И опять Пожарский. Тетралогия (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Оказывается, думал так не только он, пан Янек, но и ещё несколько стрельцов.

– То есть, вы хотите помереть, сражаясь не с врагами отечества ляхами и шведами, а глупо погибнуть в стычке с татями, аки пьяница в кабаке, – зыркнул на них отрок и возражающие потупились.

Вопрос покоробил пана Заброжского, живя больше года среди московитов в спокойном Владимире, он уже стал забывать, что война идёт во всю, поляки зорят пограничные городки и несколько раз уже королевич Владислав подходил к самой Москве, и сейчас пробивается к ней снова. Он ещё не считал русских своими. Если вот этот отрок с сотней стрельцов попроворнее вмешается в эту затянувшуюся на десятилетие свару, поляки быстро закончатся. Спаси их Матка Бозка.

Через полчаса обоз уже сворачивал на дорогу, ведущую к селу Мстера. Пленных связали, вездесущий княжёнок сам всех проверил и двоих перевязал понадёжнее, и положили на телеги, раненых тоже связали, могли бы и заставить поклясться честью, что не убегут. Он бы, как шляхтич, так и поступил. За обозом теперь шёл целый табун коней, два десятка пристяжных стрельцов и девять казацких. Пан Янек видел, как княжичу передавали монеты, найденные у татей, целый мешочек получился, не меньше двухсот рублёв. Вот это добыча. Как только Пожарский её делить будет? Пока тот молчал.

Рядом с княжичем на своём коньке ехал один из татей со связанными руками, он должен будет за версту до секрета предупредить отрока. Смотрелся казак на мелкой степной кобылке рядом с бояричем, восседавшем на дестриэ, откровенно смешно. Шляхтич почувствовал гордость за польских великанов, будто сам их выращивал.

Событие двенадцатое

Десятник стрелецкого полка Козьма Шустов считался одним из опытнейших в полку Афанасия Левшина. Всего ведь чуть больше седмицы назад он готовился с полком выступать под Коломну, осаждаемую ляхами. И тут ему передают приказ со всем десятком и ещё и с десятком Афанасия Бороды сопроводить сынка князя Пожарского в новые вотчины, в далёкий Нижний Новгород. Да беречь парнишку пуще глазу, бо тот больно горяч. С одной стороны не меньше месяца дорога в оба конца, может и отобьют к тому времени поляков, с другой, что он нянька для сопливых княжат. И ведь так думал Козьма всего седмицу назад.

Это был не "княжёнок". Злой, хитрый, изворотливый, бесшабашный, удачливый их полковник Афанасий Левшин был дитём неразумным по сравнению с Петром Пожарским. Этот пацан был ловок как бес. Лучший, сколько себя помнил Козьма, кулачный боец в полку Фома Исаев продержался против отрока несколько ударов сердца, он летал по воздуху и сучил ножищами от одного прикосновения "пацана". Потом княжич выиграл в поединке с двумя лучшими сабельными бойцами Владимира, да ещё и переманил одного с собой. Лях десятнику откровенно не нравился, прямо выплёскивал из него шляхетский гонор, но на первом привале Пожарский проверил того в деле, и на учебных саблях пан Янек легко уложил двоих лучших из стрельцов.

Сам бой с татями Афанасий почти и не застал. Из тридцати одного матерого бойца в живых, когда они подскакали, осталось семеро и те уже сдались. По словам же участвовавших в бою получалось, что "малец" завалил восьмерых, а остальных принудил к сдаче. Про допрос и вспоминать не хотелось, так себя тринадцатилетние отроки вести не должны.

Сейчас они стояли в версте от казацкого дозора и ждали. Ждали, когда Княжич вырежет секрет и подаст им знак трогаться дальше. Это был бред, не десяток стрельцов, а один отрок пошёл "снимать", как он выразился дозор. Десятник почему-то не сомневался, что Пожарский секрет вырежет. Ну, вот и сигнал. Обоз тронулся дальше. Впереди два десятка стрельцов с поляком, за ними телеги с припасами, пленными и ранеными. Минут через пяток доскакали до рощицы у поворота дороги, дальше уже виднелось село. Сумерки уже сократили видимость до минимума, но дымки из труб, запах навоза, сносимый как раз в их сторону, и кукареканье петухов ясно указывали, что вот оно село Мстера. Казачков княжич не убил, застал сонными, оглушил и связал. Что только делать с такой прорвой пленных, уже больше полудюжины.

Пётр, между тем, дал команду всем спешиться и повёл троих ранее отобранных стрельцов за собой, сначала, правда, объяснив десятникам их задачу:

– Мы пройдём вдоль леса вон к той избе, – княжич указал на неказистую халупу, – К ней огородами примыкает вон тот большой дом местного старосты, в нём, по словам казаков, и расположился атаман с ближниками, их я возьму сам, мне не мешайте. Вы заходите вон в тот дом кузнеца, на отшибе и узнаёте, где эти шесть казаков, в каких домах и идёте туда, как можно тише. Можно татей сразу рубить, но если спят пьяные, то вяжите, больше чем по трое в дом не лезьте, только мешать друг другу будете.

И ушёл, слегка пригибаясь, вдоль леса.

Афанасий разбил свой десяток на тройки, одного стрельца как раз боярич и увёл. Дом кузнеца встретил тишиной, собака не брехала, значит, не было. Сам кузнец был на конюшне, задавал корм пегой кобылке. Увидев стрельцов с взведёнными арбалетами, перекрестился и выдохнул:

– Ну, сподобил господь, дождались! – и истово три раза перекрестился.

– Покажешь, в каких избах сейчас тати? – правильно истолковал этот порыв благочестия Афанасий.

– А, то! Уж натерпелись от ворогов, мочи нет. Все они у бобылихи Марфы гулеванят, перепились, поди, все, с полудня хлебным вином наливаются, – опять трижды перекрестился кузнец.

– Как звать тебя? – прибавив строгости в голосе, спросил десятский.

– Аким – я. Мурзой кличут, говорят на татарина похож, – лёгкая улыбка тронула и правда чернявое, чуть узкоглазое лицо кузнеца.

– Веди, давай Аким, к Марфе бобылихе и, если можно, огородами, чтобы незаметно подойти, – не поддержал улыбки Афанасий.

– Почему нельзя, можно и огородами. Пошли, – и первым вышел со двора, ведя стрельцов за собой.

Казаки и на самом деле лыка не вязали, один пытался вытащить из-за пояса кинжал татарский, но, словил горлом арбалетный болт, и сполз по стене, булькая кровавыми пузырями. Остальных пятерых оглушили и связали, завопившей было Марфе, тоже изрядно пьяной заткнули рот её же подолом. Всё, свою часть работы они сделали. Как там "княжёнок", управился ли со своей.

Оказалось, что управился не хуже. Хотя атаман с ближниками были гораздо менее пьяные, чем гости Марфы. Всех троих взяли живыми. Ивану Соколу, правда, выбили пару зубов, когда тот принялся вырываться из рук стрельца. На этом, думал Афанасий, всё и закончится, но не тут-то было. Пожарский дал приказ всех казаков привязать так, как вешают на дыбу, руки за спиной связать и задрать повыше, но из суставов не выворачивать, вдруг их руки ещё пригодятся, а сам взял того стрельца, с которым атамана вязали, и пошёл снимать второй секрет, расположенный на дороге, идущей на восход. Что ж, село они взяли без крови. Своей.

Событие тринадцатое

Пётр Пожарский неудачно повернулся на лавке и чуть не упал с неё. Какого лешего здесь нет нормальных шириной в два метра кроватей. Пришлось вставать и идти делать зарядку. Несколько катов, отжимание, приседания и учебный бой на саблях с паном Янеком, так час и пролетел. Затем водные процедуры, несмотря на довольно прохладный день, солнышко из облаков так и не вышло, он окатился водой из колодца и растёрся грубым куском мешковины поданной Мареком, слугой шляхтича.

Перекусив хлебом с молоком, что подала хозяйка дома, княжич вышел на улицу. Дом был тот самый, где ещё вчера обитал атаман казаков Иван Сокол. Сейчас Сокол со товарищи висел перед церковью на импровизированной дыбе сколоченной наспех стрельцами. Четверых раненых казаков разместили в этом же доме в небольшой сараюшке. Остальные пятнадцать казаков, два ближника атамана и сам Иван висели на этой дыбе. Вкопали два бревна в землю, прибили к ним перекладину, связали бедолагам руки за спиной и привязали конец верёвки к перекладине, так чтобы тать стоял на ногах, но двигаться не мог, сразу руку себе вывернешь. Пятнадцать казаков было потому, что второй дозор не спал, и его пришлось положить из арбалетов, меньше пленников, меньше проблем.