Владимир Свержин - Время наступает
Начальник охраны, стараясь не зацепить прочувствованно вещавшего жреца, по широкой дуге обогнул оратора и преклонил колени перед государем.
– Тот, о ком ты спрашивал, доставлен, мой повелитель!
Кархан, по-прежнему стоящий подле Валтасара, глянул туда, откуда только что пришел оружный царедворец. У входа в залу пара стражников, держа копья на изготовку, стерегли сравнительно молодого, лет, пожалуй, немногим больше тридцати, мужчину. Грозный скиф нахмурился, пытаясь скрыть удивление. По его расчетам, пророк, коему теперь надлежало дать воспетую в библейской легенде трактовку огненного граффити, должен был выглядеть куда как старше!
Тело сухощавое, но крепко сбитое. Длинная, очевидно, никогда не знавшая бритвы, черная борода едва начала седеть. Вытянутое лицо покрыто темным загаром и сильно обветрено. Взгляд из-под густых тяжелых бровей кажется гордым, но… В облике незнакомца Кархану почудилось нечто такое, что заставило насторожиться. Покуда он не мог понять что, но все же насторожиться не преминул.
Царь остановил жестом обличительную речь Верховного жреца и поманил к себе диковинного гостя.
– Я слышал о тебе от государя, отца моего! А тот видал еще при дворе Навуходоносора. Время милостиво к тебе! Ты почти не постарел с тех пор, Даниил!
– Все в руке господней, великий сын славного отца! Он Дает, и он же забирает, – радуясь болтливости царя, в столь немногих словах ознакомившего гостя с историей жизни Даниила, смиренно произнес Намму.
– Правду ли сказывают мне, будто предрекаешь ты конец вавилонскому царству?
– Ветер ли предвещает пришествие зимы, или же зима порождает ветер? – не утруждая себя прямым ответом, парировал жесткий вопрос тот, кого царь именовал Даниилом.
– Но не ты ли разъяснил в прежние годы царю Навуходоносору, что царство его – колосс на глиняных ногах, и близится час, когда сорвавшийся с вершины камень сокрушит его?
– Зачем спрашиваешь меня, царь, о том, что и без слов моих ведомо тебе? Да и где ныне тот, кто вопрошал прежде о знаках дивного сна? Где нынче дети его? Но колосс стоит, и будет стоять до того часа, пока ноги его не переломит камень.
Валтасар, дотоле пытавшийся изображать радушного хозяина, нахмурился.
– Столько лет изгнания так ничему и не научили тебя, Даниил! Ты вновь пришел сюда, чтобы смущать умы и сердца народа своего. Я почитаю мудрость твою, но мой удел – править этой страной, и если речи твои грозят ей смутой, – берегись гнева моего! Или думал ты, сын утратившего царствие свое, что сможешь ускользнуть от моих очей?
– Когда господу угодно, он и солнце самое прячет среди туч, – без запинки выпалил пленник.
– Ладно, – скривил губы Валтасар, – пустой спор! Сможешь ли ты, тот, кого народ эбору величает пророком, открыть мне смысл диковинных слов, начертанных пламенем негасимым на стене моего дворца?
Намму пристально смотрел на Валтасара, пытаясь определить, кроется ли за словами правителя какой-либо тайный умысел, намерен ли царь продемонстрировать гостям ничтожество самозваного пророка, или же действительно, не в силах разобрать, о чем говорит полыхающая на стене надпись. Намму не в первый раз было стоять пред суровыми взглядами разнообразных судей, но прежде у каждого из них поблизости были кнут или палка. Познакомившись с ними значительно ближе, чем того желал, Намму довольно ловко научился угадывать по глазам и выражению лица допросчика, что тот желает услышать.
Сейчас Намму уже знал о себе много полезного: и то, что звать его Даниилом, и то, что происходит он из эборейского царского рода, и то, что выглядит значительно моложе своих лет. Вот только каких бы то ни было намеков на ожидаемый Валтасаром ответ, как ни тщился он, и близко не было. Старательно хмуря чело, Намму из-под густых бровей глядел на царя и ужасного верзилу, стоящего за его спиной. Царский телохранитель был космат, взгляд его почти черных глаз ощупывал Намму с той тщательностью, с какой малолетние воришки обшаривают суму и кушак уснувшего пьянчуги.
– Когда бы создатель мира не желал, чтобы живущие уразумели смысл писания его, разве стал бы он утруждать себя, – с пафосом вымолвил он, растягивая время.
Валтасар промолчал, должно быть, соглашаясь с предположением гостя, но завязать разговор на эту тему, как надеялся пленник, так и не удалось.
Намму перевел взгляд на пылающую надпись, лихорадочно стараясь придумать, что бы такое изречь, чтобы красиво звучало, с одной стороны, и при этом за сказанное не пришлось поплатиться жизнью. Мысли, должно быть, вспугнутые буравящим взглядом устрашающего гиганта, вольными птицами кружили поблизости, не желая даже приближаться к его голове.
«Что бы сказать? – мучительно соображал Намму. – Что бы такое сказать?»
Он попробовал вызвать в памяти образ несчастного пророка, чтобы, быть может, хоть этим перенять частицу его прорицательского духа. Но кроме мелкозубой пасти крылатого демона ухееля, пред внутренним взором ничего не появлялось. Он стоял, глядя на пылающую надпись. Гости царского пира о чем-то оживленно шушукались, не спуская с него глаз и ожидая пророчества.
– Что же ты молчишь, Даниил? – донесся до его слуха голос Валтасара.
– Божья правда выше правды человека, – высокопарно изрек Намму. – Где найти слова малые, коими можно истолковать великое?
«Время наступает», – чуткий слух «пророка» выловил из пространства чьи-то брошенные на ветер тихие слова.
– Не ищи красивых речей! – поморщился царь. – Просто ответь мне, о чем говорят эти письмена.
– Время наступает! – Голос Намму звучал уверенно и звонко. В нем слышалась угроза, точно сам Адад – бог грома и бури тяжелой поступью надвигался на Вавилон.
– Но что же значат те слова?.. – начал было царь и осекся. Пламя, бушевавшее на стене, исчезло столь же внезапно, как и появилось. Гости вновь замерли, так что было слышно, как приближаются к пиршественной зале чьи-то быстрые шаги. Деревянные подошвы громко и четко стучали по каменным плитам, и все присутствующие с опаской и интересом уставились на дверь, в которой должен был появиться новый гость. Тот возник спустя мгновение, вызвав невольный выдох разочарования. Это был один из скороходов городской стражи. После быстрого бега лицо его лоснилось от пота, и темные глаза, освещаемые зажатым в руке факелом, глядели безумно. Отыскав взглядом по-прежнему восседавшего на троне Валтасара, он рухнул на колени:
– Государь, вода уходит из Евфрата!!!
Немало было выпито в этот вечер во дворце Валтасара: и крепкого пива, и вина здешнего, финикового, и драгоценного виноградного, привезенного за тридевять земель из дикой, овеянной легендами Эллады. Но хмель оставил головы Валтасара и его гостей столь быстро, что смертоносный трезубец Адада [8] не угнался бы за ним.
Царь, приезжие князья и их многочисленная свита стояли на широкой боевой галерее крепостной стены, при свете многочисленных факелов наблюдая, как на глазах мелеет великая река, давшая жизнь городу.
– Об этом ли ты говорил, пророк? – Правитель Вавилона обернулся к стоявшему рядом Намму. Тот, как и все присутствующие, не сводил глаз с иссякающей воды. В голове его крутились события минувшего дня. Он вспоминал пастухов, убитых персидскими стрелами, многочисленных работников, сооружающих нечто вроде запруды. Когда-то, года два назад, приехавший из Вавилона купец, похваляясь могуществом властителей своей земли, рассказывал, что некая царица, дабы построить огромный мост через Евфрат, спустила воду из реки в специально устроенное для того озеро. А затем, возведя мостовые устои, вернула благословенную воду на прежнее место. Сегодня, переходя этот самый мост, Намму уже вспоминал рассказ купца. Сейчас же ему было памятно и другое: недавнее обещание начальника стражи открыть ворота.
– Что же ты молчишь, Даниил? – пристально глядя на стоявшего рядом пророка, настаивал Валтасар. – Ты мог бы и сейчас еще готовиться к смерти в львином рву, когда бы я не повелел вытащить тебя оттуда. Неужели не хочешь отблагодарить своего избавителя?
Намму горько вздохнул. Будь он сейчас просто Намму – бесприютный изгнанник и нищий, он бы не замедлил проорать во все горло, что измена гнездится у самого трона, и персы вот-вот захватят город. Чем дольше царь и двор его смотрят, как мелеет река, тем скорее хитроумный Кир возьмет город под свою руку. Хитрость древняя, как мир. Старый Абодар так же вот ронял несколько мелких монеток на землю перед тем простофилей, чью суму намеревался почистить.
Он понимал, что не скажи сейчас царю об измене, притаившейся у Северных ворот, его шансы выжить исчезнут так же быстро, как исчезает капля воды, оброненная в полдень на раскаленный песок пустыни. Киру не нужны изгнанники, неспособные уплатить за свою жизнь даже самой малой цены.
– Я вижу, как северный ветер распахивает ворота, – придавая голосу звучность, проговорил Намму. – То грозный камень, сорвавшийся с вершины горы, несется сюда, чтобы сокрушить колосса на глиняных ногах.
