Юрий Валин - Самый младший лейтенант
Части Отдельной Приморской армии. К Николаевке подтягиваются свежие части. Работают группы саперов.
Соединения и части фронтового подчинения:
Радиодивизионы спецназначения усиливают забивание частот противника.
Черноморский флот:
Катерами 1-го БТКА уничтожен скоростной катер противника. Из Ялты подходят бронекатера.
1-я группа ПЛ. Отмечен выход от мыса Херсонес крупного конвоя противника. Атакованы и повреждены пароход "Продромос" и тральщик.
2-я группа ПЛ. Торпедирован эсминец "Реджина Мария" и транспорт "Мурджеску". Транспорт затонул через три минуты. Эсминец поврежден и потерял ход.
Корабельная группа 'Севастополь'. Линкор "Севастополь" прекращает обстрел и уходит к югу. Эсминцы "Железняков", "Бойкий" и канонерская лодка "Красный Аджаристан" продолжают обстреливать сторожевые корабли противника. Прямым попаданием уничтожен большой охотник противника. Повреждены тральщик, два малых охотника.
Корабельная группа 'Ворошилов' - занимает позицию по курсу конвоев противника.
Противник: Район полуострова Херсонес.
Эвакуация из бухт Круглая и Омега, находящихся под плотным постоянным огнем противника, отменена. В секторе обороны 98-й пехотной дивизии генерала Рейнгартда на линию 'Аварийного рубежа' выдвинут тактический резерв для отражения ожидающейся атаки русских. Батальону 70-го гренадерского полка приказано срочно восстановить порядок среди румынских подразделений, пытающихся попасть на корабли вне очереди. Частям 11-й дивизии приказан любыми средствами прекратить панику среди остатков 6-й и 9-й румынских кавдивизий. Пароход "Ойтуз" очищен от захвативших его румынских военнослужащих. Около сорока человек расстреляно на месте. Саперы продолжают подрыв тяжелого оружия.
Морской комендант приказывает любыми средствами навести порядок в движении паромов и барж.
Приказ морского командования - боевым кораблям вести бой с противником на коротких дистанциях, всеми силами и средствами прикрывая отходящие транспорты. Эсминцу 'Марасешти' связать боем советские эсминцы.
На этом деятельность морского командования была окончена. Два снаряда с 'Красного Крыма' отправили на дно катер 'плавучего штаба' вместе с контр-адмиралом.
На море начался хаос.
Прибрежная дорога (3,5 км западнее мыса Фиолент)
Части 2-й гвардейской, 51-й и Отдельной Приморской армий. Деморализованный противник оказывал слабое сопротивление на отдельных участках «Chersones-Stellung». В районе поселка Александриада и в верховьях бухты Стрелецкая продолжается ожесточенный бой. На остальных участках советские танки и пехота вышли на Херсонесский полуостров. 9 часов 20 минут Женька видел, как отступают, видел, как наступают, теперь видел, как сдаются. Непонятно, какое из военных действ кошмарнее. Мясо кругом. Живое, похожее на издыхающее, и мертвое, выглядящее почти живым. Среди калейдоскопа картин победы-поражения Женьке отчего-то запомнился один из солдат крымского полицейского батальона. Стоял на коленях отвернувшись от дороги, молился и покорно ждал когда его пристрелят. Прорвались. Вошли бронированным острым ножом в агонизирующую, потерявшую разум, тушу. На восьми километрах было лишь две серьезные попытки остановить танки. В узости, где дорога жалась к морю, немцы готовились встретить головные машины гранатами и минами. Но чуть раньше немецкие окопы атаковала шестерка штурмовиков. Когда подошли танки с десантом, из дыма, окутавшего гребень высотки, все равно начали стрелять, навстречу выскочило несколько немцев со связками гранат. Их срезали из десятков пулеметов. Минут пять танки вели огонь по высоте, - часть десанта даже не спрыгивала с брони. Снова вперед. Сквозь тучи и дым пробивалось солнце, освещало изрытые воронками плоскости полуострова, брошенные машины и повозки, трупы, сбившихся в кучки раненых, задравших руки румын. Женька первый раз видел людей сдающихся лежа. Казалось, это трупы просят оставить их в покое. Танки и бронетранспортеры шли колонной, и Женька был рад, что опергруппа сидит далеко не на первой машине. Гусеницы 'тридцатьчетверок' были черно-красными от размолотой плоти, пыли и обрывков одежды. Водитель головной машины захлопнул люк и вел танк практически на ощупь, по команде командира. На тяжелый трал, катящийся впереди танка, было жутко смотреть. Танк с тралом подбила зенитка. Ударила со ста метров, удачно спрятавшись под маскировочной сетью. Снаряд пронзил броню бортов, вспыхнул двигатель, выпрыгивали танкисты, выдернули механика-водителя. Зенитку даже не расстреляли, - две машины взлетели на капонир, - десант едва успел ссыпаться горохом с ревущих машин. Гусеницы с лязгом крушили металл, наматывали, раздирали маскировочную сеть. Могучее орудие мгновение упрямилось, потом в отчаянии задрало хобот. Десантники автоматными очередями добивали разбегающийся расчет. 'Тридцатьчетверка' вертелась, утюжа ненавистную крупповскую убийцу. Стрельба началась чуть позже, у немецкой береговой батареи. Открыли огонь пулеметы и два 45-мм орудия в бронебашнях, снятых с советских 'Т-26'. Башни в минуту сшибли с железобетонных оснований. Сложнее было с командным пунктом батареи - трехэтажная толстостенная башня не поддавалась даже снарядам самоходок. Под прикрытием огня подошел КВ, фыркнул в амбразуры из огнемета. Танку успели перебить гусеницу, но стрельба с немецкого КП прекратилась. Сквозь урчание десятков танковых двигателей доносились отчаянные крики, - огнесмесь успела растечься по каземату. Десяток танков занял позицию вокруг батареи, другие машины и бронетранспортеры двинулись дальше. Правее подходила колонна 101-й танковой бригады. Открылось поле аэродрома... и огромная толпа. Десятки тысяч человек. Советские машины остановились. - То зоосад, - сказал Торчок, взбираясь на башню. - Ты мне еще на голову встань, - пробормотал лейтенант командир машины, потрясенно глядя на многотысячную толпу. - Извиняюся, - боец покачал каской. - Уся Германия здеся. - Нужно что-то предпринять, - пробормотала Катрин. - Тут оружия, и на Германию, и на Китай хватит. Ломанутся - танк голыми руками перевернут. Но толпа на взлетном поле просто стояла. А с дороги еще подходили советские машины, сыпались с брони танков и бронетранспортеров стрелки. Командир батальона приказал двинуться в обход, мелькнуло море, действительно черное от хмурого неба и топлива с потопленных кораблей. Танк остановился у обрыва. По рации передали приказ - «Ждать, в случае необходимости пресекать действия противника». Та толпа официально всё еще была вражеским формированием. Командир танка приказал развернуть башню. Четверо десантников нерешительно спрыгнули на землю. Окапываться? - Скомандуй бойцам осмотреться, - буркнула Катрин. - Сейчас дядьки с большими погонами явятся и всё разрулят. Сама начальница смотрела в одноглазый бинокль в другую сторону, на море. От берега уходил низко осевший, плотно набитый немцами бот. Похоже, гребли вручную. На что надеялись, непонятно, - вдали от берега маячили силуэты советских судов. Бронекатер уже двинулся наперерез. Прошли к горизонту две шестерки штурмовиков. Одинокий обреченный бот летчиков не интересовал, - догоняли кого-то умудрившегося проскользнуть за линию блокады. Зато откуда-то с облачной выси спикировал Як-3. Выровнялся у самой воды, пронесся, едва не зацепив головы в боте. Оттуда не стреляли, - или не решились, или не могли из-за тесноты. Истребитель прошел еще раз, качнул крыльями. Намек был ясен, но суденышко упрямо, пусть и с черепашьей скоростью, уходило от берега. Як пошел над самой водой, - выстрелов слышно не было, лишь вспыхивали огоньки пулеметов на крыльях. Короткой очереди было достаточно, - судно начало разворачивать поперек волны. - Мог бы и боезапас сохранить, - тихо сказал Женька. - Ну, можно было и позволить уйти. Пусть сами в море дохнут. Только... война идет. И, подозреваю, мы знаем, кто так нагло летать умеет, - пробурчала Катрин. Женька кивнул. - Ладно, не наше дело, - начальница повертела одноглазую оптику в руках. - Вспомним, что мы - не кто-то где-то, а оперативная группа. Эй, товарищ Торчок, я тебя мобилизую. - Чо, опять? - удивился боец. 18 часов 30 минут Дел было много. Женька уже перестал различать лица пленных. Офицеров к нему пихали бесконечно. То танкисты требовали немедленно потрясти толстяка-зондерфюрера , утверждая, что это непременно переодетый генерал, то капитан-сапер приволок свихнувшего немца, уверявшего, что он лично минировал Севастопольские бухты. В какой-то момент Женька осознал, что матерится покруче начальницы. Хорошо сама Катерина в данный момент отсутствовала. Мезина пыталась добиться связи с фронтовым отделом, вытребовала охрану для блиндажа опергруппы. Вокруг творился невообразимый бардак, - немцы самостоятельно создавали какие-то организованные группы, но их легитимность категорически отметал наскоро организованный советский штаб по приемке военнопленных. Работало шесть групп переводчиков, не считая контрразведывательного отдела флота и фальшивых 'смершевцев'. То и дело слышались пистолетные выстрелы и даже взрывы гранат - многие немцы, осознав бесповоротность катастрофы, предпочитали немедленно отправиться в валгаллу . Хуже всего обстояло дело с румынами, - пока ими занималась единственная девушка-переводчица, и галдящая и шумно умоляющая толпа пугала бедняжку просто ужасно. Женька перенаправил в помощь симпатичной молдаванке немецкого обер-лейтенанта, свободно владеющего румынским языком и слегка изъясняющего на русском. Вызывали в штаб, Женька сходил, вместе с измученным старлеем перевел письменную просьбу полковника-артиллериста, номинально возглавившего пленную орду. Кажется, майор из танкистов, временно руководящий штабом по работе с пленными, в отчаянии был готов построить остатки 17-ой армии вермахта в единую колонну и направить прямиком в море. Женька допрашивал гауптмана. Немец бормотал про честь потомственного военного, про свое неприятие наци. Из документов у него было лишь направление в штаб дивизии. Даже писем из дома и фото детишек не имелось. Собственно и бумажник отсутствовал. Простой такой капитан-артиллерист, без всяких вредных привычек и родни. Женька склонялся к решению сунуть его в 'отстойник', где уже сидели трое подозрительных типов. Еще двое раскололись и назвали свои настоящие звания - конвой в лице товарища Торчка действовал неплохо. Павло Захарович, сохраняя непроницаемое выражение на заросшем щетиной лице, к винтовке примкнул штык и походил на гнома-пикинера. Вероятно, именно такими немцы и представляли зловещих 'кремлевских палачей'. В блиндаж ввалилась Катерина с набитым вещмешком. Гауптман уставился исподлобья на матросскую комиссаршу - под маскхалатом Мезиной продолжала вызывающе светиться грязная тельняшка. - Кать, я сейчас сдохну, - пробормотал Женька. - Меня уже тошнит. И от коптилки глаза чешутся. - Сворачиваемся. Скоро нормальные дознаватели прибудут, - пообещала начальница. - Продержись еще полчасика. Что за тип? Ценный? - Уклончивый. Думаю в зиндан отправить. Там еще трое сомнительных. - Давай я этого припугну, а потом перекусим и выдвигаемся. А ты иди пока продышись. Женька поспешно замотал головой. Уже сходил разок. К обрыву. Туда все по неотложным физиологическим надобностям ходили, потому что больше было некуда. На аэродроме, за символически натянутой веревкой сидели и лежали пленные. Отсекая толпу от груд разбитых самолетов, стояли танки и цепочка настороженных бойцов оцепления. Заунывно кричали румыны, кто-то дрался. Соваться за веревку охрана не решалась. Пленных было много, просто чудовищно много. Хорошо смотреть кинохронику, когда шеренги пленененных врагов дисциплинированно плетутся по дорогам или маршируют по улицам Москвы. А здесь только веревка и тысячи людей, неадекватных, еще не до конца понявших что случилось. Частью раненых, частью спятивших. Кого-то еще трясет от ненависти. Прячутся в середине огромной толпы власовцы и прочие гады - тем вообще терять нечего. Трупы выносят к площадке у разбитых самолетов, укладывают длинными рядами. Женька прошел к обрыву. Застегивающий ремень капитан-связист, разговаривал со старшиной: - Все ж не по-человечески как-то. Гадко. - А мне что на живых гадов, что на мертвых - без разницы, - мрачно заметил старшина. - Эй, разведка, поосторожней. Там снизу какая-то сука стреляла. Гранатами добили, но, небось, не последний. Внизу, в расщелинах и на камнях у воды, в самой воде, в резиновых лодках, прибитых волнами к берегу, лежали и плавали трупы. Берег обрывался практически вертикально, но внизу оставалась полоса метров в десять сплошь из серых немецких мундиров и выгоревшего румынского хаки. Опавшие бока надувных лодок, перевернутое смоленое днище рыбацкой шаланды, задний борт грузовика, дуло пушки, растрепанный плот из автомобильных камер, снова трупы, - прибой их шевелил, и жуткими водорослями всплескивали белые кисти рук, запрокидывались, словно вглядываясь в последней надежде, бледные пятна лиц. Вспомнилось всё это совершенно напрасно, - Женька содрогнулся. - Кать, я жрать совершенно не хочу. И выходить не хочу. Работы полно и... - Ага, победа нам представлялась как-то иначе, - понимающе пробормотала начальница. - Ну, как всегда. Гони в яму этого козла, и собираемся. Прибытие нашего головного офиса, это, знаешь ли, палка о двух концах. Женька с радостью кивнул. Пора было сваливать. Рядового Торчка снарядили сопровождающим особо важного груза. Шестерых многообещающих пленных со связанными руками усадили в кузов полуторки. Пусть добычу опергруппы сразу изолируют, чтобы конкуренты не перехватили. Водитель грузовика все равно направлялся в город, да и спорить с белокурой контрразведчицей он вполне обоснованно счел рискованным. Катрин вручила товарищу Торчку краткую сопроводиловку для подполковника Варварина. Павло Захарович помялся: - Чо, здеся остаётеся? Хреново, извиняюсь. Мне б какое оправдание. В батальоне хватятся. - Будет. И справка, и письменная благодарность с тесненными кумачовыми знаменами. Я про тебя начальству написала. Рекомендовала рассмотреть возможность твоего перевода в серьезное ведомство. Подумай по дороге. Там полковник - он толковый. И люди ему толковые и нестандартные нужны. - Ежли толковый, помозгую, - Торчок чинно пожал руки опергруппе и нагруженный своим арсеналом, полез в кузов. - Бывайте, товарищ сержантка. У Казачьей бухты все было забито немецкой техникой. Взорванные и не взорванные орудия, догорающие автомобили, автобусы, тягачи. У разбитого причала штабеля ящиков, обломки повозок, фуры, мертвые люди вперемешку с мертвыми лошадьми. Уже терзал обоняние сладковатый смрад разложения. - Знаешь, я древних спартанцев уважаю, - сказала Катрин. - Тех, которых ровно триста было. Натуральный подвиг. Встали у безлюдного перевала, пешие, с честным коротким оружием. Никакие дети, женщины, лошади и прочие ослы при том великом свершении не пострадали. - Не те времена, - пробормотал Женька. - Да ты и сама странная девушка. Очень современная. Сознательно лезешь в самую гущу. - Я не девушка, а неизвестно кто, - сказала начальница, разглядывая баржу с оторванной кормой. - У меня от трепетной девицы разве что любовь к животным сохранилась. Знаешь, немцы в трех километрах от Фиолента место для гекатомбы назначили. Для массового убиения тяглового скота. Чтобы, значит, лошадки нам живыми не достались. Я все боялась, выпремся мы на то место. - Может, не успели? Тут все так быстро закрутилось. - Это точно. Надо машину попутную искать, пока здесь все не оформилось. А то начнут вопросы дурацкие задавать. Оперативная обстановка на 20:00
