Тайная дипломатия — 2 - Евгений Васильевич Шалашов
— Правильно мыслишь, — кивнул Артур. — Мы тоже потом спохватились — мол, надо было по Петроградско — Вологодской линии побольше паровозов запустить, но с паровозами, сам знаешь, нехватка. Но к счастью, не заметили.
— Потом, во время подавления мятежа еще одна мысль пришла. Командарм седьмой армии Надежный запросил помощи у Фрунзе, а тот прислал всего тысячу человек. Будь у Михаила Васильевича сто семьдесят тысяч, он бы тысячу только из ездовых да писарей набрал. Значит, у Фрунзе народа было гораздо меньше.
— Конечно меньше, — кивнул Артузов. — Так сам посуди — зачем отправлять громадную армию против финнов, у которых в строю и всего-то тысяч тридцать наберется? У Фрунзе, как я понимаю, тысяч пятьдесят или шестьдесят наберется. Еще можно сюда приплюсовать твою родную шестую армию. Но армия она лишь по названию. В ней не больше пяти тысяч штыков.
— А укрепрайоны? Оборонительные линии?
— Да какие у них укрепрайоны? — вытаращился Артузов. — Армейская разведка хорошо поработала. Выяснили, что оборонительные рубежи они пока еще только собрались делать. Даже укрепления в шесть верст делать, в две линии, как у нас было накануне империалистической, так вначале нужно изыскания провести, проект подготовить, а потом уже инженерные работы проводить. А у финнов на это ни денег нет, ни людей. У них пока еще только генерал Энкеле запрос в парламент готовил, о выделении средств.
Да, чего это я? Верно, если о финнах, то сразу придет на ум «линия Маннергейма». А какая линия, если только двадцать первый год? У финнов пока еще и «линии Энкеле» нет.
— Так что, не было смысла большие силы на финнов тратить. И Западный фронт обнажать опасно, сам понимаешь, — пришел Артузов к заключению.
— Гениально, — искренне восхитился я. — И финнов разбили, и поляков из нор выманили. Теперь бы еще мир заключить на хороших условиях — так и совсем прекрасно. — Но все-таки, следовало сделать обиженный вид. — Но мог бы, между прочем, хотя бы намекнуть, чтобы мои люди крота перестали искать.
Артузов почесал кончик носа, хитренько, почти как товарищ Ленин посмотрел на меня:
— Володя, я поначалу хотел сказать, а потом подумал — Аксенов парень дошлый. Он до всего этого сам дойдет и все поймет …
Артур затих, а глазенки сделались еще хитрее и мне пришлось самому сделать вывод:
— А еще ты решил, что если Аксенов, по своим каналам отыщет «крота», то можно будет армейцев носом ткнуть — вот, мол, какие у вас источники информации, то есть, дезинформации ненадежные, если их ИНО сумело раскрыть. Так?
— Почти, — признался Артузов. Вздохнув, признался: — А еще я подумал — а вдруг Володька Аксенов у Фрунзе или у кого-то еще настоящего шпиона найдет? Не может такого быть, чтобы французы в наших штабах своих шпионов не держали. Верно?
Глава четвертая. Аванс для мышки
Скучно. Новых художественных альманахов нет, а свежей газеты хватает минут на пятнадцать. Новостей интересных тоже нет, за исключением тех, которые мы с Артуром уже спрогнозировали — Политбюро приняло решение заключать мир и с Польшей, и с Финляндией. Вот, разве что, небольшое сообщение о том, что во время освободительного похода Красной армии, очищавшей Грузию от белобандитов, посильную помощь нам оказал флот Крымской республики. Я ничего не пропустил? Когда мы успели подписать договор со Слащевым о военном сотрудничестве? Или это инициатива генерала? Нет, пора выздоравливать. Мне бы Москву, готовить людей для участия в делегациях. Ладно, авось Бокий не подкачает. А я буду пролеживать бока и просыпаться по утрам от вопля медсестры, разносившей градусники. А к воплям чаек я уже начал привыкать, а ведь совсем недавно, на полном серьезе, подумывал — а не назначить ли премию тому ученому, который петроградских чаек заставит мигрировать в Норвегию или в Швецию? К финнам слишком близко, противные птички обратно вернутся. А скандинавы привыкшие, пусть слушают.
Выписывать меня Алевтина Георгиевна отказывалась напрочь — мол, надо с недельку понаблюдать, а уже потом принять решение. Подозреваю, что будь я персоной калибром поменьше, нежели член коллегии ВЧК и прочее, меня бы уже выкинули из госпиталя, чтобы не занимал палату, в которую можно поставить вместо одной кровати, штук пять коек, тем более, что к нам везли раненых с финского фронта. Я, было, заикнулся, что могу и в общей палате лежать — все не так скучно, но меня и слушать не стали.
Но дождался-таки праздника. Нет, еще не полной выписки, а разрешения выйти в город погулять, часика на три-четыре. Алевтина Георгиевна взяла с меня слово, что к десяти часам я непременно вернусь и распорядилась выдать мне мое барахло, хранящееся в госпитальной каптерке.
К своему удивлению, среди одежды обнаружился вещмешок, оставленный мною в казарме. Я его на штурм форта не брал, зачем он там нужен, да и тяжесть лишнюю не было смысла таскать. Думал, что мое барахлишко уехало в Москву, или попало в «хорошие» руки. Оказывается, зря я так думал. Не сомневаюсь, что это Витька Спешилов постарался. И вещички уберег, и мне их сумел переслать. Сам-то комиссар, как я уже знал, вместе с отрядом вернулся делегатствовать на Десятом партсъезде.
Взяв в руки шинель, не удержался и выматерился. Спереди она выглядела вполне приличной, даже новой. А вот сзади… Какие-то дырки, лохмотья грубого сукна, словно ее волочили по острым камням. Эх, эту шинель уже штопать бесполезно, а можно оставить госпиталю на хозяйственные нужды. Странно, что шинель пострадала, а спина, вроде бы, и ничего. Впрочем, еще и не так бывает. Штаны вроде бы ничего, не пострадали. Так, теперь гимнастерка. У нее спина в целости и сохранности, а вот передняя часть словно бы кем-то покусана. Это что, ордена так снимали? А гаечки отвинтить не судьба была?
Мне стало грустно. Решив, что утешусь хотя бы сменой чистого белья, вместо застиранного госпитального, потянул «сидор» к себе. Странно, но он оказался тяжелее, чем я рассчитывал. В моем вещевом мешке было только самое необходимое — смена белья, зубная щетка с порошком, кусочек мыла и футляр со станком. А на самом донышке лежала пачка денег. Не
