Василий Звягинцев - Бои местного значения

– Есть шансы? – жадно спросил Заковский.

Для него это значило очень многое, точнее – все. Прежде всего – жизнь!

– Не было бы – о чем говорить? По крайней мере – они были два дня назад. – Валентин передал последний разговор Сталина с Ежовым и то, что сказал ему Сталин, когда выгнал своего недавнего фаворита из кабинета.

– Тогда… Тогда я бы сделал так, – и Заковский предложил практически то же самое, что планировал сам Лихарев. Только у него вдобавок были на руках убойные против Ежова козыри, и старые, и тщательно подобранные только что.

Но без согласия на участие в интриге Шульгина все их планы оставались так, неосязаемым чувствами звуком.

– Мысль, конечно, интересная, – вмешался до сих пор молчавший Сашка. – А ежели товарищ Сталин возьмет и передумает? Пожмет товарищу Ежову его мужественную руку, временно свободную от «карающего меча», и передаст нас с вами ему для принятия надлежащих мер. Исходя из «революционной целесообразности»?

Заковский даже крякнул, услышав этот тщательно выстроенный период. Вполне точно отражающий перепады настроения вождя.

– Вы думаете, Григорий Петрович, это будет так просто? – не поворачивая головы, спросил Лихарев, направляя свой «Гудзон» с Калужской площади на улицу Димитрова.

– Не думаю, но…

– А раз не думаете, так зачем себе голову забивать излишними вариантами? Скажите лучше, как с Леонидом Михайловичем быть? По-моему, не стоит ему сейчас домой возвращаться и на службу пока идти тоже не стоит.

– Почему вдруг? – снова напрягся Заковский. Подозрительность так въелась в его «плоть и кровь», что в словах Лихарева вновь померещилось привычное. Вначале вполне доброжелательный разговор, обсуждение дальнейших планов, бывало, что и новое назначение с повышением, а через час – арест. Прямо в известном кабинете или на лестнице, а то и за банкетным столом.

– А чтобы не рисковать без толку. Вы знаете, какой «материал» тот же Шадрин успел на вас дать? Может, за вами уже выехали. Мне, признаться, надоело каждый день из тюрем людей выручать.

– Так муровского Буданцева – это вы?..

– Кто же еще? Одним словом, поедем ко мне домой, отсидитесь до прояснения обстановки. А в наркомат позвоните, скажете, что… В общем, сами придумаете, что сказать.

Глава 36

У крыльца дома на Столешниковом Валентин остановил «Гудзон», вышел на тротуар, за ним, с другой стороны, грузно, барственно, хотя и мешала слишком низкая посадка спортивной машины, вылез Заковский. Последним выбрался из двухдверного автомобиля Шульгин, откинув спинку переднего сиденья.

Он не успел бросить в решетку водостока почти докуренную папиросу, как к нему резко свернул человек со следами былой интеллигентности в виде длинного ратинового пальто, нахлобученной на уши шляпы с обвислыми полями и выпуклых очков.

– Подождите, товарищ, позвольте прикурить.

Сунулся к огню хилым кривоватым «гвоздиком», по пять копеек за штуку у уличного разносчика, дрожащей с похмелья рукой придержал мундштук Сашкиной папиросы. И неуловимым движением что-то вложил ему в ладонь.

– Вставишь в ухо, – услышал Шульгин тихий, как звук опадающего осеннего листа, шепот.

Через секунду человек, жадно затягиваясь, слился с потоком утренних прохожих.

– Что вы там? – обернулся к нему с порога Лихарев.

– Да прикурить дал какому-то пропойце, – пожал плечами Шульгин, отбрасывая окурок. – На спички и то у людей денег нет.

В ванной комнате, щелкнув задвижкой, он наконец разжал руку. Хотя с первой секунды, даже не разглядев лица «курьера», не сомневался в смысле происшедшего.

Дошел его «SOS» через пространство и время, дошел все-таки! И, значит, теперь все будет хорошо.

На ладони лежало нечто вроде пластикового наперстка телесного цвета, диаметром в полсантиметра. Мягкое и теплое на ощупь.

Шульгин, как ему и было сказано, вложил его в слуховой проход. Отчего-то – в левый.

Штучка вошла легко, он тут же перестал ее чувствовать, а посмотрев в зеркало, убедился, что снаружи она совершенно незаметна.

И услышал знакомый голос, тихий, но отчетливый:

– Нормально получилось? Ну, привет. А ты, наверное, уже испереживался?

Шульгин не знал, какая система связи тут используется, и ответил вслух, хотя и шепотом:

– Нормально. Но ты все же и сволочь, Антон. Я тебе первый раз это говорю?

– Не первый. Да бог с ним, я не в обиде. А какие ко мне претензии?

Именно от обыденности разговора Сашка окончательно успокоился. А и вправду, какие? Обещал Антон выручить из любой заварушки – вот и появился. Позже, чем хотелось? Так тоже вопрос – сильно ли хотелось, чтобы раньше? Помнится, переживал, как бы его Сильвия раньше времени из мозгов наркома не выдернула. Что ни говори, а оттянулся он по полной программе. И всего за пять дней.

– Ты, Саша, каким сейчас временем располагаешь? – спросил Антон, не получив ответа на первый вопрос и правильно истолковав смысл паузы.

– Кто ж его знает? Стою в ванной, слушаю тебя. После обеда меня настоятельно приглашают на аудиенцию к Сталину, а я еще не решил, идти или ну его на…

– Значит, раз в ванной, минут пятнадцать-двадцать, не привлекая внимания, просидеть там можешь. Отмокнуть, душ принять, побриться.

Доложи совсем коротко, что произошло, начиная со вчерашнего вечера. И ближайшие планы. Об остальном можно и позже.

Шульгин знал, что Антон владеет куда более надежными системами наблюдения и связи, так отчего же сейчас такой примитив? Об этом и спросил.

– Квартирка ваша очень сильно экранирована. Почти как их межгалактическая база. Начну защиту ломать – большой шум поднимется. А через эту капсулу и говорить можем, и я всю нужную информацию сниму. Так давай рассказывай быстренько.

Конспективно излагая события последних суток и особенно суть их ночных разговоров с Валентином, Сашка параллельно вспоминал о предыдущей, такой недавней встрече с форзейлем.

Они сидели тогда в тени огромного раскидистого дуба на пестрой от алых и голубых цветов лужайке, неподалеку от стен пресловутого Замка. В прерии доколумбовой Америки, настолько доколумбовой, что и индейские первопроходцы еще не успели переправиться из Сибири через Берингов пролив.

Тогда Антон и предложил Шульгину, заскучавшему от однообразия размеренной жизни, прогуляться «на Родину», то есть в свою реальность, в Лондон 1984 года.

– Там осталась одна милая женщина. По внешним данным ничуть не уступает вашей Ирине. Зовут ее леди Сильвия Спенсер. Моя коллега. Шеф-атташе аггров на планете Земля. В недавнем «прошлом» – ваш смертельный враг. А после диверсии против базы на Валгалле – просто очень одинокая, несчастная женщина. Ее цивилизация вдруг исчезла, как ничего и не было, а она осталась одна в чужом, жестоком мире.

– Ах, как трогательно, – ответил ему Сашка. – Я вот-вот заплачу. Совсем одна.

– Не иронизируй. Она сейчас, по моим расчетам, должна пребывать в сильно расстроенных чувствах, как бы еще руки на себя не наложила, чего не дай Бог, конечно. Потому что мне с ней очень и очень нужно побеседовать. Сам я, по ряду причин, на Землю в вашу реальность выйти сейчас не могу, а тебя переправлю. На сутки-двое, не больше. За это время тебе с ней нужно будет познакомиться, неплохо и подружиться, как-то объяснить ситуацию и убедить прийти сюда, в Замок. Желательно – добровольно. Потому что в ином случае шок может стать необратимым, и ни я, ни ты никакой пользы из нашего мероприятия не извлечем.

После соответствующей подготовки Шульгин, знающий теперь английский язык не хуже профессора Хиггинса, а реалии тамошней жизни – как резидент-нелегал КГБ, вышел в город.

Удивительная для этого времени стояла там погода – тепло, солнечно, сухо. Будто бабье лето в средней полосе России.

Лондон Сашка, благодаря внедренной в мозг информации, видел весь сразу, будто на подробном многокрасочном макете, только, выходя на знакомую улицу, в первый момент удивлялся, что на проезжей части не написано большими буквами название.

Он подошел к внешне неприметному двухэтажному дому с фасадом в четыре окна, расположенному в центре самого аристократического квартала Лондона, и после некоторых колебаний надавил кнопку звонка у окрашенной блестящей шоколадной краской двери.

Мелодичный женский голос из прикрытого бронзовой решеткой динамика слегка игриво произнес «Хелло?».

Шульгин назвал себя и сообщил, что хотел бы видеть леди Спенсер по важному делу. Голос с некоторым недоумением повторил его фамилию, но после короткой паузы предложил войти. Дверь бесшумно приоткрылась.

Хозяйка – а это была именно она, собственной персоной, отнюдь не горничная, оказалась поразительно хороша. Даже трудно было представить, что она принадлежит к той же нации, что и женщины, которых визитер во множестве видел на улицах Лондона по дороге с вокзала.

Дама лет тридцати на вид, одетая в короткое ржаво-коричневое платье-свитер, подчеркивающее все соблазнительные подробности ее фигуры и значительно выше, чем позволяет ее возраст и титул, открывающее великолепных очертаний ноги. Не будь она и так безмерно богата, эта женщина могла бы приобрести состояние, рекламируя чулки, колготки и еще более интимные детали туалета.