Роман Злотников - Генерал-адмирал. Тетралогия
— Ну как тут у вас? — поинтересовался я у полицейского, подскочившего к моему экипажу, едва лошади встали.
— Все в порядке, ваше высочество! — браво отрапортовал он. — Ямы засыпали, сейчас строим новые павильоны. И заборы к им. Всё как вы велели.
Я окинул Ходынку взглядом. Поле было традиционным местом гуляний, но во время моего первого появления здесь оказалось к таковым совершенно не приспособленным. Оно было все в ямах, рытвинах и промоинах, оставшихся после добычи здесь песка и глины, а также от металлических павильонов, в настоящее время демонтированных и перевезенных на ярмарку в Нижний Новгород. Сейчас ямы были засыпаны и утрамбованы, а в схему размещения павильонов, первоначально располагавшихся только по периметру, были внесены изменения. Кроме того, подходы к ним были огорожены, а к ограде вели специальные коридоры, вроде тех, что в покинутом мною времени устраивают около стадионов или в аэропортах у регистрационных стоек, дабы избежать скучивания и давки.
Я прошелся по полю, потоптался на засыпанной яме и, кивнув полицейскому, сел в экипаж. Темнеет, а мне еще больше часа до Кремля добираться. Хотя расстояние-то — тьфу. Да, пора обзаводиться автомобилем. В Магнитогорске уже работали довольно большие мастерские, выпускавшие по три автомобиля в месяц. Это были усовершенствованные модели прикупленного мной «Моторвагена» Карла Бенца, имевшие четыре колеса, подвеску на двух поперечных рессорах и двухцилиндровый двигатель мощностью почти три лошадиные силы. Наклепали таковых уже сорок штук, и все они были предоставлены в аренду агрономам, ветеринарным и обычным фельдшерам, которые занимались обслуживанием наших новоиспеченных фермеров. Причем в аренду автомобили отдавались вместе с механиком, заодно выполнявшим и обязанности водителя. Агрономов и фельдшеров у нас пока еще было мало, а клиентов много и на огромной территории. Потому автомобили нас сильно выручали, поскольку имели максимальную скорость двадцать четыре километра в час, а крейсерскую — не менее пятнадцати-семнадцати, и запас топлива, обеспечивающий пробег до ста километров. Так что и агрономы, и фельдшеры могли достаточно оперативно обслужить обширные участки. Ну а мастерские за счет весьма интенсивной эксплуатации техники нарабатывали статистику и копили опыт. Ибо механики не только обслуживали и ремонтировали машину, но еще и вели скрупулезный учет всех поломок и отказов, а также регулярно подавали предложения по усовершенствованию авто. Кое-какие из них даже уже были внедрены. Но пока на полноценный автомобиль эта коляска никак не тянула. Хлипка, капризна, ломуча, да и комфорта никакого. Куцый тент сверху — и всё. Нет, агрономам и фельдшерам она по вкусу пришлась — всё лучше обычной телеги, да еще и аренда стоит копейки, — но мне совсем не годилась…
Торжества по случаю коронации закончились в 20-х числах, после чего я наконец-то скинул с себя неподъемный груз. А то, смешно сказать, с этими хлопотами я даже ни разу не прошелся по корпусам последних строящихся крейсеров. Ревизоры-то ревизорами, а свой глаз ничем не заменишь. Но едва я вернулся в Петербург, меня встретил мрачный Канареев и молча передал письмо.
— Проблемы, Викентий Зиновьевич? — поинтересовался я, вскрывая конверт.
— Да, и серьезные, — ответил он. — Впрочем, я думаю, в этом письме вам все будет изложено более подробно. Хотя и мой доклад тоже наготове.
Я вынул лист, пробежал глазами текст, задумался, потом хмыкнул:
— Значит, Папаша Пауль решил соскочить с крючка?
Канареев кивнул.
— Что ж, — вздохнул я, — значит, надо подумать, в чем мы здесь можем… выиграть.
Глава 2
— Ы-ых, пошли, родимыя! — Сосед Афиноген огрел правого из пары своих битюгов концом вожжей по крупу, и лошади, всхрапнув, послушно сдвинулись с места.
Отец бросил придирчивый взгляд на Митяя, укутанного по самое не могу в шерстяное одеяло и укрытого поверх него овчинным пологом, потом отвернулся, сунул руку за отворот тулупа, покопался там и достал стеклянную фляжечку.
— Эй, сосед, будешь?
Косматая, заросшая рожа Афиногена расплылась в доброй улыбке:
— Казенная?
— А то ж, — солидно отозвался отец, — княжья, медовая с перцем.
— От доброго продукта грех отказываться, — так же солидно заметил Афиноген и, ухватив фляжку, сделал гулкий глоток. — Х-хор-роша-а-а! — протянул он, занюхав рукавом тулупа, скорее по привычке, чем по необходимости: казенная славилась свой мягкостью. — Лексир!
— Не говори, — покивал отец, в свою очередь прикладываясь к фляжке. — Умеет благодетель товар сделать, чтоб душа пела и радовалась.
— А то ж, — теперь уже покивал сосед.
После чего оба замолчали, задумавшись каждый о своем. А Митяй просто повернул голову и уставился на удалявшееся подворье. В первый раз он покидал дом так надолго.
На хуторе Глухом они обосновались четыре года назад. Вернее, три, если уж сказать «обосновались». Поскольку четыре года назад, по весне, они появились в этом распадке голыми и босыми. Митяю тогда шел пятый год, и он мало что помнил о прошлой жизни. Только по рассказам знал, что до того, как перебрались сюда, он жил с отцом, матерью, старшим братом и младшей сестренкой в деревне в Тверской губернии. Жили скудно. Единственное, что Митяй помнил отчетливо, — это чувство голода. Ему постоянно хотелось есть. Всегда. Даже летом. Хотя летом-то можно было найти чего пожевать — щавель, лебеду, грибы, а вот по весне… Одной такой весной, когда было особливо голодно, все его семейство и стронулось из родимой сторонки. Почему да отчего — Митяй не ведал, но догадывался, что, видно, особенно припекло.
Дорога вышла трудной, такой, что сестренка ее не пережила и остался от нее маленький холмик на одном из безымянных полустанков. Мать долго горевала и едва сама не преставилась, но обошлось. Нонича же у Митяя бегал по дому очередной братишка полутора лет от роду, а мать снова уже была на сносях. Именно поэтому они с отцом и ехали всего лишь вдвоем. Старший брат Митяя, Евфим, коему исполнилось уже двенадцать, остался «на хозяйстве» — в помощь матери, у которой изрядно округлился живот, ну и как старший мужик в доме.
Так вот, в тот, первый, год они слезли с телеги и растерянно огляделись.
— Ну вот, — хмыкнул землемер, — твоя земля, Никодим Евсеич.
Отец суетливо сдернул с головы поношенный донельзя картуз и поклонился, отметив про себя, что такой важный господин, как землемер, назвал его со всем уважеством — по имени-отчеству.
— Благодарствую, господин землемер.
— Не меня благодари — великий князь Алексей Александрович вам, переселенцам, поспособствовал. Ты ссудный-то договор подписал?
— Дык ить… — Отец замялся и обреченно мотнул головой: — А куды деться-то было? Ведь ни сохи, ни лошаденки… — Он махнул рукой.
Землемер рассмеялся:
— Да не страдай ты так. Все у тебя будет. Чай не первый ты здесь оседаешь. Повидал я вашего брата. Всех поначалу оторопь берет, а потом — ничего. Образцовое-то подворье видел?
— А то как же, — отозвался отец и, прижмурившись, выдохнул: — Лепота превеликая!
— Вот и у тебя такая же будет, коль стараться станешь.
— Дык это мы завсегда, — заверил отец.
А землемер кивнул:
— Ну ладно, выгружайтесь. Мне еще обратно возвращаться. Завтра жди, твою ссуду начнут привозить.
— Дык хорошо бы! — Отец суетливо бросился к телеге, на которой был свален их небольшой скарб…
До здешних мест они добрались лишь к осени. Поначалу отец пытался пристроиться в городе, перебиваясь случайными заработками, но к сентябрю окончательно понял, что с такой обузой, как семья, ничего не получится. И рискнул-таки поверить вербовщикам из странной конторы, зазывавшим переселенцев куда-то в далекие дали и обещавшим просто чудесные условия. Это-то и останавливало. Крестьянина же завсегда обманывают…
Ехать пришлось долго и уже по холоду. Так что младшенькая простудилась и померла. Ну а как приехали, их расселили в огромные бараки и велели дожидаться весны. А покамест ходить на занятия, которые вели какие-то студенты. Отец было решил на это плюнуть, но когда прошел слух, что за хорошие оценки на этих занятиях будут платить, да еще по весне их итоги учтут при распределении земли и очередности расселения, загнал на учебу не только старшего сына, который подходил по возрасту, но еще и жену, несмотря на ворчание таких же, как и он, мужиков-переселенцев о том, что «неча бабам грамоте учиться, голову лишком забивать». Ну а Митяй все время рядышком вертелся. И даже сумел заработать пять копеек, первым бойко ответив на какой-то вопрос. Студент рассмеялся и торжественно вручил мальцу монету. Конечно, на фоне остальных членов семьи, кои за зиму заработали ажно четыре рубля и еще три гривенника, это было не шибко заметным достижением, но и Митяя-то никто в тот момент за ученика не держал… Рвение ли такое сказалось, либо еще что, но по весне их семья оказалась в числе самых первых счастливчиков, которых отправили на поселение, на выделенные им земли. Так они и очутились в этом голом и пустом распадке.
