Александр Афанасьев - Противостояние 3
Тропа была выше, они не шли по тропе, если это было возможно, выбирали другой путь. Таджики шли и камешки, стронутые их шагами, сыпались пуштунам на голову...
Как всегда они вышли небольшим караваном, на сей раз - на ишаках, все. Николай догадался - за оружием, в дорогу они поедут верхом, на обратном пути - погрузят на ослов оружие и поедут пешком. Ишаков было много, вдвое больше чем нужно, и каждый не только ехал на ишаке, но и вел ишака в поводу, причем тот ишак, что в поводу - был чем-то груженый. Транспорт был медлительный и непривычный - но лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
Николай привязал длинный повод, на котором он вел второго ишака к поясу - у ишаков не было упряжи и больше привязывать было некуда, а обе руки должны были быть свободными. РПК приятно оттягивал руки, было самое раннее утро и в ущелье от реки, которая здесь протекала, веяло прохладой. Ржавыми, опаленными адским пламенем памятниками человеческой глупости, то и дело попадалась сгоревшая бронетехника.
Николай Скворцов не хотел и уже не хотел понимать, что здесь все таки происходило - слишком сложно все это было. Те бронированные машины, которые навсегда остались здесь, те пацаны, которые никогда не вернутся отсюда, с операций - восьми! - ради чего все это было? Местные жители рассказывали, что во время четырех операций они просто уходили из ущелья вместе с моджахедами. Получается, что они заранее о них знали? Как же так можно тогда воевать?
Он не понимал, почему Масуд не перейдет на сторону "народной власти". Хот нет, понимал. Это-то как раз он - очень хорошо понимал, уже вжился в афганскую жизнь изнутри и стал на многое смотреть глазами афганца. Народная власть делала все как назло - чтобы народное сопротивление ширилось и процветало. В партию,в НДПА шли чаще всего те, кто не находил места в афганском обществе, с его системой общин, племен и кланов. Получив власть над людьми, такой человек делал все, чтобы набить карман и отыграться на тех, кто презирал его. Такое было, было и другое. Были революционные романтики, чаще всего молодые, горя истинным революционным пламенем, они смело рушили традиционный уклад жизни племен, оставляя руины и вызывая ненависть. Ну а ненависть в этой стране традиционно выражалась - пулей.
Творила зло и верхушка партии. В ущелье - что было удивительно - распоряжался не только Масуд, в каждом из селений были старики, аксакалы, баи - они то и вершили власть по многим вопросам. Николаю довелось разговаривать с ними: живой шурави был всегда желанным собеседником, находились и переводчики. Все эти люди поражали тем, что у них не было особой ненависти к шурави, они имели счеты, и счеты были реальны, за убитых в операциях мужчин, за разрушенные дома - но они не хотели войны. Они просто хотели, чтобы их оставили в покое.
Не отставала в глупости и советская армия. Несколько раз в месяц над ними пролетали самолеты, вели разведку и выбрасывали агитационные листовки - афганцы сразу собирали их, потому что ими хорошо было растапливать очаг. В листовках этих, рассчитанных на агитационное воздействие, писалась иногда такая ерунда, что смешно было и самому Николаю.
А дорога все вилась и вилась, зажатая кручами скал, пересекаемая пронизывающей ущелье рекой, дорога дальняя и скучная. Долины сменялись теснинами, теснины - снова долинами, кишлаками где их звали за стол, с террасами, с кустами плодовых деревьев, с системами подъема воды для орошения, которым было не меньше сотни лет. Они шли к Рухе - кишлаку, где кончалось власть официального правительства, и начиналась власть душманов.
Крик остановил их в одном из кишлаков - они только вступали в него, был полдень и ишаки предвкушали возможность вдоволь попить, а они - лепешки и чай, как это было принято. Но крик, безумный, похожий на плач, на стенание, на хрип, отразившийся от стен ущелья, и еще долго гулявший в нем настолько поразил их. Что от мыслей об отдыхе не осталось и следа..
Бросив ишаков и перехватив РПК, Николай перебежал к дувалу, упал на колено возле него. Он не знал что происходит и не хотел знать, достаточно было что того что тут - беда, а беда, как известно не приходит одна.
Оглянулся - Шило занял позицию чуть левее, вместе с ним были еще два моджахеда. Остальные, во главе с начальником охраны спешно уводили ишаков и Масуда. Николай заметило, что они избегают укрытий, просто отходят назад по дороге. Это было правильно - во время трех из множества предпринятых покушений в таких вот "укрытиях" своего часа ждали фугасных заряды - ловушки.
Моджахеды осторожно, прикрывая друг друга пошли вперед. Кто-то бежал впереди них, направляясь к горному склону, к прилепившимся к нему домам.
На поясе захрипела вызовом японская рация, гордость духов и предмет черной зависти спецназовцев. В пластмассовом пенале - считай, ротная радиостанция.
- На приеме - они избегали использовать позывные, чтобы не выдавать себя, советская радиоразведка не дремала и пара неосторожных слов могла обернуться точечным бомбометанием.
- Мы отходим.
- Я проверю впереди. Дам сигнал.
- Хоп!***
Впереди снова что-то закричали - кричала женщина, надрывно и жкутко . По идее, если бы тут была засада, кричать бы никто не стал, просто подорвали бы фугасный заряд или бы открыли огонь из-за дувалов.
Николай решился, показал - вперед. Тронулись - уже быстрее, настороже но без перебежек. В одном из дворов, мимо которых они проходили заунывно, неприятно кричали кехлики...
На маленькой площади перед мечетью - мечеть, хоть и самая простая была здесь в каждом селении и толпился народ. Мужчины, с ружьями, с автоматами - но больше женщин, что было необычно. В Афганистане чтобы ни происходило в общественной жизни - в этом имели право принимать участие лишь мужчины, женщины должны были сидеть дома. А тут их было больше чем мужчин некоторые были без паранджи, что само по себе было неслыханно.
Один из моджахедов что- то крикнул, гортанно, отрывисто и повелительно. Немногие из мужчин, которые здесь были расступились, почтительно давая дорогу, кое-кто из женщин бросился домой - но большинство осталось, через них пришлось проталкиваться. Да что же здесь такое произошло?!
Он даже сначала не понял, что видит. Черное пятно, какие-то конвульсии - бьющаяся в истерическом припадке женщина, которую с трудом держали. А рядом... господи...
Господи...
Николай повернулся и толкаясь локтями, пихаясь и ругаясь по-русски рванулся назад, через толпу - к свежему воздуху. Желудок подступал к горлу - он видел многое, он прошел через спецполигон, лично забивал и ел свиней и собак, копался в месиве кишок, которые привозили с бойни и которыми набивали старую солдатскую форму - но тут было такое, что невозможно было представить.
Почти сразу же его вывернуло, тяжело и противно, прямо в дорожную пыль, он едва не упал на колени - но сильная рука поддержала его.
- Что там? - Шило не пошел смотреть, он остался на всякий случай вне этого живого кольца.
- Там... Там...
- Что там? Старшой, что с тобой?
Сысоев не ответил.
Масуда к разбитому телу бачи пропустили сразу, угрюмые боевики из личной охраны оттеснили местных, обеспечили некое подобие коридора. Сам Масуд подошел, сопровождаемый молчанием к ребенку, склонился над ним, но прикоснуться не решился.
Николай немного понимал на таджикском, он долго жил среди этнических таджиков в ущелье и научился понимать на бытовом уровне тот чудной язык, на котором они говорили, смесь таджикского и общепринятного в Афганистане пушту
- Кто это сделал? - требовательно спросил Масуд - кто совершил эту мерзость?
Отвечал ему старик, кряжистый и с длинной бородой, видимо глава местной исламской общины, что-то типа мэра.
- Мы не знаем. Но думаем, что это сделали моджахеды.
- Моджахеды? Это не могли быть моджахеды. Воины Аллаха никогда не совершат такую мерзость, Аллах свидетель.
- Больше некому.
- А шурави? Может, это сделали шурави, может он увидел шурави?
Вопрос, надо сказать, не был лишен оснований. Группы спецназа, находясь в поиске отчетливо понимали, что они на чужой территории, любой встречный, увидевший их, обязательно сообщит первому же попавшемуся моджахеду о шурави, вне зависимости от партии и отряда, к какому тот принадлежит. А в горах была жизнь, только дурак думает что ее там нет и не видит ее - пастухи, путники, бачата, дивани - местные сумасшедшие. И когда группа встречается с ними - возникает вопрос что с ними делать. Прокуратура работала с неотвратимостью гильотины, никакие законы военного времени в расчет не принимались - и потому самый простой и легкий ответ: в расход, применимый в сорок пятом в восемьдесят пятом не годился совершенно. Поэтому поступали по-разному. Кто-то брал пленников с собой, чтобы отпустить перед эвакуацией. Кто-то связывал, уходил, путал следы. Кто-то сразу вызывал эвакуационный вертолет - Николай помнил месяц, когда его группа из семи вылетов "на караван" в пяти случаях была обнаружена при высадке и вынуждена была немедленно эвакуироваться, потому что дальнейшие действия кроме потерь ничего принести не могли. Но даже если это были и шурави - Николай хотел бы посмотреть в лицо тому командиру, что приказал сделать такое с ребенком. Пусть афганским - без разницы.
