присесть уже не против. Николай Николаевич с самого начала мог предложить стул. Их в кабинете целых три. Однако ни черта подобного он не сделал. Специально, так понимаю. Типа, психологической фишки. Я стою́ истуканом, а он может себе позволить все — ходить, сидеть, даже прыгать, если блажь такая приключится.
— И вот, Алексей, что интересно… Конфликтов с товарищами у тебя почти не случалось. Даже странно… За девять лет, всего два раза. Правда оба — запоминающиеся. В первый год, когда прибыл в этот детский дом…В записке воспитателя указано… Так… Секундочку… — Николай Николаевич принялся перебирать бумажки в поисках определенной. — Ага! Вот она… Значит, по прибытию произошел конфликт между Реутовым Алексеем и его товарищами, которые не приняли новичка. Однако, в дальнейшем ситуация разрешилась…
Мужик замолчал, уставившись в одну точку. Но уже через секунду тряхнул головой, словно отгоняя ненужные мысли, а затем продолжил.
— И вроде ночью сегодня драка у вас произошла…Тааак… А сначала ты у нас год провел в трудовой колонии… Это я в курсе…Кстати, в прошлом месте твоего проживания совсем другое говорят. Так вышло, один из воспитателей там до сих пор работает. Помнит тебя. По его мнению, Реутов Алексей отличался высоким уровнем агрессии…Впрочем, мог же ты измениться, попав в хорошие руки. Да? Всяко детский дом лучше будет. Забыл, наверное, ты, наверное, трудовую колонию имени Феликса Эдмундовича? Было тебе тогда, выходит, семь лет. Уже взрослый парень. Год там провёл. Подобрали на улице, как и большинство беспризорников. Воровал, ночевал, где придется…Не помнишь?
Я упорно таращился на Николая Николаевича, если это вообще его настоящее имя, и попутно пытался сообразить, что ответить. Чем дольше продолжается наш крайне непонятный разговор, тем крепче становится моя уверенность — товарищ, который пытается выглядеть моим «другом» и хорошим человеком, из чекистов будет. А главное — он точно мне не друг. Тут могу не сомневаться ни капли. Всё его поведение говорит об одном — Реутова он заведомо не любит, хотя очень старается показать хорошее отношение.
А вот за некоторые подробности — спасибо, конечно. Выходит, пацан на улице жил. Его там нашли. Значит, с родителями точно ни черта хорошего…
Странная штука — интуиция. Не особо принимал ее
