Алексей Волков - Русский фронтир
Спутник французского аристократа о возвращении на родину пока не думал. Пусть попал он сюда не по своей воле, однако пока ему было здесь интересно все: люди, земли, история края, перспективы собственной судьбы. У себя на родине, возможно, он бы тосковал от привычной рутины, здесь же жил вполне полнокровной жизнью.
Как и предсказал де Гюсак, вход в порт затянулся. Судно с трудом преодолевало мощное встречное течение. Приходилось постоянно лавировать, благо ширина реки это позволяла. Моряки хоть были заняты делом. Пассажирам приходилось хуже. Стой у борта да смотри, как все на том же месте застыли берега и упорно не желают уплывать за корму.
Улиточное продвижение вперед было прервано по пушечному сигналу с расположившегося на левом берегу форта. Матросы послушно убрали паруса, бросили якорь, и судно, чуть развернувшись, застыло в ожидании ходко идущей из маленькой бухточки шлюпки.
– Форт Сен-Филипп, – пояснил де Гюсак. – Тут помимо прочего расположена таможня.
Других пояснений Липранди не требовалось. Он привычно оценил низкие укрепления, жерла орудий, перекрывавших всю реку, после чего переключил внимание и стал демонстративно смотреть в сторону.
Не слишком вежливо пялиться на военные объекты, словно прикидывая, насколько легко их можно при случае взять и насколько они опасны при продвижении вперед. Тем более основное уже понято и усвоено, а мелочи лучше оставить на потом.
Движение шлюпки было прекрасно рассчитано. Почти всю работу выполняло течение, и гребцам оставалось лишь слегка подправлять ход редкими взмахами весел.
Скоро на борт судна поднялся полицейский офицер. Дальнейшее уложилось в каких-то четверть часа. Беглое просматривание грузовых документов, мгновенный осмотр груза – и все. Пассажиры полицейского вообще не заинтересовали. На всем континенте действовало свободное перемещение, и не было ни малейшего смысла узнавать что-либо о прибывших людях. Зачем, когда при желании они легко могли бы пересечь границу в любом месте? Не негры и не индейцы, следовательно, имеют полное право идти, плыть и ехать куда захотят.
Офицер только посмотрел на мужчин да неумело изобразил некое подобие отдания чести:
– Желаю приятно и с пользой провести время в нашем городе, господа!
– И вам, – тихонько пробурчал Липранди, когда представитель властей спускался в шлюпку.
Матросы под заунывное пение шенги налегли на шпиль, и якорь медленно стал подниматься из мутной воды Миссисипи.
– Скоро придем, – с некоторым облегчением вздохнул де Гюсак.
Даже самому привычному к плаваниям человеку не терпится поскорее сойти на сушу.
– Может, берегом было бы быстрее? – прагматично заметил Липранди. – Высадиться здесь и спокойно до города…
– Это мысль, – оценил де Гюсак. – Жаль, лошадей у форта нанять проблема. Можно подсказать кому-нибудь из деловых людей учредить неподалеку от форта почтовую станцию. Думается, прибыль выйдет немалая…
И он стал что-то подсчитывать. Порою обстоятельства жизни здорово меняют мировоззрения и ценности даже у прирожденных аристократов.
9
Блохину повезло дважды. Первой удачей явилось то, что его не отправили за борт со всей прочей командой захваченного галиота, второй – что могучий организм сумел справиться с ранами. Лечение у пиратов было самым примитивным. Раненого матроса просто перевязали, дабы не истек кровью, а в прочем оставили на милость судьбы. Проделано последнее было не из мести. Просто морские разбойники не умели ничего другого и со своими пострадавшими в схватках товарищами поступали точно так же. Выживут – хорошо, не выживут – доля добычи уцелевших будет больше.
Да и что еще могли сделать большей частью неграмотные люди? Только предоставить каждого собственной судьбе.
Если на корабле имелся лекарь, его знаний хватало на то, чтобы ампутировать руку или ногу, прочее же происходило точно так же, как на кораблях, где эскулапов не было. Так что разница невелика. В данном случае лекаря не было, и, может, это было к лучшему. Учитывая уровень медиков…
Судьба явно благоприятствовала русскому моряку. В первый раз он пришел в себя вечером того же дня. Но, как выяснилось тут же, никакого языка, кроме русского, не знал, а для каких-либо действий был слишком слаб. Не в том смысле, что его поставили бы на вахту, а в том, что пленителей могло ждать повторение побоища.
Блохину никогда не доводилось сталкиваться с пиратами, однако он слышал рассказы о них и уяснил главное: «Святой Антоний» захвачен, и сейчас разбойники волокут его на продажу вместе с грузом. Или – просто груз, а судно затопят, дабы не оставить следов.
Собственная судьба Блохина пока не интересовала. Он просто решил, что его тоже хотят продать в рабство. Решили бы убить – давно убили бы, а раз даже перевязали, значит, хотят нажиться на моряке.
Строить планы Блохин не привык. Он не смирился со случившимся, но раз пока каждое движение давалось с огромным трудом, то оставалось лишь терпеливо ждать выздоровления, а потом уже смотреть, что можно будет предпринять. Какие-то возможности все равно представятся, и стоит ли заранее предполагать, какие именно?
Гораздо важнее было узнать, кто еще уцелел из команды галиота. Миром любое действие осуществлять гораздо легче, тем более товарищи были надежными, умелыми. Оставалось только найти их. Сам Блохин лежал на палубе, в том ее месте, которое не использовалось при маневрах с парусами и порою служило местом отдыха в теплых краях. Все же переполненный кубрик не лучшее место для жизни.
Никто не препятствовал едва бредущему моряку. На него лишь бросали взгляды, кое-кто пытался заговорить, но вопросов и предложений Блохин не понимал, и его оставляли в покое.
Кубрик оказался занят пиратами. Вполне естественно – раз на судне поменялся экипаж, то он должен где-то жить. Отсутствие вещей тоже не удивило Блохина. Пусть не велик матросский скарб и цена ему – полушка в базарный день, но даже полушка для кого-то является деньгами.
В свете случившегося потеря казалась незначительной. Что вещи, раз сам в плену, галиот захвачен, а многие товарищи убиты? Единственное – среди вещей имелся неплохой нож, который явно мог бы пригодиться в дальнейшем, но раз нет, придется обходиться без него.
Несколько пиратов, сидевших в кубрике, встретили былого обитателя без особого энтузиазма, но и без особой вражды.
– Где остальные русские моряки? – спросил Блохин.
Его не поняли, и пришлось разыграть целую пантомиму, чтобы объяснить пиратам смысл вопроса.
Один из сидевших что-то произнес и красноречиво провел рукой по горлу.
Обыденность жеста лучше всяких слов сказала Блохину о судьбе товарищей. Это было ударом, пожалуй, посильнее вошедших в тело пуль. Моряк едва удержался на ногах и с трудом выбрался на свежий воздух. Он еще сумел дойти до прежнего местечка на палубе и даже прилег, а после сознание милосердно оставило его.
Нет, за время перехода моряк приходил в себя много раз, но взгляд его был устремлен в неведомые дали, и никто не сумел бы ответить, где блуждает его дух. Пару раз в день кто-то приносил раненому еду – обычную похлебку с куском солонины. Блохин машинально ел, вряд ли сознавая, что делает, и потом впадал в беспамятство снова.
Дни сменялись ночами, затем в положенное время вновь всходило солнце. Погода стояла сносная, без штилей и штормов. А затем переход закончился, и судно подошло к какому-то острову.
К какому – не играло для Блохина особой роли. Он все равно был в этих водах первый раз и не имел представления о здешних землях. А может, то был и не остров, а какой-нибудь выдающийся в море материковый мыс. С воды сразу не разберешь.
Пираты заметно оживились. Открывшаяся картина была им явно знакома. Да и что может возбудить моряка так, как вид открывшейся суши? И даже в отсутствующем взгляде Блохина в конце концов впервые появилось нечто осмысленное. Пленный матрос поднялся на ноги, оперся на фальшборт и стал внимательно всматриваться в пока далекий берег. Более того, он спросил пробегавшего мимо пирата:
– Где мы?
Пират понял вопрос и коротко ответил ничего не говорящим Блохину названием:
– Галвестон.
– Галвестон, – повторил Блохин, будто искал в названии нечто очень важное. – Галвестон…
10
Монах объявился в станице утром. Не совсем ранним, когда поют первые петухи и люди только пробуждаются после сна, но и не поздним, когда солнце начинает жарить в полную силу и передвигаться становится очень трудно. Где-то между тем и другим, в самый разгар всевозможных работ, как полевых, так и строительных.
Пешими по степи не ходят, и святой отец приехал в двухколесной коляске, запряженной смирной лошадкой. Верх коляски был приподнят, однако солнце с легкостью обходило преграду, приникало внутрь сбоку, и монаху приходилось поминутно вытирать каким-то платком льющийся по округлому лицу обильный пот. Тем более был священнослужитель дороден, чтобы не сказать прямо: толст, и, соответственно, жару переносил тяжело.
