Владимир Свержин - Лицо отмщения
— А у нас говорят: «Поспешишь — людей насмешишь». Ну шо, джентльмены, готовим рот к широкому добродушному оскалу.
* * *Фульк Анжуйский распахнул двери залы королевского дворца, приблизился к трону и, не доходя всего нескольких шагов, опустился на колено.
— Мой государь, он прибыл.
— Так что же мы медлим? — Людовик VI поглядел на смиренно ждущего у ступеней трона отца Сугерия. — Все уже готово?
— С самого утра, сын мой.
— Пусть он войдет. — Король Франции перевел глаза на анжуйца. — И пусть на всем пути следования стража салютует ему копьями.
— Мой государь. — Фульк Анжуйский склонил голову и, быстро поднявшись, с поклоном вышел.
— Этот день — особый день. Отметь его красным цветом в летописи своей.
— Так победоносно шествует воля Божья на земле, сын мой! — величаво кивая, произнес аббат Сен-Дени.
Приветственные крики и слитный перестук опускаемых на каменные плиты копий донеслись до Людовика еще со двора. Затем, предшествуя желанному гостю, волна людского восторга прокатилась по лестнице, по коридорам, и наконец он появился сам. Статный, широкоплечий, с отважным, хотя и не по-северному темным лицом викинга, одетый по-восточному пышно, будто и не христианский монарх, а некий заморский султан, король обеих Сицилий Роже д’Отвилль. Людовик встал и, опираясь на руку аббата Сугерия, спустился по ступеням, пройдя три шага навстречу долгожданному гостю.
— Я счастлив видеть тебя, мой дорогой родственник! — обратился к вошедшему король Франции. — Слава предшествует тебе, храбрый Роже Сицилийский! Она летит на крыльях, подобно ангелам небесным, опережая даже твое победоносное воинство!
— Я несказанно рад встрече, мой дорогой родственник! — склоняя голову, ответствовал пришедший.
Еще недавно предки государя Франции вряд ли посмотрели бы в сторону предков того, кого нынче было велено именовать чуть ли не братом.
— Я принес вам ключи от Руана. За мной следуют нормандские бароны, они пришли, дабы передать законному монарху всех земель, некогда принадлежавших Карлу Великому, сбитые замки от прочих нормандских крепостей.
— Это неоценимый дар, — принимая из рук д’Отвилля посеребренные массивные ключи от столицы Нормандии, провозгласил король Франции.
Он дал знак кравчему, и юный наследник Анжу незамедлительно поспешил к государю с наполненными кубками.
— Ты открыл мне ворота Нормандии, — торжественно объявил Людовик Толстый, — я же преподношу тебе ее корону, отринув права, захваченные низким коварством еще со времен богопротивного герцога Робера Диавола. Пусть же это вино скрепит наш союз до скончания времен.
Осушив кубок, король Роже величественно преклонил колено перед государем Франции на заботливо подложенную алую бархатную подушку с золотыми кистями и вложил свои руки в руки Людовика.
— Я твой человек, мой король, — склонив обнаженную голову с рассыпавшимися по плечам роскошными подвитыми кудрями, объявил сицилиец.
В тот же миг король поднял его с колена и, поцеловав в уста, объявил герцогом Нормандским. Трубы, повинуясь сигналу Фулька Анжуйского, взревели над Парижем, и народ на улицах криками ликования приветствовал счастливую весть об окончании многолетней войны.
Никого уже в этот миг не интересовало, что, вынужденный делами государства постоянно отсутствовать в своей новой вотчине, Роже д’Отвилль почти незаметно вернул корону Нормандии Людовику. Кого, в сущности, беспокоило, что король обеих Сицилий, не особо задерживаясь в зловонном Париже, спешит в благодатный солнечный Палермо с многими тысячами турских ливров, что в Фекане еще из последних сил держит оборону граф Рауль де Лоран, а в самом Орлеане вместо новоиспеченного герцога Роже сидит его двоюродный брат, королевский наместник Арман д’Отвилль?
Франция ликовала. Небо, несомненно, было на ее стороне.
* * *Стефан Блуаский горячил коня.
— Быстрее, быстрее! Поторапливайтесь!
Его отряд, уже вполне осознавший, к чему могут привести минуты промедления, и без того сворачивал шатры и тушил огонь под котлами со всей возможной поспешностью.
Но принца Стефана их усердие не устраивало. Он гарцевал между суетящихся вояк, время от времени потчуя тех, кто подворачивался под руку, ударом плети. «Избитого рутенами» наемника его собратья по оружию, как и было приказано, отволокли в деревенский возок, на скорую руку приспособленный для путешествия вдовствующей императрицы и ее дам. Вслед за этим наемники заняли места в седлах неподалеку от примитивного дорожного экипажа Матильды. Когда б Стефан мог, он давно бы уже бросил эту проклятую обузу, замедлявшую ход его крошечного войска. Но без такого щита, как Матильда, едва ли вообще какое-либо войско смогло бы защитить его от скорой и неминуемой расправы.
— О-о! — стонал из-за кожаного полога «раненый». — Они убили меня! Неужели же и на том свете трясет, совсем как на этом?
Матильда ошеломленно глядела на непрошеного пассажира. Тот лежал, закинув руки за голову, точно на холме, взирая в синее небо, и стонал так, что у лошадей наворачивались слезы.
— Что это за фарс, Гринрой? — тихо поинтересовалась она.
— Это вы меня спрашиваете? Это я бы должен вас спросить, — понижая голос, не замедлил перейти в контратаку рыцарь Надкушенного Яблока. — Я, между прочим, лишь выполняю приказ. Мой господин велел во что бы то ни стало доставить бывшую или нет, будущую императрицу, и я, как доблестный рыцарь, должен совершить этот подвиг, будь он неладен! А вы отчего-то мне постоянно мешаете. Отчего вы мне мешаете? Вы, что же, в сговоре с принцем Стефаном?!
— Наглец! — возмутилась дочь Генриха Боклерка.
— Принимаю этот звонкий титул, хотя с ним и не сопряжены никакие владения. Однако это не ответ на вопрос.
— Конечно, нет, — надменно выпрямляя спину, проговорила Матильда.
— Моя госпожа, тише! Я думаю, блуаский упырь в этом и так не сомневается, а остальным об этом знать вовсе не обязательно.
— Конечно, нет, — повторила императрица уже много тише.
— Тогда, полагаю, разлука с ним не доставит вам тяжелых переживаний.
— Я не намерена отправляться к твоему господину. Он не многим лучше моего кузена Стефана.
— То есть вы признаете, что он лучше? В ваших силах сделать его почти святым! Вы что же, государыня, так не любите народ, много лет не чаявший в вас души, что не желаете ему почти святого государя?
— Конрад все еще очень далек от трона, чтоб вот так запросто называть его государем.
— О, я чувствую, пошло деловое обсуждение вопроса! — Гринрой облизнул разбитые губы. — Я не зря проливал кровь!
Матильда вспыхнула.
— Я не намерена…
— Тс-с! — перебил ее великий притворщик. — Если вы не настаиваете на том, что предпочитаете обсуждать ваши намерения в высоком звании пленницы, давайте обсудим их на свободе. Уже темнеет, моя госпожа. Ночь, как известно, уносит старый день и рождает новый.
Колонна принца Стефана с максимально возможной скоростью тянулась по лесной дороге. Она бы, может, двигалась быстрее, и подступавшая ночь требовала, чтобы она двигалась быстрее, но экипаж императрицы отнюдь не напоминал колесницу на константинопольском ипподроме. И катил он вслед за всадниками, то и дело отставая и заставляя принца сбавлять ход.
Стефан бы с радостью пересадил на коней кузину и ее дам. Те, происходя из знатнейших семей империи, и сами по себе были ценными заложницами, но свободных коней в отряде не было. Да и начнись вдруг заваруха, не ровен час послужит Матильда щитом, но только в самом что ни на есть прямом смысле этого слова.
— Эх, — раздавалось между тем на канале закрытой связи, — до боли знакомые места! Давно мы здесь не были! Это, считай, со времен смерти блаженной памяти короля Артура! Столько всего изменилось! Вон, деревья вековые почти до луны вымахали, а у нас все то же — партизаним себе помаленьку во славу, не поймите меня правильно, британской короны.
— Лис, что это тебя на мемуары вдруг проняло?
— Да так, ветром навеяло. Вспомнилось, как мы с тобой и святым Карантоком замок тут взрывали. Виверна бы нам сейчас не помешала.
— Как-нибудь обойдемся без виверны. Что там у тебя?
— У меня уже клиент заходит на финишную посадку. Счас колонна повернет, в распадок втянется, тут мы ей хвост и купируем. О! К вопросу о хвостах. Комета на запад потянулась. Не Галлея ли часом? Она, как известно, такого напредвещает, шо черпаком не расхлебаешь.
— Ерунда, это не Галлея. Галлея была в 1066 году, аккурат в год высадки Вильгельма Завоевателя.
— Вот видишь, до сих пор расхлебываем, — не замедлил прокомментировать Лис и вдруг начал распевно:
