Орудия войны - Яна Каляева
— Ты про женщин, которых мы позволили угнать в рабство?
Саша была благодарна Белоусову за это “мы”, хотя он-то как раз в принятии этого решения не участвовал.
— Это тоже; но тут больше. Нам не победить… но ведь и им не победить. Гражданская война не прекращается. Страна распадается. Окраины скатываются в первобытную дикость. Это должно меня радовать, ведь это — поражение наших врагов. Но я не могу радоваться. Я должна положить этому конец, любой ценой. Ты хочешь спросить меня о чем-то?
Она научилась распознавать его намерения по жестам и мимике.
— Если ты встретишься с Щербатовым — то зачем? — спросил Белоусов после небольшой заминки. — Ты веришь, что это противостояние еще может завершиться примирением?
— Не-ет, — Саша прикурила вторую папиросу от первой. — Это война на уничтожение. Мы или они. Они или страна. Я скажу, разумеется, то, что будет нужно. И сделаю. Но единственная цель, которая у меня может быть — диверсия. Я не могу, не хочу больше играть по этим паскудным правилам. Лучше уж смести с доски все фигуры!
— Ты хочешь убить Щербатова?
— Смерть одного человека ничего не изменит. Народовольцы и эсеры практиковали индивидуальный террор десятилетиями — и чего добились? Чтоб был шанс что-то исправить, надо уничтожить их всех. Правительство, военное командование, дипломаты, французы эти со своими концессиями... Они должны перестать существовать.
— Не слишком ли масштабная задача для одной женщины из плоти и крови?
— Я не буду одна. Многие уже понимают: Новый порядок надо уничтожить прежде, чем он уничтожит страну.. Есть большевистское подполье. Есть эсеры разного толка — некоторые за нас или хотя бы против них. У сектантов свои люди повсюду. Хлысты только выглядят так, будто лаптем щи хлебают, на деле у них все схвачено. Они говорят, я должна оказаться рядом с Щербатовым и каким-то образом… не убить, а именно сломать его, и через это разрушить то, что он создает. Может быть, они правы.
— Но почему ты уверена, что тебя попросту не казнят или не запрут в тюрьме? Думаешь, Щербатов подпустит тебя к себе, после всего?
— Я не уверена ни в чем, — Саша пожала плечами. — Просто если у кого-то есть шанс оказаться к нему близко и установить контакт с его окружением, то у меня. Что-нибудь придумаю. Ты поможешь мне все спланировать?
— Разве было такое, чтоб я отказался тебе помочь? Я узнаю, какие ресурсы мы можем задействовать.
— Давай обвенчаемся, — сказала Саша неожиданно для себя. Белоусов глянул на нее удивленно.
— Зачем это тебе? Ты ведь не веришь в Бога. Ваша марксистская догма велит исповедовать атеизм.
— К черту догмы! В тебя я верю. Что важно для тебя, то важно и для меня. Мы приняли обреченный бой, зато я смогла побыть с тобой, узнать тебя. Это стоило всего. Если я все еще чувствую себя живой, то только благодаря тебе. И что бы ни случилось с нами потом, я хочу навсегда остаться твоей женой. Если, конечно, тебе в самом деле нужна такая жена.
Белоусов улыбнулся. Осторожно отряхнул с Сашиной блузки крошки пепла — она опять забылась, пока курила.
— Бог определил для меня время, в которое я живу. И таким же образом Бог определил мне тебя. Жизнь христианина — принятие Божьей воли. Потому я буду поддерживать тебя до самого конца, каким бы он ни оказался.
— Тогда сыщи нам живого попа и целую церковь. Хотя одна должна остаться во всей губернии.
Глава 31
Министр охраны государственного порядка Андрей Щербатов
31 января 1919 года — 1 января 1920 года
— Храм Христа Спасителя — олицетворение величия, — сказал Реньо, глядя в окно на залитое светом газовых фонарей здание. — Можно сказать, квинтэссенция самой идеи величия.
— Вы полагаете? — рассеянно спросил Щербатов. — А многие критикуют это строение за приземленность и некоторую вульгарность.
— О, уверяю вас, великие творения всегда порождают отторжение и ненависть в людях низменных, — горячо ответил Реньо. — Так же ругали и базилику Сакре-Кер, и Эйфелеву башню в моем родном Париже. Некоторым судить бы… как это говорится… только о сапогах?
— Не выше сапога, — машинально подсказал Щербатов. — Боюсь показаться невежливым, комиссар Реньо, но вы пришли сюда обсудить архитектуру?
— О, я должен был сам понять, что не стоит тратить время занятого человека на пустые светские беседы, — Реньо всплеснул руками. — На самом деле я взял на себя смелость нанести вам визит, чтоб лично выразить благодарность за донбасский уголь. Проект концессионного предприятия неделями впустую пересылался из одного ведомства в другое, словно никто не желал принимать ответственность за это решение. Но стоило на нем появиться визе ОГП, вопрос разрешился на следующий же день!
— Вам прекрасно известно, почему это произошло, — Щербатов старался говорить ровно.
— Я хотел бы, чтоб вы смотрели на это как на добрососедскую помощь. Нет бедствия страшнее, чем гражданская война…
Вот хотя бы от лицемерия ты мог бы меня избавить, подумал Щербатов. Он, разумеется, прекрасно знал, что концерн “Улисс” поставлял и взрывчатку в Иваново-Вознесенск, и боеприпасы кронштадтским матросам, а Тамбов, кажется, вообще снабжал по полной армейской номенклатуре. Поддерживая контролируемый хаос в России, европейские державы вынуждали правительство закупать вооружение и технику для подавления восстаний. Да они почти не скрывались, концерн и назван-то был именем хитроумного Одиссея, подарившего коня со смертоносной начинкой простодушным троянцам. Словами не передать, как Щербатову хотелось пристрелить Реньо прямо здесь — и черт бы с ним, с дубовым паркетом — а всех служащих “Улисса”, до последнего курьера, допросить по красному протоколу.
Загвоздка здесь в том, что на месте отрубленной головы этой гидры немедленно выросли бы три новых. “Улисс” по крайней мере на виду. Ясно как день, что западные державы найдут множество способов запустить свои щупальца в природные богатства страны, ослабленной смутой. Если же выжечь каленым железом все торговые и дипломатические представительства европейских стран, отказаться от долгов Империи и закрыть страну, та военная техника, которая сейчас поставляется Новому порядку для борьбы с восстаниями, может прибыть сюда и в ином качестве. А у России пока нет промышленной базы, чтоб вести войну со всем цивилизованным миром.
Проблема не в оружии,
