Марик Лернер - Совсем не прогрессор
— «Грета, — с хорошо знакомыми отцовскими интонациями, выдала Надя, — это детский сад».
Игорь отчетливо поперхнулся.
— «… Любой служивший набросает массу историй, — невозмутимо продолжила, — гораздо неприятнее. Он за грань не зашел, а что Политуправление возмутилось — так это их работа. По мне, зря они задергались. Хотя дело известное. Если читать любое произведение под очень определенным углом, обязательно обнаружится извращенный ум читателя. Автор сроду такого не вкладывал. Он у нас против не выступает, и правильно делает. Поживем — увидим. Давить лауреата вряд ли всерьез станут. Постращают и успокоятся. А вообще хоть кто-то попробовал, а то я про армию читать не могу. Противно».
— А мне и не обмолвился, — сказал Игорь с обидой.
Он задумался и сообразил: Саша вообще после его первых рассказов не проявлял интереса к дальнейшему и с критикой не объявлялся. Оказывается, читал.
Надя помолчала и нерешительно спросила:
— Это действительно гораздо хуже?
— Ох, Надя. Ты размеры нашей доблестной армии представляешь? В ПВО на Камчатке или пехоте в Кушке — наверняка существует разница. Все равно как в одной стране очень по-разному живут в разных концах и с разными категориями. В целом — Союз, а каждый имеет свой личный опыт и распространяет его на весь мир. Ему говорят: «Такое бывает», — а он утверждает: «Не видел». «У нас с пятьдесят лохматого года не завозили сгущенного молока». И ведь прав. У них отсутствует. И страна и армия местами совсем не таковы, как мы их себе представляем. От окружения зависит, от начальства, от воспитания и еще от кучи разного, включая расстояние до большого города. Я тебе честно скажу, никаких особых ужасов не видел. Слышал, но иди знай, где кончается правда и начинается вранье.
— Да их там и нет, — пробормотала Надя. — А впечатление неприятное.
— Я не старался напугать. Сугубый реализм в надежде заставить хоть кого-то ответственного задуматься. Исправлять снизу никому не нужно. Привыкли. Ведь несложно догадаться: через годы одно событие может представляться и смешным и ужасным. Смотря кто рассказывает и какой дополнительный опыт наложился. Для меня ничего особенного в части не происходило. Ну, нормально это по понятиям, когда по третьему году в наряд не ходят, ночью красят коридор молодые или сержант цепляется к неровному кантику на одеяле. Табуреткой одеяло отбиваешь, а он тычет в неровности. У него глаз набит на сотнях предыдущих солдат, и скидывание на пол матраца является не издевательством, а учебой. Это с его точки зрения. Или с моей сегодня. А тогда…
У нас было образцово-показательное подразделение. В казарму в тапочках ходили и по воскресеньям смотрели телевизор. Так что все написанное почти правда. Прототипы у них были. Имена другие, кое-кого я слепил из нескольких людей, но в целом все по воспоминаниям реальным. Моим. Я сегодня несколько по-другому вижу происходящее. И по судьбе их и по собственной. Наверняка где-то и отразилось. Не специально, но через годы и невзгоды иначе смотрится.
Я парень простой, и в нашем поселке нравы были… м-да… не при девочке рассказывать. И пили, и дрались, и воровали. Много чего случалось. Но я искренне верил в долг перед Родиной, и что армия — школа жизни. Так я был воспитан. При всем неприкрытом дерьме вокруг. Школа, фильмы. Да я сегодня и объяснить не смогу. Это было, и это данность. Закосивших от армии у нас не водилось. Не служивший — не мужик. Аксиома. Девки смотрят с подозрением. Явно порченый. Или здоровье, или еще похуже. Еще и возможность для парней вырваться из вечного поселкового круга и пойти другой дорогой. Подняться.
Выражение «армия — это срез общества» дошло значительно позднее. Люди не прилетают в твой взвод с Марса и не просачиваются незаконно через государственную границу, неся на себе отраву чужого воспитания. Они приносят на новое место старые нравы и собственный характер. Кому все до лампочки, а кто и не выдерживает — срывается. Оно ведь по-разному выражается. Описанное — наилегчайший вариант. Все остались целы.
Игорь вспомнил собственное поведение в госпитале и постарался сохранить невозмутимое выражение на лице и в голосе. Да, он был на все сто неправ и Саше обязан по гроб жизни. Причем очень характерно: тот, даже пытаясь заставить его себя чувствовать виноватым, прежде чем впутать в подозрительную историю, не об этом вспомнил. О книге сказал. Очень даже верилось, что Саша видел кое-что гораздо хуже.
— Прямо по анекдоту, — хмыкнув, сказал Наде, — пока не побывал, спал спокойно. Демобилизовавшись, мучаюсь бессонницей. Слишком хорошо знаю, кто мой покой охраняет. И это при том, что наш учебный полк всерьез готовили к Афгану и мутотой мы редко занимались. Там я впервые в жизни увидел обкурившихся, пьющих одеколон (даже у нас себе позволяли такие штуки исключительно вконец опустившиеся), пьяных офицеров, зашуганных до полусмерти солдат. Мужской коллектив, блин. Молодые самцы обезьян, регулярно бьющие себя кулаком в грудь и выясняющие иерархию. Пока все в определенных рамках, ничего страшного. Такое всегда было и всегда будет, но ведь попадаются и садисты по жизни. Любители отравить жизнь или почесать кулаки о других. Иногда это плохо кончалось.
У нас был вернувшийся с дисбата. По закону он свой срок отмотал и назад дослуживать. Такой тихий, голоса не повысит, незаметный. Сломанный. Весь лысый, и на вид лет тридцать пять. Его старались не трогать, и он ничего не рассказывал. Оно и к лучшему. Одним видом пугал до жути. Никому и без откровений не хотелось пойти по его стезе и на себе испытать перевоспитательный процесс.
Почему у нас не было отпусков, еще с трудом понять можно. Страна большая. Ехать долго. Пока туда-сюда — отпуск кончился. То есть на самом деле были. Аж два отпускника. Каптерщик и один особо выдающийся вылизыватель начальства, засевший в штабе. Он и в роте появлялся по случаю. А вот что подавляющее большинство даже в увольнительной не побывали, всегда удивляло. Ни уединиться, ни отдохнуть от остальных. Иногда это очень тяжело.
И все равно — это воспринималось нормально! Это служба, и так положено. Почему нельзя откровенно говорить о всем знакомом? Поделиться недостатками и исправить их. Совсем не сложно иногда. Загадка. Сами себя обманываем, умалчивая. Если это плохо в глазах цензуры, то что говорить о наших учениях? Когда нам заранее объясняли сроки и обязанности… Такая залепуха иногда бывала!
А не хотелось бы мне попасть в место, где, по словам Саши, неприятнее. Я ведь догадываюсь, о чем речь. Как раз в те годы на КМБ нам зачитывали приказ об улучшении, усилении и всяком таком. Очень веская причина появилась у военной прокуратуры. Неуставные отношения, пьянство и разгильдяйство военнослужащих стали причиной сразу нескольких массовых убийств в воинских частях и соответственных выводов. Но писать я о таком не буду. Сам не видел, врать не хочу.
Игорь повернул в переулок направо и притормозил напротив ворот, пропуская грузовик. Створка распахнулась, не дожидаясь, пока он вылезет. Обычно Грета в это время торчала на работе, и ее присутствие, а также озабоченный вид ему совершенно не понравились. Как и торчащая во дворе милицейская «победа». Запахло неприятностями. Товарищи почти наверняка пришли с пресловутыми вопросами о подозрительной Сашиной командировке. Пришла пора излагать чистую правду. Ни о чем не знаем, ни о чем не ведаем, живем честно-благородно. Во что все-таки он вляпался?
Игорь въехал внутрь, встав так, чтобы не мешать чужакам убраться, и в то же время не встретиться с ними слишком быстро. Хотелось узнать, что происходит.
— По Сашиному поводу? — спросил у Греты, выбравшись наружу и захлопнув дверцу.
— Вот именно.
— Большие удостоверения?
— Не участковые. Угро. Жаждут поселиться у нас на время.
— Ого! — изумился Игорь. — Засаду, что ли, устроить размечтались?
— Вроде того. А иначе заберут. — Она посмотрела на подошедшую Надю. — Одолжение делают. Знают, недолго и хай устроить. Ты у нас известный писатель, не абы кто.
— Зачем же так? — с искренней обидой воскликнул появившийся из сада товарищ в гражданском. Вид хоть и помятый, но совершенно определенный. Не просто мент — еще и начальник. Вальяжный и привыкший руководить. — Мы стараемся как лучше. Неужели лучше забрать и в детприемник?
— Чего? — изумилась Надя. До нее дошло, что все происходящее имеет отношение к ней и Косте.
— На каком основании? — железным голосом потребовал Игорь.
Ему очень не понравилось, как девушка держала платок. Богатое воображение подсказало следующий шаг. Захлестнуть горло и сломать шейные позвонки. При определенном навыке реально. Только очень резко и неожиданно, иначе масса тела помешает. Мужик здоровый, начнет отмахиваться. А тут раз — и готово. Неужели их такому учат на хапкидо? Или он лишнее нафантазировал? На всякий случай, вроде невзначай, оперся на ее плечо, отвлекая. Стоять инвалиду тяжело, требуется надежная подпорка, попутно лишающая свободы движений. Она глянула на него и отвернулась. И платок оставила в покое. Похоже, пронесло.
