Анатолий Дроздов - Господин военлёт

Он и на этом настоял? Умница! Тем временем корнет отмеривает пятьдесят шагов. Указывает место, становлюсь, держа винтовку перед собой. Князь напротив. На бледном лице двумя пятнами выделяются синяки под глазами. Рапота с корнетом уходят с линии огня.

– Приготовиться! – Сергей поднимает пистолет.

Князь стреляет за мгновение до сигнала. Навскидку. Я хоть и ждал чего-то подобного, но не уследил. Пить меньше надо! Пуля срывает погон с левого плеча. Хорошо их учат в кавалерийских училищах! Теперь моя очередь! Вскидываю винтовку. Прицел выставлен, но с такого расстояния это не важно. Пока князь лихорадочно передергивает затвор, жду. Мне необходимо видеть белое лицо с двумя пятнами по сторонам. Инструктор учил нас: «Никогда не цельтесь в голову! Она маленькая и твердая. Цельтесь в корпус: он большой и мягкий!» Это правильно, но сегодня особый случай. Есть! Плавно нажимаю спусковой крючок и опускаю винтовку к ноге. На другой стороне поляны уже никто не стоит.

Лисицкий, семеня ножками в гусарских ботиках, бежит к князю. Следом – Рапота. Они наклоняются, трогают тело, затем выпрямляются. Идут ко мне. На лицо корнета противно смотреть.

– Прямо в переносицу! – Губы у него дрожат. – Сзади – полголовы вырвало… Господи! Что я скажу его превосходительству, родителям?

У князя есть родители? Ну да, это мы сироты.

– Ваша очередь, корнет! Берите винтовку! Думаю, трех патронов нам хватит.

В его глазах ужас, лицо пепельное.

– Господин прапорщик! Послушайте… Я не одобряю вчерашнее поведение князя, так ему и сказал. Но мы друзья, он попросил… Долг чести… Если вас устроят мои извинения…

– Меня – вполне, но что скажет поручик?

Корнет умоляюще смотрит на Сергея. Тот напускает на себя важность, мгновение думает, затем нехотя кивает. Ну, Серж, ну, лицедей!

– Благодарю вас, прапорщик! И вас, поручик!

– Позаботьтесь о теле!

– Да-да, конечно.

Отдаю винтовку. Мы с Сергеем выходим на дорогу. По пути он сует мне пистолет. Возвращаю.

– Подарок!

– У меня в отряде маузер…

Не взял. Ладно. Мне пригодится…

У госпиталя нас встречает толпа. Сестры милосердия, санитары, даже врачи. С первого взгляда понятно, кого ждут. Быстро здесь разносятся вести! Выходим из пролетки, идем, как сквозь строй. Нас обшаривают взглядами. Почему-то смотрят на мое левое плечо. Погон! Пытаюсь приладить его на ходу – попусту. Ну и пусть!

На крыльце сам коллежский асессор.

– Живы! Не ранены?

– Никак нет! – это Сергей.

– А князь?

Сергей размашисто крестится. По толпе словно шорох прошел – повторяют.

– Корнет?

– Попросил извинения.

– Слава Богу! – бормочет Розенфельд. – Слава Богу!.. Господа, прошу ко мне!

По скрипучим деревянным ступенькам подымаемся на второй этаж. В кабинете Розенфельд усаживает нас на стулья, сам остается стоять.

– Господа, у меня нет слов… Примите извинения за поведение моей дочери!

Сергей делает протестующий жест, но Розенфельд словно не замечает:

– Ей не следовало принимать ухаживания штабс-ротмистра, тем более соглашаться на прогулку с ним. Из-за нее погиб человек, еще двое, даже трое, будут иметь неприятности!

– Дуэли в Российской армии разрешены! – опять Сергей. – Все прошло по правилам!

– Сейчас военное время! К тому же… – Коллежский асессор машет рукой, и я понимаю, что он хотел сказать. «Что разрешено Юпитеру, не дозволено быку». Ну да, дядя – командующий армией…

Розенфельд подходит к шкафу со стеклянными стенками, открывает дверцы и некоторое время звенит там посудой, закрывая происходящее от нас широкой спиной. Поворачивается – в его руках стаканы со светло-желтой жидкостью.

– Выпейте! Вам необходимо!

Беру бокал. Ром! Действительно, в самый раз. Возвращаем пустые бокалы. Он держит их, словно не знает куда девать.

– Я растил ее без матери, господа! День-деньской на службе, а там няньки… Избаловали! Думал, здесь будет под присмотром, а вон как вышло. Если можете, простите! Ей всего двадцать… Завтра! – голос его становится жестким. – Завтра же отправлю ее в Москву, к тетке! Пусть продолжит обучение фельдшерскому делу! Решено!

Спорить с ним бесполезно, да и не хочется. Откланиваемся. Меня клонит в сон. Надо поспать – теперь не скоро придется…

Борода и усы председательствующего – копия императорских на большом портрете за его спиной. Только у Николая II усы не закручены так залихватски. Председатель полковник, остальные члены суда – штаб – и обер-офицеры.

– Господин прапорщик!

Встаю.

– Сообщите суду обстоятельства дела!

Сообщаю. Когда дохожу до сцены в парке, за спиной возникает ропот. Возмущенный. Председатель звонит в колокольчик:

– Пра-ашу тишины!

Ропот стихает.

– У вас все?

– Так точно!

– Садитесь! Поручик Рапота!

Сергей встает. В его рассказе больше подробностей:

– Как секундант, хочу сообщить суду, что штабс-ротмистр выстрелил до моего сигнала.

В зале снова ропот.

– Пуля сорвала прапорщику погон. Тем не менее он не стал сразу стрелять в штабс-ротмистра, а дал ему возможность перезарядить ружье…

Выгораживает Серега дружка. Только зря это…

– Са-адитесь! Корнет Лисицкий!

Корнет повторяет слова Рапоты, даже подтверждает выстрел до сигнала. В зале ропот. С чего корнет такой праведный? Слишком гладко все идет, слишком гладко…

– Господин корнет, почему вы согласились участвовать в таком неблаговидном деле?

– Князь Бельский вернулся вечером избитый. Синяки под глазами, синяки на теле. Сказал, что это сделал прапорщик, – кивок в мою сторону. – Сами понимаете, господа, я не мог отказать. О проступке штабс-ротмистра я не знал.

Врет, конечно, но доказать невозможно.

– Господин прапорщик!

Встаю.

– Вы били князя Бельского?

Соврать, как Лисицкий? Свидетелей не было.

– Так точно, господин полковник, бил!

– Почему?

– Он дурно отозвался о сестре милосердия.

– Как именно?

– Язык не поворачивается повторить гнусность!

– За это вы его избили?

– Не только!

– Что еще?

– Штабс-ротмистр предложил замять дело. Сказал, что дядя его командует армией, и я могу стать подпоручиком через неделю…

За спиной уже не ропот – шум водопада. Зал полон офицерами, и далеко не все из них штабные. Обычно военный суд проходит без публики, но сегодня сделано исключение. Председатель долго звонит в колокольчик. Наконец зал утихает.

– Введите свидетеля Хижняка!

Перед судом вытягивается солдат в мешковатой форме. Лицо знакомое – санитар госпиталя.

– Сообщите суду, что сказали военному следователю!

– Значицца, прибирал я в беседке у пруда…

– Что было в беседке?

– Господа праздновали!

– Какие господа?

– Вот эти! Их благородие поручик и их благородие прапорщик. Как отпраздновали, так все и бросили: корзинку, посуду, бутылку…

– Бутылку из-под чего?

– Написано было «коньяк».

– Бутылка большая?

– Обыкновенная.

Ропот в зале.

– Уведите свидетеля!

Вон что! Пьяная драка в период сухого закона…

– Господин поручик! Вы пили коньяк с прапорщиком?

– Так точно!

– Что праздновали?

– Прапорщику Красовскому принесли угощение, он предложил мне разделить. Но я уверяю вас, господин полковник, мы в полном рассудке…

– Не сомневаюсь! Полбутылки коньяка – отличное лекарство для рассудка. Садитесь!

Покойный штабс-ротмистр тоже был выпивши, и даже очень. Только у нас доказательств нет.

– Пригласите свидетеля Розенфельда!

На докторе сегодня мундир отглажен. Молодцом!

– Господин коллежский асессор! Прежде чем задать вопрос, позвольте от имени офицерского собрания корпуса принести вам извинения за гнусную выходку, совершенную в отношении вашей дочери штабс-ротмистром Бельским! Несмотря на то что за свой проступок он заплатил жизнью, это несмываемое пятно на офицерской чести корпуса.

– Я принимаю извинения.

– Вы врач, наблюдавший прапорщика Красовского. Каким было его состояние на время ссоры с князем и последовавшей дуэлью?

– Прапорщик перенес тяжелую контузию, в результате которой утратил память. Она до сих пор не восстановилась.

– Это не помешало ему драться и стрелять!

– Контузии провоцируют нервные реакции!

– Ему рекомендовано употреблять спиртные напитки?

– Ни в коем случае!

– Но прапорщик употребил!

– Он не отдавал отчет! Повторяю: тяжелая контузия! Человек только пришел в себя! Ему кажется, что он здоров, хотя на самом деле это не так. Я давно служу по медицинской части и не раз наблюдал… С такой контузией прапорщик подлежит безусловному освобождению от дальнейшего прохождения воинской службы. Я готов подписать свидетельство немедленно!