Артем Каменистый - S-T-I-K-S - человеческий улей
— Ну и как тебе на вкус мой божественный нектар?
Игоь помедлил с ответом борясь с комком, который норовил выскочить из брюха не первой за этой день порцией рвотной массы.
— Ну чего молчишь? Восторг от вкуса дивного свел судорогой потрясенные уста?
— Ты из чего его варишь? Из своих шесть лет не стиранных носков?
— Надо же какой умница, в самую точку попал с первой попытки. Уважаю таких догадливых.
— Ну догадаться было несложно…
— А как теперь твоя бедная головушка? Трещит, будто в одно рыло выдул стратегические запасы самогона немаленькой деревни? Все также бо-бо? Или уже не совсем так?
Странно, но голова и правда перестала раздуваться. И вроде даже нестерпимая боль стремительно отступает. И порция блевотины резко передумала выбираться наружу. Даже слух вроде бы улучшаться начал за счет того, что колокольный набат заметно притих.
— Ну и почему же ты опять замолчал? Признай уже, что в моих нестиранных носках сила великая спрятана, а не только пот засохший.
— Такое я не признаю даже под всеми китайскими пытками.
— Ты кто вообще будешь? Обращаться к тебе как?
— Игорь я.
— Игорь?! — мужичок скривился так, будто неспелых лимонов переел. — Ты это, забудь про Игорьков и всяких там Сереж. Совсем забудь.
— А что не так в моем имени?
— Тут только у баб имена, да и то на новые поменянные, в какую не плюнь, так на морду Зинка-Машка, но зовите меня Элизабет или Анжелиной. У таких как мы с тобой — честные погоняла. Ты никому вот так при встрече не представляйся. Мне-то все равно, я не из моральных уродов, но есть такие, которые последним чмом выставят. Особенно если будешь в таком рванье из себя делового изображать. Чушкарям убогим нигде уважения нет, а если они Игорьки или там Антоши какие-нибудь, так могут обноски отнять и бабский сарафан взамен подарить. А то и под хвост сунут, случаются у нас любители из простых Василиев Василис Прекрасных делать. Да не грузись ты, тут тебе не зона и не крытка, тут Стикс, а у него свои понятия, просто жаргон местами похож. Простая публика, и слова у нее тоже простые. Чем занимался до того как в Улей угодил?
— Улей? Ты еще скажи, что мы с тобой пчелы.
— Ты в Улье, Стиксом это не очень-то принято называть. И вообще, поменьше такие темы поднимай. Слово Улей любому легко запомнить.
— Я запомнил.
— Ну так что делал там, до Улья? Чем жил? Прозвище было?
— На буровых я работал.
— Буровик, стало быть?
— Геофизик. Каротажник.
— Кто?! При мне так никогда не матерись, я человек вежливый, не одобряю. Не похож ты на буровика, физиономия слишком ухоженная, слащавая, а работягам попроще надо быть. Рост какой?
— Метр семьдесят девять.
— Не мелкий, но и не сказать, чтобы здоровый. Может лосем тебя назвать? Будешь казаться солиднее. Нормально?
Карат, отхлебнул еще один глоток неведомой гадости, поморщился, покачал головой:
— Лось рогатый. Я не женат, но планирую когда-нибудь, так что не надо.
— Вряд ли ты успеешь тут жениться, но мыслишь правильно, погоняло с подвохом. Значит, у нас теперь аж три варианта вырисовываются: буровик — можно так и величать, ну или будешь просто Бур, похоже ведь; а геофизик — значит… Нет, лучше давай все, что на "ге" начинается, сразу отставлять. Не нужно тебе тут такое погоняло, уж поверь моему нескромному жизненному опыту, извратят до "гея" при первом удобном случае, хрен потом что докажешь, а толерантность здесь не в чести, страдать придется. Каротажник — слово нехорошее, длинное, и это получается… О! Будешь Карат, сократилось четко. Вроде ничего так звучит. Сойдет?
Игорь лишь рукой махнул.
— Э! Ты брось такую легкость мыслей показывать! Тут у нас какое-никакое, а все-таки крещение. Ты теперь Карат пока не помрешь, что, увы, случится, скорее всего, в ближайшее время, а я с этих пор твой крестный папаня. Все осознал, дорогой крестник?
— Что это за гадость ты мне дал? От нее и правда легчает. Наркота?
— Я что, та торчка похож? Тут тебе не Колумбия, четкая наркота дорогая, просто так не угостят. Ты еще хлебни пару глотков и паузу сделай, посиди тихонько. Станешь как новенький, правда, не моментально. А меня просто Шустом кличут. Шустрилой был сперва, обидно, да, но со временем четко обрезалось. Первое имя не спрашивай, и свое тоже забудь, даже в приличных стабах не вспоминай. Я людей сразу определяю, не из тех ты, кому надо за старое имя цепляться. Выбрось прямо сейчас из головы. Ты Карат навсегда, крестник Шуста, вот и закрыли тему.
— У меня вопросы есть. По поводу происходящего.
— Валяй.
— Шуст, во что я вообще вляпался?
— В говно.
— Ну это я и без тебя понял. Мне бы поконкретнее.
— Уж прости, но я в сортах говна невеликий специалист. Ты вляпался с головой в это самое, и тут нечего добавить.
— Вопрос не в этом.
— Ты, Карат, попал в Улей. Эй! Не части! Живчик — тот еще яд если не думая лакать, его помаленьку надо, и не частить.
— Что за Улей?
— Всякий Улей, Карат, должен состоять из сот. Ну это я именно про наш Улей, в пчелиных есть и прочие детали. Та сота, на которой мы с тобой сейчас торчим, вчера вечером пошла на перезагрузку. Там, у себя, в доме своем родном, ты оказался на соте, которая загрузилась сюда вместо нее. Вот так и попадают в Улей. Все понял?
— Почти.
— Это в том смысле, что ничего не понял?
— Верно.
— Ну я не очень-то объяснять мастак, обычно никто не понимает.
— А ты попробуй объяснить проще.
— Без толку все. Ты под откат попал, плюс свежий, да еще покоцало тебя приключениями разнообразными. Голова болит и варит совсем плохо, то есть соображаешь худо. И такая беда может продлиться несколько дней, а случается и недель. Могут даже провалы в памяти произойти или будет забываться не самое важное из свежего и несвежего. Ты главное запомни: домой ты теперь никогда не вернешься. Нет туда дороги. Значит, старое вообще забудь, и первым делом начинай с имени, это тебе наилучший совет, ты еще не раз благодарить за него будешь, если сумеешь пережить первый день. Лучше без штанов ходи, чем без нового имени.
— Да понял я, понял. Буду Каратом.
— Все соты тут принято называть слегка заумно: кластеры. Мы на свежем кластере, тут провалившийся народ вроде тебя, вокруг может найтись ценное барахло на которое еще никто не наложил руки. Но такая благодать вечно не длится, в свежие места быстро набегают охотники за хабаром вроде меня. Матерые зараженные всех мастей такой праздник тоже не пропускают, стягиваются откуда можно. Тут всегда есть кого сожрать, а если и не найдется иммунный вроде тебя, они и свежего пустыша слопают за милую душу.
— Что значит иммунный?
— Это такие как я и ты. Те, кто не превращаются в пустышей вскоре после попадания в Улей.
— Пустышей?
— Низшие зараженные. Полностью бесполезные, это начальная стадия. Мало кто из них дальше вырастает, и это меня радует.
— Зараженными ты называешь зомби? — Игорь, или теперь уже Карат, указал на стекло витрины, за которым можно было разглядеть бульвар и медленно бредущих по нему мертвяков.
— Не надо их так называть, это никакие не зомби, это зараженные. У них сердца колотятся, они дышат, кровь течет, прибить можно не только пулей в башку, мозги у тебя не выпрашивают. Если тебя покусают, ты этому не будешь рад, но и в такого как они превращаться не станешь.
— Хоть это радует…
— Ага. Я тоже поначалу дергался, больше всего боялся, что цапнут. Это потом умные люди объяснили, успокоили насчет заразности ходячих. Все, кто оказываются тут без респиратора или противогаза, быстро становятся такими.
— Кроме иммунных.
— Вот! Соображаешь правильно. Хлебни еще чуток, уже можно. Тебе надо как следует зарядиться. Ты тоже заражен, но пустышом не станешь. Просто околеешь, если надолго останешься без живуна. Мы должны весь остаток жизни его лакать.
— Нерадостные перспективы…
— Да это мой такой ядреный, простецкий, есть и ничего на вкус. Народ на коньяке его бодяжит, с корицей или мускатом, химичит чего-то, и чуть ли не лимонад получается. Но как по мне, все это порнография с постыдными извращениями. Правильные ребята должны лакать его именно в таком вот четком виде, — Шуст указал на фляжку.
— От твоего на рвоту тянет.
Шуст хохотнул:
— Ага, многие жалуются. Ты еще не знаешь, из чего его готовят, то-то будет культурный шок.
— Неужели я угадал с носками?
— Не совсем. Сейчас покажу, приготовься к чудным зрелищам.
Ухватившись за крюк, Шуст потянул к себе отрубленную голову твари, перевернул ее лицом вниз, указал на затылок:
— Видишь этот нарост, на половинку головки чеснока похожий?
— Как его не увидишь, если он чуть ли не весь затылок занимает.
— Приглядись, кожа тут ороговелая, ножом ее не взять, режется только тут, по вогнутым линиям, это как между зубчиками чеснока.
