Пантанал - Дино Динаев
С этой бандой мне до сих пор везло не встречаться, иначе я бы сейчас не сидел в уютной парижской гостиной. В Фалангу входили настоящие религиозные отморозки, убийцы и садисты. В плен они не сдавались и никого не брали.
В принадлежности Жуста к Фаланге сомневаться не приходилось. Он источал звериные флюиды. Он видел нас насквозь. Не протянул руки, не приветствовал кивком. Какие деньги? Ежу понятно, что, если мы уберемся отсюда живыми, считай мы заново родились и нам здорово повезло.
Если бы мы оказались вооружены, он убил бы нас из собственного оружия. Так как оружия нет, он вырвет нам глотки. Вон какие ручищи.
Мне сильно захотелось в туалет, и я попросился.
— Обойдешься! — грубо сказал Жуст.
— У меня слабый кишечник после ранения, — соврал я.
В глазах, в которых не было белков, появился интерес.
— Где воевал?
— В Сибири. Крестьянские восстания 79-го.
Интерес потух. Он хотел меня пытать.
Тут вступил Башмак, хоть он и козел конченный, втравил в такую историю, но тупым никогда не был и сам понял, что ловить тут нечего.
— Пусть сходит, а то навоняет тут!
Я привстал. В мыслях был короткий пробег по коридору. Главное, открыть без заминки дверь. Если заминка случится, хоть секундная, Жуст нагонит и раздавит о дверь как гончая кролика.
Не тут-то было.
— Сидеть, ишак! — он толкнул в колено, я ткнулся задом в диван обратно, было такое чувство, что врезался коленом в стальной рельс.
— Ты нас обижаешь, уважаемый, — проблеял Башмак. — Если нам не верите. Мы зайдем в другой раз.
— Давай, сука, тамгу! — Жуст протянул свои грабли, под ногтями черно багровая грязь, на бойне что ли работает.
— На! — крикнул Башмак, коротко глянув на меня.
Я его не понял, но, когда он толкнулся ногами, вместе с диваном завалился на спину.
Мысль вскочить и удрать. Снова не пронесло. Этот вонючий козел читал нас словно евангелие от Великого Луки. Каким-то образом он вернул диван в исходное положение, скорее всего, рванул его обратно своими медвежьими ручищами. Через секунду я почувствовал, как его короткие сильные пальца шарятся у меня на шее, удобнее ухватывая за кадык. Я уворовывался, лягался, все бесполезно. Ощущение было, что бодаюсь с танком. Рядом так же безнадёжно пыхтел Башмак. Лайонель смотрел жадным взглядом на агонию, и стало понятно, что мы проживаем последние мгновения на этом свете. И в этот момент в дверь постучали.
2. Следователь
Тольятти. Россия. 25 июня. 85 г.
Чтобы не сойти с ума, я не должен думать.
Ни о чем. Если я начну думать хоть даже о футболе, то в результате совершенно диких умозаключений я все равно приду к результату, который окончательно сведет меня с ума.
Жить ни о чем не думая, можно. Для этого необходимо забивать голову житейскими вопросами. Что покушать, куда погулять. Сложнее со снами. Здесь я тоже нашел выход. Едва соскальзываю на рискованную тему, заставляю себя просыпаться.
Здесь существует целый спектр приемов. Можно укусить себя, но это не всегда дает эффект. Предпочтительнее броситься с крыши или под машину. Тогда просыпаешься сразу.
Самое смешное, что в реальности у меня никогда не было мыслей о суициде, а ведь это разом решило бы все проблемы.
Я ничего не делаю. Живу.
Каждое утро бреюсь, хотя всему миру по фигу как я выгляжу. Завтракаю. Не люблю это слово. Завтракаю. Что-то в нем от насекомого, стрекотание. Колючее слово. Но об этом тоже лучше не думать.
Главное в еде, не повторяться. Тогда настрой портиться, и сознание само начинает сползать в бездну. Когда настроение хорошее, то легче не думать о плохом. Легче вообще ни о чем не думать. Просто оценивать еду.
Недалеко открыли новую пекарню с обалденными оладьями по 15 рублей. Главное не брать по 7 рублей, это они вчерашние продают. Я один раз нарвался, жевал твердые мучные тельца, пахнущие почему-то одеколоном. В голове билась единственная мысль, как же все не так устроено в этом мире.
Чудом избежал приступа. Мой лечащий врач предупредил, хоть один приступ, и место мне в психушке. Мне туда нельзя. Я там деградирую и умру.
Единственное, что держит меня на этом свете, это удовольствие. Свежие оладушки, сметанка, пельмени, колбаска. Я затариваюсь в специальном отделе для пенсионеров МВД, где продают пельмени и колбасу из мяса.
Обычные покупатели косятся, но я не стараюсь не обращать на них внимания. Они не виноваты, они не знают, что мне нельзя есть суррогаты, если я не испытаю радости от приема пищи, то в жизни вообще ничего не останется, чему я бы мог обрадоваться, и тогда я лягу, прекращу есть и пить и в установленные природой сроки умру.
Я подумывал, чтобы альтернативой пище сделать секс. Девушки следующих поколений гораздо раскованнее в сексе, это я вижу по их откровенным взглядам и шортикам, стыдливо забивающимся в промежности. В Роснете порнографии нет, но девицы знают о сексе все из сайтов Несогласных и личного опыта.
Познакомится с малолеткой и вдуть ей-тоже вариант, чтобы продлить свою совсем не никчемную жизнь. Я 20 лет работал в колониальном отделе Следственного комитета, дослужился до звания майора юстиции. 20 лет в грязи и крови. Отсутствие орденов и медалей в обмен на бесценный опыт. Лучший специалист по ублюдкам. Я был неподражаем, я был на взлете.
А потом случилось то, о чем нельзя думать, чтобы не спятить. И вот я опытный специалист, профессионал, ем продукты из спецотделов, смотрю федкалы сутками, чтобы не дай Бог вспомнить то, что случилось после взлета.
* * *
Телефон зазвонил днем.
Только глянув на дисплей, я узнал, какой сейчас месяц. Мне давно никто не звонил. Я снял трубку из чистого любопытства.
— Евгений Павлович? Как поживаешь? — спросил жизнерадостный голос.
— Нормально, — ответил я. — А кто это?
— Не узнал, бродяга! Это Брянцев!
Еще один козел с прежней работы.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
— Надо встретиться.
— Созвонимся как-нибудь, — сказал я, чтобы только отвязаться.
— Я внизу стою. Сейчас к тебе поднимусь. У меня бутылка чудесного виски.
— Американского?
— Смешно. Так я поднимаюсь.
И он отключился. Профи. Умеет добиваться своего. Ставить перед фактом. Давить фактами.
Я начинал работать с Брянцевым в бытность его полковником. Всю свою карьеру я оказывался у него в подчиненных. Он славился тем, что использовал нас до сухой корки. То, что он вспомнил обо мне, не сулило ничего хорошего.
Стук в дверь раздался через минуту. Я глянул в
